Говор камней. Ирод (сборник)

Возражение это, по всей вероятности, дорого бы стоило старой еврейке, если бы в эту минуту на площади не показалась группа всадников. Под ними были прекрасные лошади, а богатое одеяние и вооружение всадников показывали, что это были не египтяне и не римляне. Всадники направлялись к той половине дворца фараона, в которой находился Цезарь со свитой, с телохранителями и ликторами.

– Это властители Иудеи, – сказал жрец.

– Вон рядом с отцом едет Ирод на белом коне, – заметил воин. – Я тотчас узнал его.

– Какой он еще молоденький! – удивилась старая еврейка.

– И какой красавец! – решила египтянка.

– Ох, быть худу, быть худу, – укоризненно качал головой молодой жрец, провожая глазами группу иудейских всадников. – Никогда еще Египет не видел, чтобы чужеземец осмелился приблизиться к великому богу Апису. А теперь, видите ли, римлянин не только предстанет пред лицом сына Пта, но и будет венчать на царство любимую дочь божества. Бедная сиротка Клеопатра! Уж лучше бы не наставал этот роковой для Египта день.

Но день этот настал.

От дворца фараонов как бы между живой и волнующейся изгородью из множества тысяч народу, едва сдерживаемого воинами и мацаями, медленно двигалась торжественная, поразительная своим великолепием процессия. Народные толпы покрывали не только дворцовую площадь и соседние улицы, но и крыши домов, купола храмов, спины гигантских сфинксов, бесконечные аллеи которых тянулись до самого храма бога Аписа на западной стороне города в соседстве с песчаной пустыней.

Процессию открывают два римских знаменосца. На высоких тонких древках ярко блестят две золотые птицы с распростертыми как бы для боя крыльями – это римские легионные орлы, которые своими металлическими крыльями облетели всю тогдашнюю вселенную. Несут их, как святыню, два рыжих великана, которые еще маленькими были вывезены из глубины Скифии, выросли и воспитались в Риме при доме Цезаря и потом не покидали своего повелителя во всех его бесчисленных походах.

– Точно живые сфинксы! – слышится в толпе одобрительный шепот.

За живыми сфинксами следуют два оркестра музыки, египетский и римский, которые поочередно оглашают воздух то дикой мелодией боевого египетского клича, то победными маршами воинственного Рима, эху которых вторили когда-то роскошные долины Галлии, и мрачные горы Иберии, и непроходимые леса Германии.

Вслед за музыкой медленно выступают высшие сановники и жрецы Египта в белых мантиях, а рядом с ними – римские военачальники в блестящих шлемах и латах, из которых на некоторых виднелись рубцы от ударов парфянских мечей и галльских копий.

Вслед за ними плавно, ритмически колышутся в воздухе, над головами всей многотысячной толпы, два трона на богато убранных носилках, несомых – один – двенадцатью эрисами, египетскими военачальниками от двенадцати номов страны фараонов, другой – римскими и галльскими воинами в полном вооружении. Оба трона из слоновой кости с золотом и драгоценными камнями. С высоты одного трона как бы испуганно глядит куда-то вдаль прелестное юное личико с легкой диадемой над низким лбом, оттененным густыми прядями шелковистых волос. Это Клеопатра. Эту изящную головку осеняют своими крыльями золотые изваяния Правосудия и Истины. А по сторонам трона сфинкс – эмблема мудрости и лев – эмблема мужества, которыми охраняется престол фараонов. Высшие сановники Египта окружают носилки своей юной повелительницы и богатыми опахалами из страусовых перьев навевают на прелестную ее головку в знойном, неподвижном воздухе, чуть-чуть колеблемом лишь дыханием взволнованной многотысячной толпы ее подданных. Тут же, рядом с сановниками, виднеются юные смуглые личики детей из жреческой касты – они держат в руках царский скипетр, колчан со стрелами, копье и другие регалии фараонов. Непосредственно же перед самыми носилками Клеопатры идет один из верховных жрецов и сжигает благоухания пред лицом юной повелительницы Египта и последней отрасли фараонов.

С высоты другого трона смотрит вдаль лицо Цезаря. Лицо это, еще не старое, но испытавшее и африканский зной, и палящие лучи сирийского солнца, и зной родной Италии, непогоды Галлии, и туманы далекой Британии, лицо, изрезанное глубокими морщинами дум и страстей, – представляло подобие мраморного бюста, потемневшего от времени. Тонкие, плотно сжатые губы с низко опущенными углами их; бритый, какой-то жесткий подбородок, словно он вот-вот задрожит от негодования или от сдерживаемого плача; впалые, худые щеки с глубокими линиями морщин, сбегающими к опущенным углам плотно сжатых губ; лоб, прорезанный полосами морщин от одного виска до другого; брови, как бы упавшие на углубления бесстрастных, словно остекленелых глаз; голый, точно выточенный из слоновой кости, череп, – это было живое изображение железного Рима[11 - Бюст Цезаря в старости находится в музее Ватикана.], смотревшее в пространство с высоты другого трона, плавно колебавшегося на носилках, покоившихся на могучих плечах римских и галльских воинов.

Голый череп Цезаря защищала от египетского солнца тень зонтика, который держал над ним один из рабов-нумидийцев.

Вслед за теми и другими носилками шли высшие сановники жреческого сословия и египетские военачальники, а за носилками Цезаря – Митридат, царь Пергама, Антигон, царевич иудейский, идумей[12 - Идумея, страна Эдомская, идумяне (красный) – страна, народ, получившие свое название от Исава или Эдома по цвету кушанья (красной чечевичной похлебки), за которое они продали свое право первородства Иакову.] Антипатр с сыном Иродом и римские центурионы. За всей этой процессией двигались египетские и римские войска – конница и пехота.

Вправо от процессии из-за голов бесчисленной толпы и из-за стволов гигантских пальм виднелась спокойная поверхность моря, уходившего в бесконечную даль, а впереди гордо высился стройный купол величественного здания – храма Озириса и жилища бога Аписа.

Высоко в небе с жалостным клекотом кружились орлы пустыни, привлеченные необыкновенным зрелищем.

Цезарь от времени до времени бросал взгляд из-под нависших бровей на Клеопатру, и, казалось, жалостливая, скорбная улыбка змеилась по его плотно сжатым губам и, словно испуганная, пряталась в низко опущенных углах их. Таким жалким, беззащитным ребенком казалась ему эта прелестная куколка, повелительница страны фараонов, наследница легендарных Рамзесов, Тутмесов, Аменхотепов!

Как бы угадав мысли своего могущественного покровителя, Клеопатра с глубокой, детской нежностью взглянула на него, и ей невыразимо стало жаль этого скорбного старческого лица, перед взором которого трепетала вселенная. Чутким сердцем она угадала, что не знают радости в жизни избранники судьбы, которым завидует весь мир. Разве она сама, еще такая юная, знала эти радости? Ее именем лилась кровь ее подданных. Ее будущая корона уже успела выкупаться в потоках крови. А что ждет ее впереди? – Ее брат…

Она снова взглянула на Цезаря. Он продолжал сидеть, подобно мраморному изваянию. Несколько сгорбившийся стан его и осунувшиеся плечи поверх лат облегали широкие складки белой тоги с широкими пурпурными каймами по всему подолу и по краю разреза на груди. Этот пурпур на белом фоне был такого яркого кричащего цвета, что, казалось, вся фигура всемогущего Цезаря была облита кровью…

«В крови народов купалась эта тога, – невольно думалось Клеопатре, – она обагрена и галльской, и парфянской, и римской кровью… А египетской?..»

Ирод, следуя на своем белом идумейском коне за носилками Цезаря, не спускал с него восторженных, жадных глаз. Даровитый, честолюбивый юноша, он страстно завидовал всесветной славе римского триумвира и мечтал подражать ему в жизни; он уже видел в разгоряченном воображении у ног своих всю Иудею, Самарию, Галилею, мало того – всю Сирию, Финикию, Вавилон, всю Азию, весь мир до крайних его пределов… Иерусалим – новый Рим, но еще более могущественный…

А дикая музыка все неистовее и неистовее оглашала знойный воздух.

– Бог идет! Бог идет! Великий Апис! – дрогнул воздух от криков толпы, заглушивших музыку.

II

От храма Озириса надвигалась встречная процессия вместе с Аписом.

Шествие открывал верховный жрец, который сжигал благоухание на богатом золотом треножнике, несомом служителями Аписа.

За ним двадцать других жрецов несли священные предметы богослужения – сноп пшеницы, золотой серп, систры, сосуды с елеем, благовонными маслами, золотую клетку с четырьмя священными птицами, изображения священных жуков, пчел, кошек, змей, ибиса.

Следующие за ними жрецы, числом более тридцати, несли на руках изображения фараонов, предков Клеопатры, которые должны были принимать участие в своем семейном и всенародном торжестве.

Клеопатра с умилением и грустью смотрела с высоты своего трона на этот сонм приближавшихся к ней предков.

Впереди всех – изображение первого фараона имени Птолемеев – Птолемея I Сотера Лага, полководца и сподвижника Александра Македонского.

Как часто, еще маленькой девочкой, в сопровождении своего учителя, верховного жреца Озириса, и братьев Клеопатра посещала храм этого бога, где стояли изображения ее предков, все деяния которых она так хорошо изучила при помощи своего наставника, а потом дополнила эти знания, прочитав в дворцовой библиотеке уже взрослой девушкой семейную хронику Птолемеев! Как при этом она полюбила некоторых предков и как возненавидела других!

Вот рядом с отцом сын Лага – Филадельф. Как любила она этого славного фараона! Он расширил богатую библиотеку ее родного города. К нему, к его двору, стекались ученые, философы и поэты всего мира. Его могущественный флот доходил до Индии.

Вот Птолемей Эвергет, походы которого в Сирию и Персию так восхищали мечтательную девочку.

А вот его жена – красавица Береника. Для маленькой Клеопатры это был образец женщины. Какой ум! Какая красота! А какая дивная коса! Недаром астрономы перенесли эту чудесную косу на небо и дали одному созвездию название Волос Береники. Маленькая Клеопатра любила отыскивать это созвездие на небе, недалеко от Арктура, и часто засматривалась на него.

– Ах, если бы у меня была такая коса! – мечтала удивительная девочка и страстно желала, чтобы и ее имя впоследствии прославилось так же, как имя ее прабабушки.

Бедная девочка не знала, что имя ее будет греметь на земле целые тысячелетия, тогда как имя Береники останется только на картах звездного неба да в каталогах небесных светил… Бедная девочка не знала этого… Бедная Клеопатра!

– Гнусный убийца! – невольно шептали теперь ее губы при виде изображения Птолемея IV Филопатора. – Ты отравил своего славного отца, Эвергета… Ты убил свою мать, божественную Беренику! Ты умертвил своего брата, свою жену Арсиною! И я должна теперь смотреть на твое изображение.

Перед нею все тринадцать Птолемеев с их женами, детьми.

Взор Клеопатры остановился на изображении последнего Птолемея – ее отца, Птолемея XIII Авлета.

– Бедный, бедный! – шепчут ее губы. – Как он меня любил и ласкал: «Пальмочка моя гибкая! Змейка нильская! Нежный цветочек лотоса!..»

За этими мыслями она и не заметила, как остановилось ее шествие ввиду приближения самого божества. Статуя его возвышалась на носилках, еще богаче, чем ее собственные. Носилки покоились на плечах жрецов, которые махали над божеством опахалами из страусовых перьев и ветвями деревьев, перевитых цветами.

За этими носилками, на довольно значительном расстоянии, шел сам Апис, массивный белый бык, перед которым также курили фимиам.

При виде этого живого бога и Клеопатра и Цезарь немедленно сошли с носилок.

Но что вдруг сделалось с Аписом? До сих пор бык шел медленной, грузной, ленивой походкой. Добрые, простодушные глаза животного кротко смотрели и как бы робко спрашивали шедших около него жрецов: скоро ли ему дадут есть? Где тот вкусный сноп свежей пшеницы, которой его всегда кормили во время этих скучных церемоний? То ли дело в храме, в своем стойле! Жуй пшеницу и всякое зерно сколько душе угодно. А тут – на! Жди, голодай да еще нюхай этот проклятый дым благоуханий… Уж этот ему дым! Уж эти противные жрецы! А ничего не поделаешь: нюхай вонючий дым, иди, куда тебя ведут, а иначе не дадут даже соломинки. А у бога с голоду брюхо подводит. Шутка ли! Со вчерашнего вечера не кормили…

И вдруг жрецы замечают, что кроткие глаза Аписа превращаются в злые. Бык, глядя вперед, сердито трясет головой. Хвост его беспокойно бьется о жирные бедра, о ноги… Бык начинает упираться.

Жрецы в недоумении, в страхе… Что с ним сделалось? Божество гневается… И это во время такой торжественной процессии!..

Волнение жрецов переходит в народ… Все со страхом переглядываются…

Апис, видимо, свирепеет… Он остановился, нагнул свою громадную голову и начинает потрясать страшными рогами…