Кхаа Тэ

В это время суток здесь было пустынно. Архивариусы, советники да лорды, прекращали вести государственную деятельность и занимались личными делами. Тивар же, заканчивал королевские дела и того ранее, после полудня, да и редко он посылал слуг в библиотеку за какими-либо книгами. В основном, соглашения, договоры, казначейские записи и прочая документация хранилась в архиве, под залой библиотеки. Здесь же, в полумраке многоэтажных шкафов и запаха тлеющей бумаги, можно было отыскать летописи с законодательствами, исторические заметки, пару десятков дневников известных ученых разных эпох и даже сотню легенд, тщательно подобранных и записанных трубадурами.

Псилон с неподдельным любопытством изучал манускрипт, в котором подробно рассказывалось о Разломе мира. Детальным описанием там и не пахло, но все же, было пару моментов, вызывающих интерес у верховного жреца ордена Тарумона Милосердного. Демоны! Летописец не пожалел ни времени, ни чернил, дабы с точностью описать отпрысков мрака, явившихся с иной стороны. Правда, те твари были куда загадочней и опаснее Таборы, но информация о них могла пригодиться седоволосому капеллану для особых целей.

По правую руку Псилона находилась огромная книга в черном переплете с металлическим изваянием волчьей пасти с горящими глазами. «Монструм Нирбисса». В нем были собраны описания всех нелюдей и чудовищ, обитающих на континенте. Архивариус, который собрал сей сборник, явно хотел придать тому устрашающий вид.

Из книги жрец почерпнул скудные крохи сведений о дриадах. Он знал куда больше о них, чем было в том абзаце, что ему посчастливилось сегодня прочесть. Ни о Песне, ни о Буре Стихий там не было сказано ни слова. Зато красовалось изображение полуголой девицы с зеленой кожей и грациозным телом увитым лозами винограда. Винограда! Растением, которое никогда не произрастало в Дрите?

Потерев глаза, Псилон откинулся на спинку дубового кресла, покрытого позолотой, и тяжело вздохнул. Еще пару недель он даст Таборе на то, чтобы она решила все свои дела в Мендарве и отправилась прочь отсюда. А если она его ослушается, он самолично, пинком выкинет демонессу за пределы государства.

На морщинистом лице капеллана промелькнула злорадная улыбка. Интуиция подсказывала Псилону, что так оно и будет. Ему все равно придется через дюжину дней отправиться в Дубки. Сведущие да и прочие церковники ничего не нашли: ни Тару Рин, ни чародеев, ни волшебных предметов. Прошел месяц после Бури Стихий, а искры магии все еще витают в воздухе угодьев барона. А это означало одно, там что-то было. Что-то, что не дано узреть адептам Тарумона Милосердного. Но возможно он, маг высшего ранга, сможет отыскать червоточину, испускающую силы волшебства.

Псилон поднялся из-за стола, и, поправив темную мантию, не спеша побрел к выходу из книжного зала. Он не удосужился потушить свечу или убрать книги обратно на полки. Это забота библиотекаря и его помощников, а не главы церкви. Кустистые брови жреца хмурились, а борода еле заметно вздрагивала от беззвучного шепота. Старец вел странную беседу сам с собой.

Прислуга и аристократы, прогуливающиеся по коридорам дворца, бросились врассыпную, дабы не попадаться на глаза капеллану. Лишь стражникам не посчастливилось покинуть свой пост. Они, сдерживая дрожь, опускали глаза и вытягивались по струнке, когда темный силуэт с белоснежной шевелюрой и бородой проплывал мимо них, словно призрак.

Мрачная пелена окутала лес, и Ребекка, наконец, очнулась. Перед ее глазами шелестели кроны деревьев, сквозь темную листву которых поблескивали алмазы звезд, усеивающих бархатное небо. Пытаясь вспомнить что случилось, девочка предприняла усилие подняться, и ей это удалось. Она прислонилась к стволу какого-то древа, прищурившись, оглядывая окрестности.

Над порослью папоротников и между колоннами лесных исполинов кружили зеленые огоньки, освещая чащобу тусклым мерцанием. Где-то в ветвях не умолкая ухала сова, а в кустарниках олеандра тоскливо пели сверчки.

Внезапно, перед девушкой выросла тень. Огоньки запорхали вокруг нее, и златовласка увидела ясень. Шероховатая кора, желто-оранжевые круглые глаза, нос сучком и рот-дупло. Воспоминания нахлынули на девчушку волной, но сил кричать не осталось, она с ужасом смотрела на живое дерево, храня безмолвие и проклиная свою незавидную долю.

– Надеюсь, ты не расшиблась при падении? – поинтересовался древесный великан, с тревогой оглядывая девочку.

Златовласка замотала головой. Если не считать шишки на затылке, то она была цела и в то же время жутко испугана.

– Это замечательно, что ты не поранилась. Ты так внезапно потеряла сознание, что я не успел тебя подхватить. Прошу прощение за мою медлительность.

Ребекка сглотнула слюну, заметив, как две мощные ветви ясеня зашевелились и он сложил их на груди, словно руки.

– Я Хром, один из дендройдов этого леса, – глухо произнесло дерево.

«Спаси меня Тарумон Милосердный, от лиха лесного», взмолилась девчушка. Она никогда не верила в байки про ожившие клены, платаны, буки и прочую растительность. А сейчас, по неосторожности, угодила в лапы одному из них.

– Что же тебе нужно от меня дедро… дердо… Дерево? – пролепетала тихо она.

Древесные наросты, напоминавшие отдаленно брови, удивленно приподнялись, а затем существо глухо рассмеялось.

– Ахахахаха… О, люди Мендарва, как вы похожи в своих страхах и неведенье. Ахахааха.

Ребекка ошарашено глядела на ясень, который хохотал во весь голос, придерживая ветвями ствол, где должен был располагаться живот, будь он человеком.

– Ничего мне от тебя не нужно, девчушка, – пытаясь сдержать смех, проскрипел он. – И я повторюсь – я дендройд, а не дерево. Хотя мы действительно являемся их дальними родственниками. Внешне между нами есть сходство, и мы так же как они берем силу из земли, но мы разумные, а точнее глубоко мыслящие.

«Ага, как тот тролль утверждавший, что он эльф, и совершающий ежедневные прогулки по Дубраве», иронично заметила Ребекка в мыслях. И тут ее осенило. А может коротышка не лгал? Она же тоже, как-то попала сюда, миновав стену?

Пока домыслы и сомнения обуревали душу златовласки, ясень не умолкал ни на мгновение.

– Мы самые древние создания… Наши предки были первыми и единственными нелюдями, которые проживали на Нирбиссе, еще до Разлома. Почти никому о нас не было ведомо, кроме друидов, что эпохами оберегали гармонию Природы. Они знали нас, они общались с нами, храня тайну нашего существования. Человеческий род склонен к жестокости. Узнай о нас в ту пору люди, они бы истребили расу дендройдов в одно мгновение. До сих пор существует Мендарв, где народ цепляется за пережитки прошлого, стремясь уничтожить всех, кто отличается от них

– Я прошу прощения, а разве сейчас мы находимся не в стране людей? – осторожно вопросила девчушка, наперед зная горький ответ.

Дендроид вновь расхохотался, но увидев обеспокоенное лицо Ребекки, унял веселье и нахмурился.

– Ты в приграничной части Круана. Вот я тугодум! Я, было, подумал, что ты намеренно, явилась сюда. А нет! Видимо, ты заплутала в дебрях и случайно угодила на эту часть леса.

«Так вот откуда взялся тролль! Я все-таки миновала Дозорную тропу и каменное ограждение. Наверное, это случилось, когда я пересекала местность по поваленным древам. Я пропала! Я не смогу вернуться домой! А если мне и удастся отыскать стену, то наверняка меня заметит патруль и тогда мне не избежать казни».

У златовласки перехватило дыхание. Виселица и костер – это было меньшим из зол, что ждало ее, если она окажется в руках священнослужителей.

До недавнего случая на Ярмарке, когда Годфри не дал ей предстать перед очами Тивара, Ребекке не было ведомо о специфических пристрастиях владыки Мендарва.

Друг весьма внятно разъяснил златовласке про опасность, которую представляла собой непреодолимая тяга короля к хорошеньким молодым особам, исключительно простолюдинкам. Аристократки, возможно, и интересовали монарха, но он не осмеливался покуситься на них. Вероятно, он не желал наживать врагов среди дворян: просыпаться ночами в холодном поту, ожидая в своих покоях наемного убийцу или каждый раз, возносить мольбы Тарумону Милосердному, когда жаждет пригубить вино, надеясь, что в него не подсыпан яд.

Дабы не подвергать свою царственную особу риску, Тивар присматривал объекты для своих плотских утех среди крестьян или женщин, обвиненных в пособничестве нелюдям и колдовстве. Дочь фермера или ремесленника, оказавшись в покоях короля, становилась фавориткой, которой приходилось ублажать монарха по первому зову. Дворцовые куртизанки пользовались множеством привилегий: им дарили дорогие платья, порой, даже драгоценности. Когда любовница наскучивала Тивару, он преподносил ее в качестве дара своим советникам или любому другому аристократу. Те в свою очередь эксплуатировали бывших пассий владыки до конца своих дней или же продавали бедняжек в бордели, которых было уйма в Мендарве. В редких исключениях какой-нибудь граф, герцог или лорд, отпускал несчастную женщину на волю, снабдив ее небольшим приданным.

Какая бы участь не была уготовлена этим бедолагам, она была куда гуманнее, нежели та, что ждала привлекательных представительниц слабого пола, осужденных церковниками.

Перед тем, как выносился приговор и избирался вид казни для отступниц, они представали перед очами Тивара. Король, оценивающим взором проходил по рядам еретичек, отбирая хорошеньких женщин, которым суждено было ублажать монарха в Белой Зале.

Как только, перст Его Величества указывал на одну из приговоренных, та с ужасом в глазах падала ниц, целуя сапоги владыки, моля о пощаде или быстрой смерти. Жуткие слухи о белокаменной опочивальне Тивара ходили среди народа, но произносились шепотом, остерегаясь чужих ушей.

В мраморной спальне, лишенной окон, такой белоснежной, что при свете свечей приходилось прищуриваться, король воплощал в жизнь самые изощренные любовные фантазии. У Тивара для плотских утех, происходящих в Белой Зале, даже был набор специальных инструментов, которые он использовал во время развлечений с бедняжками, угодившими сюда.

Среди королевской прислуги были особые мойщицы, отмывающие от луж и брызг крови пол, колонны, стены и статуи, изображающие любовные игры мужчин и женщин. Дворцовые могильщики, под покровом ночи увозили трупы на городской погост, где для них был отведен специальный участок – огромная яма. Истерзанных женщин не хоронили, не забрасывали землей, не сжигали, их оставляли гнить, превращая в пищу для стервятников. Почти также поступали с нелюдями: выбрасывали тела на съедение диким зверям, но при этом не измывались над ними, как Тивар над своими жертвами.

Ребекку пробрала дрожь, как только, в ее разуме возник отталкивающий образ владыки Мендарва. Затем ее мысли переключились на отца и братьев. Они обезумят от горя, если следом за матерью исчезнет и она: сгинет в Дубраве, сгорит на костре или же станет безвольной куклой в волосатых и потных руках короля. Свет Тарумона Милосердного угасал в ее душе с каждой секундой. Слезы навернулись на глаза, она, стараясь не податься бури эмоции, сжала волю в кулак и, опираясь рукой о дерево за спиной, поднялась на ноги, ища глазами лукошко.

– Я должна идти, – шмыгнув носом, прошептала она. – Я испытаю удачу, дабы отыскать дорогу домой и избежать встречи с пограничной стражей…

Ветвь ясеня осторожно коснулась ее плеча. Огромные глаза Хрома с тоской глядели на златовласку, а рот-дупло, расплывался в подобие улыбки, правда, слегка пугающей.

– Не плачь, дитя, и не делай спешных выводов. Я уверен, что смогу тебе помочь.

Ребекка, дернула плечом, скидывая ветвь, и подняла слезящийся взор на дендройда.

– Не сможешь, – печально покачав головой, выдохнула девушка. – Если караульные увидят нас, перебирающимися через стену, то мы оба будем полыхать на костре, в лучшем случае.

– Нет, я не горю желанием оказаться в Мендарве, – проворчал дендройд, – но знаю тех, кто способен помочь тебе вернуться в Дубраву незамеченной.

Хром слегка затряс кроной, и в этот момент из ее ветвей выпорхнула сотня, а то и тысяча светлячков. Они закружили вокруг ясеня, словно звездное небо заплясало в сказочном танце. Затем зеленые огоньки приблизились к златовласке, так близко, что она могла разглядеть их мерцающие животики и прозрачные крылья.

– Мои друзья проведут тропами, которые привели тебя в приграничье Круана. Ступай смело за ними, дитя, и пусть справедливость богов хранит тебя.

Ребекка с недоверием взглянула на светлячков затем на Хрома. Но какие бы сомнения и страхи не терзали ее душу, иным выбором златовласка не обладала. Она вряд ли отыщет путь во тьме и бесспорно не сможет миновать стену, не привлекая внимания пограничного дозора. Оставалось только уповать на мерцающие огоньки да на милость Тарумона Милосердного.

– Благодарю тебя, дере… Хром. И прими мои извинения, что вела себя подобно пугливому ребенку, боящемуся собственной тени. Не каждый день встречаешь говорящие деревья.

– Пустяки, – махнув ветвью, пробормотал дендройд, и расплылся в улыбке, которая крупными складками собрала кору в уголках рта.