Безымянный подросток с окраины города

Всё началось с курьера. День шёл как обычно, разве что грудь переполняла щекотка возбуждения, ожидания нечто приятного, ведь вечер обещал быть хорошим (они с Андреем отметят её день рождения, быть может, посмотрят какой-нибудь фильм, а потом придадутся любви, в каждом сеансе которой Лиза познавала жизнь заново и искрилась, сияла счастьем); день шёл как обычно, пока в дверь не постучали. Отца на три дня откомандировали во Псков, а никто прийти не мог, поэтому Лиза сразу насторожилась. Андрей стучит не так, она бы сразу его узнала… Да и он позвонил бы… В ту минуту судьба лезвием разделила жизнь Лизы на «ДО» и «ПОСЛЕ».

Или, вернее сказать, подвела черту.

А дальше… Дальше…

– Нет, – тихо прошептала Лиза. Она еле мотнула головой, взглянула на окрашенную кровью воду, на тело, прячущееся в воде, ничто из этого не пугало её так, как посылка курьера. Обычная, ничем не примечательная, вот только…

Если б её принёс Андрей…

Ей передали огромный пакет, в котором находился рюкзак, в котором – ещё один пакет. Лиза поблагодарила курьера, тот ушёл, а она начала «распаковывать» содержимое, не вырывая из сердца радость – может, Андрей просто так играет?

Но когда она нашла деньги, радость мигом захлебнулась в нахлынувшем на неё страхе.

Там было не меньше миллиона. Гора денег, гора оранжевая, потому что большинство купюр были пятитысячными. Миллион, два, три? Десять?! Лиза побоялась считать, она просто неотрывно смотрела на лежащие у неё на кровати обёрнутые резинками пачки купюр, смотрела словно во сне, не понимая, что ЭТО делает у НЕЁ в комнате. Затем, кое-как заставив себя продолжить разбирать рюкзак, достала золотую рамочку, что украшала защищённый стеклом рисунок – шедевр, писанный обычным карандашом на белой как снег бумаге.

Лежа в ванне, медленно умирая в окружении равнодушных голых стен, Лиза повернула голову в сторону стиральной машинки, на которой сейчас и стояла рамка. Рамка, блестящая цветом солнца в ясный летний день, а внутри жило то, чему Андрей подарил жизнь своими руками… своими сильными, нежными руками. Умирающая Лиза смотрела на Лизу, полную жизни и энергии, готовую идти вперёд, не сдаваться, бросающей все вызов. Полуприкрытые глаза, в которых сейчас была лишь пустота, не отрывались от искрящихся, полыхающих огнём глаз; Андрей запечатлел Лизу такой, какой она предстала в тот вечер, когда состоялась их первая ночь – это было 3 января, они отмечали Новый год. Андрей старательно выводил контуры её тела, хоть и неумело, но в истинной страстью художника пытался передать через каждый штрих свою нестерпимую любовь к покровительствующей музе – к той, которую сейчас рисовал. Он изобразил её в чёрном вечернем платье, особо выделив ключицы, на удивление умело обращаясь с тенями (Лиза и подумать не могла, что Андрей обладает подобным талантом), но лучше всего у него получились глаза. Впервые за всё время Лиза увидела себя ЕГО глазами и была не в силах отрицать красоту. Она не могла точно сказать, ЧТО такого увидела в рисунке, но в штрихах, в чёрных и серых линиях проскакивало нечто, сразу говорящее о настоящей любви. Она была… прекрасна. Лиза была прекрасна. Глаза её здесь не были голубыми – весь рисунок утопал в чёрно-белых цветах, – но от этого они не растеряли свою яркость и, казалось, наоборот, стали ещё выразительнее. А ещё они смеялись. В обрамлении светлых волос они, чуть прищуренные, смеялись, а ниже пухленькие губы разошлись в невероятно тёплой улыбке. То была улыбка нежности, благодарности, ямочки на щеках вобрали в себя самые прекрасные грани мира, и художник явно давал понять, что только в них, в эти ямочки на щеках, можно, сойдя с ума, влюбиться. Лиза – юная, прекрасная, олицетворение красоты, молодости и нежности – чуть смущённая улыбалась тому, кто смотрел на рисунок, и ни на секунду не переставала быть счастливой, пока другая Лиза делала последние вдохи и почти не открывала глаза, ни на секунду не переставая быть несчастной.

– Неужели я так и выгляжу? – еле слышно прошептала она. – Ты и вправду видел меня такой? Андрей… Андрей, Господи…

Она закрыла глаза, и из-под век робко выглянули слёзы. Они тихонечко поползли вниз, к тёплой воде.

А в голове вспыхнуло четверостишие, которое Андрея оставил в правом нижнем углу рисунка. Сам сочинил. Надо же, Андрей попробовал себя в поэзии…

Тонув во мгле, себя не зная,
Я свет увидел в темноте.
Из жара ада в свежесть рая
Меня спасла любовь к тебе.

Лиза думала, что истратила все силы, но тут вдруг лицо искривилось плачем, губы дрогнули, а из глаз – из потухающих глаз – слабой рекой хлынули слёзы. Лиза подняла из воды руку, вытерла слёзы, и тут что-то (Ты даже не знаешь, какая в тебе скрыта красота) заставило её прижать ладонь ко рту, а сама она закричала, завыла что было сил и била, била, била по воде! Хлынула волна ярости, Лиза орала в мокрую ладонь и с ненавистью лупила по воде, брызги летели во все стороны вместе с покидающей вены кровью. Лиза могла бы показаться веселящимся ребёнком, что не может нарадоваться купанию, если б не боль, ненависть в глазах, блестящих над ладонью, и забрызганная кровью ванная комната. Кровь была везде. Казалось, ей не будет конца.

– Я ненавижу тебя, НЕНАВИЖУ! ПОЧЕМУ ТЫ ТАК ПОСТУПИЛ СО МНОЙ? ПОЧЕМУ ТЫ МНЕ ВРАЛ?! ПОЧЕМУ НЕ СКАЗАЛ ПРАВДУ?! ПОЧЕМУ ТЫ ТАК УШЁЛ? ПО… – Силы покидали Лизу. Она больше не могла кричать. Всего лишь прошептала: – Почему так долго? Я уже устала…

И словно в ответ на её слова мир вокруг начал стремительно терять цвета, контуры его пожирала тьма, становилось меньше света, больше мглы, а в голове продолжал гудеть мотор неизвестного механизма. Лёгкий гул, под который вполне можно умереть. Лиза опустила руки, сползла по ванне, нижней губой коснувшись воды и почувствовав, как она, тёплая, ласковая и заботливая, влилась в рот, и кинула взгляд на саму себя, видимую глазами Андрея. Какая красивая… Она и представить не могла, что выглядит так, хотя, может, влюблённость приукрасила её в глазах Андрея. Но ведь и она написала ему стих, восхваляющий его красоту, пусть и душевную, которую он отказывался признавать. Надо же. Почему люди не замечают собственной красоты? Ведь не всегда может появиться тот, кто укажет на эту красоту.

Лиза порезала вены в ночь с третьего на четвёртое марта.

***

После денег и подарка на день рождения (Неужели это он нарисовал?) Лиза достала из рюкзака единственное, что там осталось, – сложенный вчетверо листок бумаги. Уже предчувствуя что-то нехорошее. Тревога стиснула на шее пальцы, и чем дольше Лиза смотрела на белый прямоугольник (Он бы не оставил письмо, будь всё хорошо), тем сильнее ей стискивали горло, пытались придушить, будто мир, поиграв с ней в добрую маму, вернулся к роли злой и жестокой мачехи.

Лиза развернула листок и начала читать письмо

Привет, котёнок.

Если ты это читаешь, значит, меня поймали и я сейчас или в тюрьме, или в полицейском участке, или где-нибудь ещё. Я… прости, мне тяжело формулировать мысли, у тебя получается лучше… в последнее время я плохо себя чувствую, и здесь речь не о физическом состоянии, а о… ну, душевном, что ли? Как будто весь негатив, который был во мне, кто-то выкрутил на максимум, и мне уже тяжело просто улыбаться. Только ты даёшь мне силы жить дальше. Когда мы с тобой провожали закат, сидя на крыше, я понял, что ты и есть моя жизнь, что без тебя мир для меня не будет прежним, я стану проклинать каждый вдох, если он будет продлевать жизнь, в которой нет тебя. Я об этом думал вчера и сегодня. Раз письмо до тебя дошло, выходит, я не отменил курьера и меня действительно взяли. Знаю, котёнок, сейчас ты испугаешься, но я хочу тебя заверить – ничего страшного здесь нет. Конечно, тебе нужно время, чтобы прийти в себя. Я понимаю. Просто позволь мне оправдаться.

Я не плохой человек. Я всегда старался быть хорошим, и благодаря тебе свет в моей душе начал вытеснять тьму. Многих вещей ты не знаешь и не видела, и, наверное, слава Богу. Мне будет очень тяжело расписать здесь все зверства отца, которым только подвергалась наша семья, я не смогу обличить в слова те чувства, возникающие у меня, когда я смотрю на маму. Извини, я, наверное, перескакиваю с мысли на мысль, у меня в голове сплошной ураган, а там, где штиль, – твои яркие голубые глаза. Вот они и не дают мне окончательно сойти с ума.

Так вот. Я был вынужден на это пойти. Я решил покончить с издевательствами отцов – моего и твоего. У меня почти собрана достаточная сумма, чтобы мы втроём – я, ты и моя мама – улетели куда только пожелаешь, купили там жильё, хорошо жили… и ещё, Лиза, бери из этих денег столько, сколько тебе понадобится для твоей книги. Ты хочешь изменить мир, хочешь спасти жизни сломленных, вставших на перепутье подростков, а я помогу тебе в этом. Ты меня всегда восхищала этой своей целью. И я видел, как много ты работаешь, как увеличивается стопка тетрадей, и (только не бей) втайне от тебя я иногда читал написанные главы. Моё мнение, наверное, дилетантское, но… отчего-то я чувствую, что мир ещё не видел такого произведения, путь на Земле и творили уже всякие там Шекспиры, Чайковские и бог знает кто ещё. Ты должна довести книгу до конца, без больших денег не опубликоваться. Если курьер ничего не стыбзил, значит, у тебя сейчас на руках шестнадцать миллионов рублей. Потрать их на книгу, пока я буду в тюрьме. Для меня будет большим счастьем увидеть, как полицейские и тюремщики читают твою книгу. Тогда я пойму, что всё делал не зря.

Наверное, надо заканчивать… Прости, что так вышло, что врал тебе, но я не мог иначе. Мир жесток, и порой мы встаём перед выбором: либо услышать, как ломается наш хребет, и прогнуться по те обстоятельства, которыми окружён, либо выбрать для себя дорогу, полную боли, страданий, сомнений, но ведущую к счастью, – дорогу сопротивления, непримирения с жизнью. Я боролся за тебя и за маму. Походу, облажался, но это же не конец, я ещё живой. Занимайся книгой, Лиза, а я выйду, может, даже сбегу.

Не верь тому, что говорят по телевизору. Я не такой. Я не плохой человек.

Мне так много хочется сказать тебе о своих чувствах! Но думаю, это будет лишним, письмо и так большое, да если я попытаюсь описать свою любовь, выглядеть это будет, наверное, как посмешище. Поэтому просто скажу вот так.

Я люблю тебя, Лиза, и влюбиться в тебя для меня было самой большой удачей, самым большим везением в жизни. После той встречи на крыше я стал видеть в каждой частичке мира твои глаза; серость бетона, потрескавшийся под ногами асфальт – всё дышало и дышит жизнью до сих пор, а лишь потому, что дышу я сам, окрылённый любовью к твоей душе, подобной которой я не встречал. Вокруг те же дома, те же разбитые об чью-то голову кирпичи валяются во дворах, но теперь я смотрю на это всё не с отчаянием, а с сильной, с невероятно сильной надеждой, что это временно, с уверенностью, что я могу всё это поменять. Ты даёшь мне силы, котёнок. И продолжишь давать в тюрьме. Не знаю, сколько мне грозит, но какой бы большой срок мне ни дадут, любовь моя к тебе от этого не уменьшится.

Я не плохой человек. Я стараюсь быть хорошим. Просто жизнь иногда от меня требует большего, чем могла бы потребовать с хорошего человека.

Я люблю тебя. И всегда буду любить.

Везде.

В любое время.

Письмо сожги, как только прочитаешь.

P.S. Деньги сгоряча не выбрасывай, дай себе немного времени успокоиться. Подумай, например, над обложкой своей книги. Или просто представь, как изменится мир после того, как ты используешь эти деньги по назначению.

Лиза перечитала письмо три раза, не до конца понимая, что случилось. Ладони, держащие листок, задрожали, буквы поплыли перед глазами. Через какое-то время Лиза отложила письмо и словно во сне (это всё нереально, нереально) подошла к компьютеру, включила его и вскоре ввела в поисковую строку одно-единственное слово: «ВОРОН». Обычное слово, запрос которого полгода назад показал бы чёрных птиц – то летящих, то сидящих на ветвях, – сейчас вывел на новости, криминальные сводки, эфиры государственных телеканалов, и все, абсолютно все ссылки были обновлены менее часа назад – явный признак громкого инфоповода.

Почти не дыша, Лиза перешла на статью, опубликованную двадцать минут назад, и тут же её ноги подогнулись. Медленно она опустилась на стул, а в глазах, про красоту которых днём ранее писал Андрей, отражался заголовок статьи.

САМОУБИЙСТВО ПИТЕРСКОГО ГРАБИТЕЛЯ ПОСЛЕ ОЧЕРЕДНОГО ОГРАБЛЕНИЯ. ВОРОНУ СЛОМАЛИ КРЫЛЬЯ.

Сообщалось, что вечером второго марта, около семи часов, было совершенно ограбление на севере Василевского острова, и грабителем был никто иной как Ворон – личность, успевшая стать легендой Петербурга. В ходе погони мотоцикл Ворона подбили, из-за чего дальше ему пришлось двигаться пешком. «Долго он идти не мог, потому что получил серьёзные травмы во время аварии, – сказал начальник управления МВД России по Василеостровскому району Олег Бедров, который и вёл это дело. – Он пытался скрыться от полиции, бегая по крышам, но замести следы у него не получилось. Мы нашли его быстро, правда, уже мёртвым. Из-за того, что преступник выстрелил себе в лицо, видимо, из дробовика, решив покончить с собой, личность его установить не удаётся. Мы не в силах собрать лицо из того, что осталось. Поэтому на данном этапе расследования личность Ворона представляет собой безымянного подростка, предположительно, с окраины города».

Лиза ничего не понимала. Она видела перед собой буквы, разум пытался сложить их в слова, донести смысл, но натыкался в сознании на пугающую пустоту. Выстрелил себе в лицо… Лишь эхо этих слов отскакивало от стенок черепа. Лиза ещё ничего не чувствовала, ещё не знала, как в гневе будет разбивать зеркала, рыдать, а потом одним из осколков вскроет себе вены; сейчас она лишь пустыми глазами смотрела на статью и приложенную внизу фотографию. Она была хорошенько замазана, словно кто-то опустил её, только напечатанную, в лужу, и краска растеклась во все стороны. Поверх фотографии надпись спрашивала: «Изображение недоступно для несовершеннолетних. Вам есть 18?» Стоит только нажать «Да», и Лиза увидит чёткую фотографию грабителя. Она уже видела размытые контуры его тела и красное, бесформенное нечто на месте головы. Плечи, выше – шея, а там, где когда-то было лицо, на которое Лиза не могла смотреть без всепоглощающей любви, сейчас застывший фонтан крови, мяса, костей и хрящей. И, нажав «Да», сможешь глянуть на всё это в деталях. Хочешь, Лиза? Хочешь посмотреть, во что превратилось лицо Ворона, лицо Андрея, который всё это время тебе врал? Каждый впадает в иллюзию красоты человеческого лица, пока не увидит его изнутри, пока голову не разнесёт на несколько метров, – и вот тогда жизнь превратится в настоящий кошмар.

Лиза нажала на кнопку «Да, а потом…

Потом начался ад.

Половина квартиры была разгромлена, соседи, да и прохожие, находившиеся рядом с домом, в ужасе содрогались, слыша, как кричит какое-то раненое животное – точно не человек, ведь люди не могут ТАК кричать.

Могут.

Могут, когда всё рушится за секунды, когда жизнь, недавно бывшая благосклонной к тебе, отбирает самое дорогое, бьёт, бьёт, бьёт, а потом утаскивает туда, где только кровь, отчаяние и боль! Люди могут кричать и не так, когда понимают, что вся их надежда – теперь ничто! Что любовь их убили! Одну! Единственную! Жизнь прекрасна, не так ли? Ещё два дня назад ты мог так думать, растекаться в наслаждении по рукам любимого, а вскоре увидеть, как с бетонного покрытия соскребают его кости вперемешку с мясом. Зачем такая жизнь? ЗАЧЕМ?! Если она неуважительна, если она так обманчива, что в самый тяжёлый момент дарит тебе надежду, а потом резко ей забирает. Это справедливо?! А?! Разве можно так поступать со сломленными людьми, которые только начали собирать себя по частям? Разве можно вот так брать и отбирать всё самое дорогое вырывать у человека сердце, без которого он не сможет жить?! ПОЧЕМУ! ТЫ! ТАК! ПОСТУПИЛ! Ты же понимал, что оставишь меня одну, так зачем выстрелил себе в голову? Из дробовика! Зачем, Андрей, скажи, я не понимаю! Это не похоже на тебя! Ты ж сам меня спас от этого, сам говорил, что надо бороться, надо сражаться… а в итоге покончил с собой, как и хотел тогда, на крыше. Что ж… Я здесь тоже задерживаться надолго не собираюсь.

Безымянный подросток с окраины города… Лиза, лёжа в ванне, уже почти умершая, не чувствуя ни мира, ни себя, слегка улыбнулась, подумав о том, как назвали Андрея после смерти. Безымянный подросток с окраины города… Как это хорошо описывает и её! Что-то есть трагическое в этом названии, словно каждый подросток, покончивший с собой, сразу лишается имени, становится безымянным, – и вовсе не важно, с окраины он города, с центра или вообще с деревни. Его имя – тайна, которую он утащит с собой в ад. Имя сохранится лишь в памяти нескольких людей, для остальных подростковая душа останется безымянной, приобщившись к всемирному строю ребят, которые, не дождавшись своей юности, плюнули жизни в лицо. Безымянный подросток с окраины города… Сколько мечтаний, грёз, надежд и сомнений скрывается за этим обобщённым определением, стремящимся отбросить индивидуальность и быть как можно абстрактнее… и именно поэтому оно так индивидуально. Ведь у подростка есть что-то помимо имени? Да, есть чувства, эмоции, бьющие через край гормоны, но всё это не выходит за пределы него самого, лишь имя принадлежит ему и одновременно всем, лишь его имя – то немногое, что он имеет кроме своих страхов и сомнений. Называть подростка безымянным… крайняя степень жестокости, показывающая всю трагедию этого мира. Безымянный подросток с окраины города… Насколько циничным надо быть, чтоб так назвать человека?

Лиза уже не думала об этом. Она ни о чём не думала. Просто лежала, позволяя крови вытекать из разрезанных вен, пока смерть ласково массировала немеющее тело. Лиза с трудом открыла глаза и взглянула на свою комнату; двери ванной и комнаты были открыты, поэтому она легко увидела стопку из пяти тетрадей – рукопись её книги. Странно, Лиза думала, она что-то почувствует, но при взгляде на незаконченный роман (осталась лишь последняя глава) всё, что царило в её душе, так это равнодушие. Когда-то кипевшая внутри страсть обернулась ужасным холодом – всего за один вечер, за один несчастный, проклятый вечер. Ни строчки не было написано до встречи с Андреем, ни строчки не будет написано и после его смерти. Этот роман умер вместе с ним. Никакие деньги, никакие произведения искусства не воскресят его. Смерть – вот что пожирало окружающий Лизу мир… и её саму.

Ах, как приятно перестать бороться! Лиза вновь закрыла глаза и почувствовала глубокое удовлетворение – теперь она никому ничего не должна, груз ответственности спал с плеч приятной тишиной. Почему-то пустота теперь не пугала, нет, а манила, обещала кромешное ничего, никаких чувств и эмоций. Как приятно сдаться, наконец перестать бороться и опустить руки… Пусть другие говорят что угодно, но это приятно… Вот так медленно, спокойно, когда у тебя, после часов рыданий, криков, кипящей в крови ярости, уже нет сил, и всё, что остаётся, – это покидать мир молча, в немом разговоре с самой собой, наплевав на Вселенную, ненавидя её, но и по-своему любя, ведь она дала тебе право самой решать, хочешь ли ты оборвать жизнь прямо сейчас. В семнадцатый день рождения. Проведёшь лезвием осколка по венам, лишишься имени и отправишься туда, где тебя ждут ЕГО руки, ЕГО глаза и ЕГО губы, с которых сорвутся блаженные слова: «Всё хорошо, котёнок, я рядом».

– Я уже иду, Андрюш… почти пришла

И действительно, она уже видела его. Да, это он! Там, вдали! Наверное, именно это место называют коридором, по которому из мира живых переходят в мир мёртвых. Лиза сначала медленно шла по этому коридору, но чем больше из неё вытекало крови, тем быстрее она бежала, и вот она уже несётся, бежит сломя голову к силуэту Андрея, выделяющемуся на фоне белого сияния, хочет обнять его, её пятки горят, пылают! Так быстро она бежит! На лице появляется улыбка и гаснет только тогда, когда Лиза приближается к Андрею.