Самая холодная зима

– Ты уверена, что не хочешь новую мачеху?

– Ты и так мешаешь мне каждый день.

Я усмехнулась, схватила кроссовки и надела их, потом взяла розовое пухлое зимнее пальто, шарф и варежки.

Укутавшись и упаковав рюкзак, я подошла к Уитни и поцеловала её в лоб:

– Съешь тост с авокадо за меня.

Она ворчливо отмахнулась:

– Передай моему будущему мужу привет.

Я усмехнулась и, прежде чем выйти, схватила корзину с одеждой – постираю в папином доме. В Чикаго я добиралась на своей машине. Учиться в Висконсинском университете в Милуоки было очень удобно, учитывая, что до дома моего отца было всего два часа езды. Мы проводили каждое воскресенье вместе, время отца и дочери. Это был тот день, когда он не работал в тату-салоне, и день, который я тратила на стирку. Было бы здорово провести с ним субботу и воскресенье в эти выходные. День за днём я всё больше становилась папиной дочкой.

Я поехала прямо в «Инкед», зная, что именно там папа проведёт субботнее утро. Он жил и дышал этим салоном, и я была почти уверена, что и сегодня он и его сотрудники будут работать над фантастическими произведениями искусства. Когда я была ребёнком, я проводила много времени, наблюдая, как папа, его ребята и девчонки рисуют. Удивительно, сколько заказчиков плакали от радости, видя, как их шедевры оживают.

Если бы я ещё не начала свою карьеру, имела бы твёрдую руку и некоторые художественные способности, я бы с радостью провела жизнь, работая в папиной студии.

Припарковав машину за углом салона, я выскочила на мороз – по щекам бил холодный ветер – и бросилась к входу.

– Сюрприз! – прокричала толпа в холле, повергнув меня в шок.

Салон был празднично украшен.

– С днём рождения, Старлет! – пели собравшиеся.

Одной из самых крутых вещей в мире было увидеть группу мускулистых татуированных мужчин-байкеров, держащих розовые и фиолетовые воздушные шары, чтобы поздравить меня. Вся команда состояла из лучших друзей папы, и я выросла и прожила всю жизнь в их окружении. Нельсон первым поспешил ко мне и заключил в медвежьи объятия.

– С днём рождения, самородок, – сказал он, потирая кулаком мои вьющиеся волосы.

Нельсон вёл себя как рок-звезда, а с виду походил на игрока в американский футбол – непринуждённо крутой и непринуждённо гигантский. Нельсон был ростом шесть футов четыре дюйма и весом не менее двухсот девяноста фунтов. Хотя он не был пухлым. Он был весь в мускулах. Нельсон поднял меня с пола, как будто это было проще простого. Следующей на моём пути оказалась его жена Джой. Джой была красивой темнокожей женщиной, покрытой чернилами с головы до ног. У неё были яркие седые волосы и выбритые виски. Она всегда носила каблуки высотой не менее пяти дюймов – и всё же была ниже мужа.

Я почти считала их своими тётей и дядей. Папа называл их «любовью до гроба». Нельсон и Джой поддерживали нас в самые мрачные времена, и я, честно говоря, не думаю, что мы бы справились, если бы не их свет и забота.

Харпер обнял меня следующим. Ему было за шестьдесят, и его знали как одного из лучших татуировщиков в мире. Люди прилетали со всех уголков света, чтобы стать клиентами Харпера. Он был крутым, спокойным человеком, соприкасающимся с энергией и Вселенной. Иногда, если он чувствовал, что человек нервничает перед нанесением татуировки, то доставал колоду карт Таро и раскладывал их, а затем проводил быстрый сеанс рейки-терапии. Мы называли его нашим гуру-хиппи.

– Светлый привет, наша любимая.

Харпер улыбнулся и обнял меня. Он обнимал крепче всех, так, будто всю жизнь ждал момента объятия; от такого приветствия человек таял.

Дальше был Коул – тусовщик. Он уже разменял четвертый десяток, но всё ещё веселился так, словно ему только что исполнился двадцать один год. Коул был покрыт пирсингом, последним был «укус дельфина», прямо под нижней губой. Стройный, с лохматыми светлыми волосами и зелёными глазами, которые радостно сверкали, – я никогда не видела, чтобы у него был плохой день. Коул был человеком, который жил ради острых ощущений. Никого не удивило, что он вышел вперёд, держа поднос с шотами.

– Двадцать, чёрт возьми, один!

Коул прокричал это, не вынимая изо рта праздничную дуделку.

– С днём рождения, ковбойша, – сказал он, ставя поднос на стол и целуя меня в лоб.

И наконец был папа – лучший папа на свете.

– С днём рождения, принцесса, – сказал он, обнимая меня. – Я не могу поверить, что ты уже такая взрослая.

Он несколько раз поцеловал меня в лоб.

Мы с отцом были очень похожи. Не считая татуировок. В течение многих лет он предлагал набить мне что-нибудь, но я всё ещё не была готова. Быть может, однажды. В один прекрасный день.

Папа был красивым мужчиной. Когда он смеялся, а делал он это очень часто, на его щеках появлялись ямочки. У меня были такие же. У меня были и его карие глаза, и широкая улыбка. Ростом он был шесть футов два дюйма, и у него была лысая блестящая голова, которую все любили потирать на удачу.

– Я думал, что твой парень тоже приедет, – удивлённо сказал папа.

Я сморщила нос:

– Скажем так, не вышло, и я надеюсь, что больше никогда его не увижу.

Папа прищурился, раздумывая, стоит ли спрашивать подробности, но затем пожал плечами:

– Хорошо. У него были дерьмовые татуировки.

Я улыбнулась:

– Худшие из худших.

– Шоты! – крикнул Коул, сунув один мне в руку.

Я засмеялась.

– Хорошо, но мы не будем буйствовать. В понедельник у меня важный день, и я не должна переходить черту, – предупредила я.

Коул отмахнулся от меня:

– Это твой двадцать первый день рождения. Дай себе волю.

Если бы он только знал, какой свободной я была накануне вечером. От одной мысли об этом мои щёки вспыхнули.

– Не волнуйся, лютик, – сказал папа. – Я позабочусь о тебе.

Собравшиеся выглядели настолько радостными, что я не могла их подвести.

Кроме того, разве может быть что-то хуже волшебного пунша?

Я приняла шот от Коула, мы чокнулись и опрокинули рюмки.

– О боже! – вскрикнула я.

Хуже. Намного-намного хуже волшебного пунша.

Харпер хихикнул и похлопал меня по спине: