Солдатская доля. Роман о такой далекой, но такой близкой войне

Глава пятая

Речные волны мерно стучали о борта лодки. Рассвет только-только занимался над нестройным рядом деревьев, вокруг стояла тишина.

Емельян грёб веслом, рядом сидела Фрося. Деревянное струганое весло разгоняло утреннюю рябь воды. На фоне природы сибирских лесов, кристально чистого воздуха не ощущалось вовсе никакой войны. Вдалеке, в камышах кричали утки, а земля мигом впитывала в себя росу, сбегавшую с травинок.

Эх, до чего же хорошо и счастливо, как же прекрасна может быть природа… В полной тишине, да ещё и без войны… Воздух небрежно бодрит ноздри, гари ведь совсем не чувствуешь. Сидеть в лодке спокойно совсем непривычно, – пули ведь не летают, не надо хорониться. Вся природа напоена спокойствием, как в первозданном времени, – такие мысли сеяли в сердце Емельяна покой и душевное равновесие.

Девушка берёт его за руку, в глазах одна мысль: «Милый мой, только мой один, вернулся с войны живой- вот и слава Богу».

Он в ответ: « Конечно, Родная, я же обещал. Теперь у нас общее счастье и лад».

Чьи-то руки трясли его за плечи. Веки открывались неохотно, будто были прибавлены чем-то тяжёлым. Голова плыла, гул, поселившийся после контузии, явно стал тише. Он видел перед собой лишь очертания силуэта в кителе и каске.

– Вставай, Емельян, слышь меня? – громкий бас старшины казался глухим и далёким.

– Слышу, – чуть тихо ответил Злотников.

«Слышу, ведь слышу, чёрт побери! Будем жить!» – мысль пульсировала в висках у Емельяна и придала ему столько сил, что он сразу приподнялся на руках, несмотря на бежавшие в глазах круги.

– Вставай, воин, ещё повоюем, – по-отечески напутствовал Кудрин, оттряхивая запылившийся бушлат бойца.– Айда вон в соседний цех- гречки отведай.

Емельян обрадовался пище, только сейчас вспомнив, что не ел со вчерашнего дня. Возле кухни встретил Мустафу, тот, видя, что у бойца ни ложки, ни котелка, вещмешок пропал на поле боя, дружелюбно поделился. Весь харч уплели минут за пятнадцать.

Лишь только прекратился стук ложек о котелки последовала резкая, как выстрел, команда:

– Становись!

Звонкий голос капитана-лейтенанта поднял бойцов, кое-кто умудрился ещё и поспать. Солдатская мудрость проста как дуб, – выдалась краюха свободного времени, смыкай глаза. Отдых на войне вещь крайне необходимая, как патроны.

Люди строились повзводно, в три шеренги. Даже беглого взгляда со стороны хватило бы, чтобы осознать, – от штатного состава роты осталась едва ли половина. Почти все легли под снарядами на площади. Можно считать, что в одну братскую могилу.

Капитан-лейтенант повёл своих людей через сады- если только можно было так назвать эти полумёртвые лужайки с переломанными деревцами, испещрённые вокруг ямами от мин и снарядов. Не было сейчас в Сталинграде такого места, где бы не бомбили и не стреляли. Не было и быть не могло!

Этим манёвром Рожнов рассчитывал обойти площадь и баррикады, закрепиться и ударить с фланга, а стрелки-гвардейцы тогда помогут с фронта. Обстановка в городе требовала осторожных шагов, но и командование за Волгой не оставляли в покое, требуя безостановочного продвижения.

Весь сад прошерстили, немцев не было. От сада через изгородь- двухэтажный дом, клуб, или что-то подобное. Зачищали дом осторожно. Блокировали каждую дверь, шерстили подвал, держали под прицелами глазницы окон. Тщетно, и здесь врага не было. Капитан-лейтенант уже начал подозревать, что где-то поблизости засада. Махнул пистолетом вверх:

– Занять верхний этаж.

Бойцы без суеты заняли позиции. Фронтоном клуб выходил на площадь. Вид был просто поразительный. Все танки и пушки фрицев были как на ладони. Чертовски удобная позиция!

Рожнов распорядился сразу же выставить наверх четыре противотанковых ружья, полученных от стрелков. За одно из них не без удовольствия устроился Зорин. Ждали сигнала.

Минут через тридцать с территории завода взлетела зелёная ракета. Комроты скомандовал:

– По немецким танкам- Огонь!

Железные звери настолько были уверены в своей безнаказанности, что даже не соизволили встать в укрытие. За что и поплатились. Два из трёх танков были подбиты первым же залпом, третий поспешно ретировался. Командовал противотанковым расчётом, конечно же, Зорин:

– Огонь по сволочам! Заряжай… Пли!

– По пушкам огонь ведём, задарим чертей!

Враг огрызался автоматными очередями, пушки были почти уже все выбиты и торчали дулами кверху в суровое сталинградское небо.

Серой волной снизу по площади устремилась вперёд пехота, нестройное «ура», казалось, сотрясло стены близлежащих зданий.

Неожиданно рванул на крыше взрыв, затем на уровне верхнего этажа последовал второй, третий. С таким характерным воем летают только мины, – Емельян уже отчётливо различал этот звук.

Тут же к нему присоединился другой, более гулкий и протяжный. Третий танк не покинул поле боя и теперь долбил из своего орудия.

Не впервой приходилось бойцам вжиматься в кирпичные и бетонные стены, надеясь на авось, что пронесётся железная смерть мимо них.

Рожнов уяснил обстановку и понял, что необходимо спуститься на первый этаж, укрыться от мин, а также помочь пехоте в штурме баррикад.

Морпехи оперативно сбились в кучки и высыпались на первый этаж, покинув бывшую каких-то пять минут назад выгодную позицию. На войне ведь обстоятельства меняются с каждой минутой, и вот господствующая в тактическом плане высота через минуту превращается в капкан для своих солдат.

От перекрестка улиц к площади внезапно началось движение: гитлеровцы подтянули подкрепления и решили штурмом взять клуб. Медленно подтягивались серые фигуры, чёрный танк предпочёл вести бой на расстоянии.

Рожнов командовал всё тем же хладнокровным голосом:

– Не стрелять, пока не подойдут! Ждать, огонь только по моей команде!

Ох и крепко же сдерживали руки бойцов оружие, глядя на приближающегося врага! Емельян чувствовал, как капля пота скатывается медленно по его лбу, щекам, подбородку, попадает за воротник грязного кителя, как мокрый солёный след остаётся на его лице. На этаже стояла тишина, лишь сдерживаемое дыхание было еле слышно.

Когда фрицы приблизились на расстояние около тридцати метров, капитан-лейтенант зычно гаркнул:

– Огонь!

Могучее стрекотание очередей, так внезапно начавшееся, застало немцев врасплох. Кинулись врассыпную, но найти укрытие от свинца на пустыре было не так-то просто. Пули находили врагов мгновенно, некоторые даже не успевали издавать и звука, как сразу же падали, как подкошенные. Бойцы мстили им за бойню на площади, за павших товарищей. Мстили с лихвой…

Уже весь пустырь покрыт трупами непрошенных гостей в серых кителях, и Рожнов вновь зычно кричит:

– В атаку! За мной!

Вновь усилие солдата над собой, над своим телом, над своим духом. Бросить себя навстречу смерти, навстречу свинцу и осколкам. В таких моментах страшно лишь одному. Когда тебя подхватывает одна большая срощенная с тобой масса, ты растворяется в ней и уже не принадлежишь самому себе. Ты принадлежишь зову долга, что придаёт силы и ярости этой массе.

В стремительном ударе красноармейцы теснили врага, к тому же опасавшегося рукопашной. До чего же страшны русские в рукопашной схватке!

Емельян уже совсем отошёл от контузии, всеобщий ор его воодушевлял. Он расстрелял из-за укрытия пару магазинов, присоединил третий и строчил по врагу уже вблизи. Немцы почти не сопротивлялись, в панике пытаясь укрыться от рукопашного удара. А удар получился воистину разящим.

Злотников всадил пару пуль в спину жирного немца, одну пустил в голову раненого в ногу гренадёра. За год войны он в совершенстве научился стрелять как одиночными, так и очередями.

Ворвавшись в самую гущу рукопашной, он с маху зарядил цевьём по лицу очередного гитлеровца, затем добил двумя выстрелами. Отбив автоматом ствол винтовки, двинул своим же стволом прямо в подбородок. Зорин же, выхватив винтовку и обрадовавшись штыку, как ребёнок бывает рад новенькой игрушке, принимается разить врагов налево и направо.

Страшны русские морские пехотинцы в рукопашном бою! На даром фрицы дали им прозвища «чёрные дьяволы». Сами парни этим прозвищем очень гордились, осознавая какой смертельный и панический ужас наводят они на немцев.

Морпехи гнали оккупантов через весь пустырь, с ходу ворвавшись в двухэтажный дом. Вместо крыши у него зияла одна большая брешь- последствие попадания бомбы.