Говор камней. Ирод (сборник)

– На лбу бога, – тихо отвечала юная царица.

– Смотри же именно на это место и думай, молись сосредоточенно о том, чего ты просишь у божества.

Она повиновалась. Жрец стоял против нее, держа перед ее глазами серебряного Горуса. Кругом полная тишина… Проходит минута, другая, третья… Жрец сосредоточивает на гипнотизируемой всю силу своего внушения… Еще проходят минуты – пять, шесть… десять… Веки царицы тяжелеют… Лицо, скорее юное личико, мало-помалу теряет осмысленное выражение… Она засыпает…

– Ты где? – тихо спрашивает жрец.

Молчание… Он громко повторяет свой вопрос. Опять молчание…

– Ты в области небесных видений, – говорит жрец внушительно, строго. – Отвечай: да?

– Да, – слышится тихий шепот.

– Повтори явственно: я, царица Аахотеп, в области небесных видений, – настаивает жрец.

– Я… царица… в области… небесных видений…

Лукавая, торжествующая улыбка скользнула по лицу жреца.

– О, сила мудрости! – радостно прошептал он.

Потом он наклонился к усыпленной девочке, бережно обвил правою рукою ее тоненькую, гибкую талию, осторожно приподнял с сиденья и, тихо прижимая к себе, медленно повел ее в святилище храма, за широкую завесу из финикийского виссона. Хорошенькая головка юной египтянки беспомощно склонилась к плечу жреца… Скоро завеса скрыла их… Снова показался верховный жрец, по-прежнему бережно ведя юную царицу. Глаза ее были закрыты – она продолжала спать. Менту снова бережно усадил ее на седалище, прислонив черную головку к «доске покоя». Потом он расправил складки ее одежды и отошел, любуясь миловидным личиком с детским выражением.

– Дитя мое, царица Аахотеп, снизойди из области небесных видений в область видений земных, – проговорил он внушительно. – Проснись!

Аахотеп открыла глаза. Сначала она, по-видимому, ничего не сознавала – где она, что с ней… Но потом взор ее прояснился, и она глубоко-глубоко вздохнула.

– Это ты, святой отец? – тихо проговорила она. – Что со мной? Где я была?

– В области небесных видений, дочь моя, – отвечал жрец с лаской в голосе.

– Да, да, святой отец, – радостно проговорила дурочка.

– Да, да, дитя мое… Это осенило тебя божество… А теперь, дочь моя, возвращайся во дворец твой, к супругу-фараону – да живет он вечно!.. Обопрись на мою руку – я провожу тебя из храма.

Аахотеп покорно повиновалась. Жрец провел ее до внутреннего двора храма, где у пилонов ее ожидали рабы и рабыни с богатыми придворными носилками и опахалами.

Когда носилки с юной царицей двинулись, жрец воротился в храм. На упитанном лице его играла чуть заметная лукавая улыбка…

Прошло девять месяцев. Фараону Камесу боги послали великую радость: у него родился сын, наследник престола Верхнего и Нижнего Египта. Царские гонцы разнесли радостную весть по всей стране – от стовратных Фив до «Великих зеленых вод» на север и далеко-далеко за «тропик Рака» – к югу.

На восьмой день после появления на свет фараонова первенца из дворца выступила торжественная процессия. Это несли высоконоворожденного в храм Амона для обрезания. Процессия двигалась около двух роскошных балдахинов, следовавших рядом. Под одним балдахином восседал на золотом троне сам фараон Камес, над которым эрисы махали опахалами из страусовых перьев, навевая прохладу на лицо счастливого отца и повелителя. Под другим, меньшим балдахином стояла золотая колыбель, а в ней покоился высоконоворожденный младенец, над которым «высокая кормилица» тоже помахивала опахалом, а другими двенадцатью опахалами помахивали «высокие госпожи женской палаты фараона», то есть статс-дамы царицы Аахотеп, которая на церемонии обрезания не присутствовала.

Тысячи народа следовали за процессией с горячим любопытством и возбуждением, но сдержанно и безмолвно, так как везде виднелись в воздухе внушительные бичи мацаев – полицейских, готовые поразить всякого нарушителя тишины.

Едва процессия вступила за пилоны храма, как ее встретила процессия жрецов с Аписом во главе.

Носилки тотчас же были поставлены на землю – носилки новорожденного впереди. Верховный жрец Менту, уже знакомый нам жрец-гипнотизер, первый подошел к колыбели младенца. Радостная улыбка осветила его красивые, упитанные черты. В руке он держал священный нож обрезания. За жрецом потянулась и морда рогатого бога. Вымуштрованный голодом и частыми репетициями, Апис знал очень хорошо, что в колыбели высоконоворожденного лежит сноп свежей, сочной пшеницы, – а ему только этого и надо. Бык, обнюхав младенца, приподнял своей мордой покров, прикрывавший пшеницу, и тотчас же принялся жадно жевать ее…

– Великий бог благословил царственное семя, – послышался благоговейный шепот «высоких госпож женской палаты».

Но бык, жадно жуя, неловко задел мордой ребенка. Тот проснулся и заревел благим матом…

– Боги этим криком возвещают свою волю, – торжественно сказал верховный жрец. – Голос великого младенца, когда он возмужает и воссядет на престол фараонов, с трепетом услышит вся вселенная.

Будущему фараону дано было имя Аамеса, что значит «чадо луны».

XII

Египетский Шарко

Это было при фараоне Рамзесе XII, предпоследнем фараоне XX династии.

К востоку от Египта, в далекой Азии, существовало царство Бахатана. Известные египтологи, виконт де Руже и Бругш-бей, полагали, что это была Экбатана, столица Мидии. Но это – только ученая гипотеза. Как бы то ни было, но мой рассказ заключается в следующем.

У царя Бахатаны заболела любимая дочь, молоденькая царевна, по имени Бинт-Реш. Болезнь ее была, по-видимому, нервная. Значит, не один XIX век страдает нервами – и при Рамзесах такое бывало. Но пусть лучше сами камни говорят об этом. Их рассказ такой наивно трогательный и записан он на каменной стеле по повелению Рамзеса XII более чем три тысячи лет до наших дней.

«Когда фараон находился в земле рек Нахараин (Месопотамия), – говорит этот камень, – тогда пришли цари всех народов в смирении и дружбе к особе фараона. Из отдаленнейших концов земель их приносили они в дань золото, серебро, голубые и зеленые камни, и всякого рода благовонные деревья святой земли находились на плечах их, и всякий торопился сделать это ранее своего соседа.

Тогда приказал царь земли Бахатаны принести дары свои и во главе их поставил свою старшую дочь, чтобы почтить фараона и испросить его дружбу.

И женщина была красотою своею милее фараону, чем все другие вещи. Тогда вписано было ее царское имя, как жены царя – Нофрура.

Когда фараон прибыл в Египет, то ей учинено было все то, что обычно делают для царицы. И случилось то в год 15-й, в месяц паини, в 22-й день.

Тогда находился фараон в Фивах крепких, в царе городов, чтобы благодарить отца своего, Амона-Ра, господина Фив, в прекрасный его праздник Апи юга, в седалище его наслаждения от начала. И пришли тогда доложить фараону:

– Пришел посол царя Бахатаны с подарками царице.

И привели его пред фараона вместе с дарами. Он говорил в честь фараона:

– Будь приветствован, солнце народов! Пусть мы живем при тебе!

Тогда говорил он, упав ниц пред фараоном, и повторил речь фараону:

– Я пришел к тебе, великому господину, ради девицы Бинт-Реш, младшей сестры царицы Нофрура. Страдание вошло в ее тело. Да пошлет твое величество человека, знающего вещи, чтобы он посмотрел ее.

Тогда сказал фараон:

– Да будут приведены ко мне ученые из помещения священной науки (египетская академия, где заседали «бессмертные» мужи!) и знающие внутренние тайны.

И привели их немедленно к нему. Говорит фараон после некоторого времени:

– Вы призваны для того, чтобы выслушать эти слова. Итак, приведите ко мне мужа из среды вас, мудрого разумом и пальцами искусного в писании.

Когда пришел царский писец Тутемхиб пред фараона, приказал ему фараон, чтобы он отправился с прибывшим послом в Бахатану.

Когда знающий достиг города земли Бахатаны, в котором пребывала Бинт-Реш в положении, в котором находятся одержимые духом, тогда нашел он себя бессильным бороться с ним (то есть с духом).