Говор камней. Ирод (сборник)

Мать невольно рассмеялась, любуясь детьми, их оживленными личиками.

– Ну, дети, не спорьте, – сказала она, лаская и девочку, и мальчика. – Пусть рассказывает Мариамма – она старшая; а ты, Аристовул, напомни ей, если она что-нибудь пропустит или забудет.

– Нет, мама, я ничего не пропущу, – возразила девочка.

– А вон сказала же, что мы пойдем, а не поедем, – не унимался мальчик.

– Ах ты, спорщик! – погладила его мать.

– Он всегда такой! – надулась девочка.

– Ну, ну, полно, рассказывай, – успокаивала ее мать. – Рассказывай же… Так вы поехали…

– Да, мама. Утром, когда мы встали и нас одели…

– И я выпил свое козье молоко, – не вытерпел Аристовул.

– Ах! Опять! Мама!

– Да ты пропустила козье молоко… А мама сказала, чтобы я…

– Ну, Аристовул, ты совсем глупый мальчик, – стараясь не рассмеяться, сказала Александра. – Козье молоко совсем не относится к вашей поездке. Ну, хорошо, утром вас одели…

– А дедушка велел оседлать наших осликов и сказал раби Элеазару, чтобы он ехал с нами и показал нам гробницы наших патриархов и пророков. Мы и поехали через Овчие ворота к Кедронскому потоку, и нам все кланялись и говорили: «Вот внучка и внучек нашего первосвященника…»

– Нет, прежде говорили «внучек», а потом «внучка», – снова вмешался Аристовул, – меня первым называли, а тебя после.

– Ну, все равно, – остановила его мать, – замолчи.

– Ну, мы и поехали; едем, едем, едем, – продолжала маленькая Мариамма, точно сказывая сказку.

– А вот и забыла, – не унимался маленький Аристовул, – а Овчая купель? Как там овечек купают.

– Ах, мама! Какие там хорошенькие овечки! – воскликнула Мариамма. – И их всех резать будут в жертву Иегове… Ах, мама! Зачем Иегове овечки?

– Он принимает их как жертвоприношение: он любит кадильное благоухание и дым от всесожжении, так надо, так завещали нам отцы наши – Авраам, Исаак, Иаков[14 - Иаков – библейский патриарх, родоначальник народа Израильского, младший сын Исаака (Израиль) – сына Авраама и Сарры.], – наставительно сказала Александра. – Ну, что дальше?

– Дальше мы переехали Кедронский поток, потом раби Элеазар показал нам гробницу Иосафа, а немножко дальше гробница Авессалома…

– А Авессалом, мама, был нехороший, отца не слушался, – опять перебил Аристовул.

– Я сама это хотела сказать, а вот ты так забыл… Что! Что! – обрадовалась Мариамма. – Когда мы, мама, проезжали мимо Гефсиманского сада, то оттуда вышла старенькая женщина и бросила под ноги нашим осликам пальмовые ветки, а в руки нам подала по масличной ветви, а потом поцеловала края нашей одежды и сказала: «Бедные царские детки-крошки! Их ограбили идумеи». А когда мы спросили раби Элеазара, какие это идумеи, он сказал, что это Антипатр, Фазаель и Ирод. «Как они нас ограбили?» – спросила я раби Элеазара. А он сказал, что нам еще рано это знать.

Александра грустно улыбнулась и поспешила свести разговор на другое.

– Что же, деточки, вы поклонились и гробам наших пророков? – спросила она.

– Да, поклонились, мама! – разом отвечали дети. – Как там страшно!

– А оттуда, мама, мы возвращались не через Овчие врата, а раби Элеазар провел нас через Золотые и через храм, – поспешил заявить Аристовул. – А осликов наших взяли рабы и повели домой.

– А когда мы проходили через двор храма, то многие кричали: «Осанна! Осанна!»[15 - Осанна (спасение) – восклицание, выражающее радость, благожелание, любовь и преданность.] – и давали нам дорогу, как большим, – гордо заключила Мариамма.

В это время в конце галереи показалась внушительная фигура старика в первосвященническом одеянии, с повязкой на голове и с жезлом в руке.

– Дедушка! Дедушка! – радостно закричал Аристовул.

– Мы были у патриархов и пророков, – со своей стороны, заявила Мариамма, бросаясь навстречу к старику и поднимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать его бороду.

Это был Гиркан, первосвященник, брат покойного царя Аристовула II, отравленного приверженцами Помпея, и дядя Антигона, которого мы уже видели на коронации Клеопатры и на аудиенции у Цезаря. Высокий рост, длинная патриаршая борода и плавные движения делали вид его внушительным, однако мягкое, добродушное выражение лица и кроткие, как бы робкие глаза изобличали, по-видимому, отсутствие энергии и стойкости. Самый отказ его от престола в пользу младшего брата, Аристовула, как бы свидетельствовал об отсутствии в нем качеств государственного человека.

Дети очень любили его и тотчас же завладели старым первосвященником, болтая о своей поездке к гробницам патриархов и пророков и перебивая, друг дружку. Гиркан же только любовно улыбался и повторял: «Ну-ну, козляточки, не торопитесь, не скачите так, дайте с матерью поздороваться».

– Куда это, отец, ты собрался? – спросила Александра, целуя руку отца.

– В синедрион, голубка, в синедрион, – отвечал первосвященник, опускаясь на невысокое резное кресло.

– Но сегодня, кажется, не судный день?

– Экстренно судный, голубка, экстренно… Да вы не щиплите мне бороду, козлята, всю вырвете, – отбивался он от детей. – Сегодня суд назначен над этим наглым самоуправцем – над Иродом. Он сто

ит, чтобы распять его на кресте, как простого разбойника, и я это сделаю, клянусь богом Авраама, Исаака и Иакова.

Эти слова так поразили Александру, что она сразу не могла прийти в себя от изумления. Ирод, имя которого, несмотря на его молодость, гремело уже по всей Иудее, Самарии и Галилее, и вдруг на кресте, на позорной Голгофе! И это говорит робкий и нерешительный Гиркан! А что скажут Антипатр и Фазаель? Сердце Александры забилось и страхом и надеждою… Они ограбили ее детей. Они отняли у ее милого малютки наследственный престол.

– А ты нас, дедушка, пустишь на Голгофу посмотреть, как будут Ирода распинать? – спросил Аристовул, ласкаясь. – Мы с раби Элеазаром…

– Замолчи ты, несносный мальчик! – перебила его мать. – Какое преступление совершил Ирод?

– Он их много совершил, голубка, – рассеянно отвечал Гиркан, глазами показывая своему любимцу: дескать, пущу на Голгофу.

– А я не пойду туда, дедушка, – конфиденциально шепнула на ухо деду Мариамма. – Я боюсь.

– Дети, я вас выгоню! – серьезно сказала Александра.

– Ну-ну, не сердись, голубка, они будут смирно сидеть, – успокаивал ее Гиркан. – Видишь ли, тебе известно, что когда Цезарь назначил Антипатра прокуратором Иудеи, то он, от себя уже и с моего разрешения, определил Фазаеля начальником Иерусалима и окрестностей, а этого разбойника, мальчишку Ирода, послал от себя наместником в Галилею. Ну, эти-то, Антипатр и Фазаель, ведут себя хорошо, слушаются меня, во всем исполняют мою волю… Сидите тише, козлята, – это к детям, шепотом. – Ну, так Антипатр даже с моего согласия разослал по Иудее повеление, в котором говорит, что иудеи, преданные первосвященнику Гиркану, будут жить счастливо и спокойно, наслаждаясь благами мира и своим благоприобретенным имуществом; но тот, кто даст обольстить себя мятежникам, тот найдет в нем, Антипатре, вместо заботливого друга – деспота, во мне же, в первосвященнике, вместо отца страны – тирана, а в римлянах и в Цезаре вместо руководителей и друзей – врагов, так как римляне-де не потерпят унижения того, кого они сами возвысили.

– Да, он хитрый, этот идумей, – как бы про себя заметила Александра.

– А старушка из Гефсиманского сада сказала нам, что он нас ограбил, – прозвенела вдруг Мариамма, соскакивая с колен деда.

– Что? Что, козочка? – удивился последний.

– Ну, об этом после, дорогой батюшка, – отвечала Александра. – А ты ничего еще не сказал о главном – об Ироде.

– Да, да, голубка, я к тому и веду речь, – сказал Гиркан, освобождая свою бороду из рук Мариаммы, которая начала было заплетать ее в косу. – Тебе, вероятно, неизвестно, что, когда брат мой, царь Аристовул, был отравлен и войска его были разбиты римлянами, храбрый Иезеккия, верный памяти отравленного царя, собрал небольшой отряд отважных иудеев, чтущих заветы отцов, и стал громить пограничные города Сирии и римские легионы, пролившие столько иудейской крови. Так этот разбойник Ирод, выслуживаясь перед наместником Сирии, Секстом-Цезарем, родственником Цезаря-триумвира, напал на Иезеккию, взял его в плен с некоторыми его соратниками и без всякого суда, не донося даже мне, казнил собственной властью. А, каков мятежник?

– Да, точно ты и не первосвященник, не глава, не отец иудейского народа; это ужасно! – качала головой Александра.