Спасительная неожиданность

– Все!

– А в чем же были трудности? Деньга-то, поди прет дурная.

– Это она при мне перла. А надо было это все придумать, подобрать хороших мастеров, раскрутить сбыт. Все всегда кажется легко, когда кто-то другой это делает. А возьмешься обустраивать сам, то тут, то там на каждом шагу какие-то трудности и неувязки образуются.

Да и уже налаженное дело без хозяйского присмотра захиреет, неведомо, что там без меня сейчас творится. Такова жизнь. А ты вникнешь и разберешься, я в тебя верю.

И увидишь если, что что-то где-то надо поправить, не межуйся – смело вкладывай туда часть прибыли! Не в деньгах счастье. Главное, чтобы дело без меня не захирело совсем, не встало. Сбыта зимой нет? В запас делай! Распродажу по себестоимости объявляй! Мастерам нельзя давать разбежаться, плати им по любому до весны, а там работа опять закипит, все и окупится.

– А чем так уж мастера важны? Их в Новгороде немало. Уйдут эти – других наймем.

– До весны если встанешь, хороший мастер делать кареты к тебе уже не пойдет. Прежние, у кого уже все навыки именно на изготовление колясок выработаны и заточены, к тебе уже не вернутся – все постоянство и уверенность в завтрашнем дне любят, а они своим прежним клиентам уже раз были вынуждены отказать, польстившись на мою высокую оплату.

Второй раз их на этот же крючок не подцепить – не заманятся. Ты будешь вынужден нанимать всяких бракоделов и пьяниц, начнешь делать всякую дрянь и хлам на колесах. Через это пойдет о нас дурная слава, покупатели разбегутся. Бояре и богатые купцы народ нравный, назад их уже никаким калачом не приманишь. Это сейчас мы признанный торговый дом бояр Мишиничей, ставим свое клеймо «М» на каждую карету, и нареканий на свой товар не имеем.

А уж если бракоделами себя выставим – пиши пропало! Продавай лабаз и иди пьянствовать да жаловаться на горькую судьбинушку, как это у нас принято.

Когда крупное дело ведешь, не жадничай из-за гроша, не давись за каждый медяк – эта экономия гораздо дороже тебе обойдется.

– А если и прибыли не хватит, тогда как вертеться? Зима, она длинная!

– Выдам тебе письмо к Забаве, у нее в запасе денег много. Я ей серебра с большим запасом оставил.

– Да, с такой ухваткой ты не разоришься! Это, пожалуй, даже лучше, чем способности к пению и лечению. А я все поражался, как это ты на ровном месте и без начального капитала обогатиться сумел. Думал, просто везуха привалила! А тут вон оно что.

Ты мне поподробнее завтра вечером все расскажешь, чтобы я подводные мели да камни обошел, тогда можно будет и взяться. Не пойму только, чего ты перед самым концом похода меня отсылать взялся? Несколько дней разницы и вместе домой возвращаться будем.

– Даже при самом удачном раскладе нам с Богуславом из Константинополя придется во Францию ехать, а туда очень далеко. Сколько будем плавать туда и назад скакать – неведомо. Не через несколько дней после тебя я вернусь, а гораздо позже.

– А чего ты так перед Богуславом гнешься? Он тебе не хозяин!

– Он мой побратим, и этим все сказано. А ты до сегодняшнего дня считался моим. Не хочешь выполнять мою просьбу, не выполняй. Я обойдусь, не маленький. Приеду к разрухе, опять все с чистого листа начну – не впервой.

Но можешь забыть про то, что мы когда-то были побратимами – побратимам в таких вещах не отказывают.

Помолчали.

– Извини, – повинился Матвей. – Обгадился я. Совсем забыл, что он тоже твой побратим. Конечно все переделаю.

– Не забудь рассказать Забаве, что я ее люблю пуще прежнего, очень тоскую и каждый день о ней думаю. Отвлекли, мол, очень срочные дела во Франции, невозможно отменить.

– И в Америке! – пискнул Боб Полярник.

– Заткнись и не мешай, – цыкнул я, – не заработал еще на Америку!

Внимательный Матвей заметил на моем лице отзвуки короткого диалога с инопланетянином.

– Что это у тебя личность как на последних словах перекосило? За меня не сомневайся! Все, что смогу – переделаю, все, что велел передать – слово в слово перескажу.

На том этот разговор и закончили.

После ужина я завалился на попону, умостился поудобнее, прикрыл глаза.

– Ну, рассказывай, чего в мозгах у кудесника нарыл и чего вообще в него поперся. Он нам все доложил, все изложил, денег дал. Какого еще тебе рожна от него понадобилось? Просто из детского любопытства зашел, поглядеть, как там мозги у Большого белого волхва устроены? Лучше, чем у Невзора или похуже? Нет ли там красот каких неведомых?

– Тебе все шуточки, а мне прожить еще лет пятьсот охота. Ударит метеорит – и я не выживу. Вдруг не осилят дельфины, кто им сможет помочь? Вы с Богуславом слабоваты в магическом плане, Большие белые под неусыпным надзором находятся – любая мелочь все ваши планы и разрушит.

Сначала я не поверил, что Агний по воздуху сюда прилетел. В вашем мире летают сейчас только ведьмы. А он мужчина, и оборудования при нем никакого нету. Показалось, что волхв обманывает – скрывает секрет либо телепортации, либо летательный аппарат изобрел, да припрятал его где-нибудь поодаль. Нам бы, для доставки меня в Южную Америку, подошло и то, и это. Оказалось, что он на самом деле просто прилетел, и достаточно быстро.

Думал взгляну, как у Агния все это устроено, и у тебя так же видоизменю. Станешь обладателем большой магической мощи, и дельфинам поможешь, и слетаешь потом к Вратам Богов по-быстрому.

Только не получилось у меня ничего. Ты, как волхв, раскрыт уже полностью. Способности у тебя меленькие, неказистые. То, что можно было в тебе открыть, уже открыли. Усилили способности к лечению до максимума, и открыли великолепный голос – и это все, что можно из тебя выжать. Закрыты две большие силы в тебе божественными заглушками – одна предсказывать будущее, другая мне непонятна, ни у Невзора, ни у Агния таких не было. Я, вроде как, стою перед двумя мощными дамбами, которые перекрывают два значительных потока. А на остальные твои ручейки, гидроэлектростанцию не ввернешь – не осилят турбины крутить.

– Будущее я по юности неплохо предсказывал, потом вдруг лет в семнадцать неожиданно оборвалась эта способность ни с того, ни с сего. У деток, пишут, так частенько бывает.

– Да ты то был в семнадцать лет уж давно не детка, а здоровенный лоб! А то и се наверняка заменила какая-нибудь дошлая девица, которая затащила тебя в кровать!

Я задумался.

– Верно, была на первом курсе института такая история. В общем то, после этой Ирочки и перестали сбываться мои прогнозы. Что ж, неплохо прожил и без этого.

– А мне без этого нехорошо. Того и гляди, где-то ошибемся. Предлагаю: давай я там покопаюсь, может и удастся открыть какую-нибудь дырочку.

– Копайся, чего уж там. Если для всеобщей пользы, отчего же не позволить. Только меня не тревожь, я, пожалуй, усну.

Через пару дней ближе к вечеру показались каменные стены Херсонеса, он же Херсон. Через открытые ворота активно ходили и ездили люди в греческих хитонах, русских портах и косоворотках, шныряли всадники в половецких штанах-чулках и халатах. Семенили мелкими шажками и тряслись в седлах женщины в хитонах, сарафанах, кафтанах, штанах и юбках. Могучие волы, ослы и лошади влекли за собой арбы, телеги, разнообразные коляски и фургоны. Гнали стада овец и коров – купцов, ремесленников, воинов и мореходов надо было кормить.

Многонациональный центр торговли и ремесел, защищенный двумя изгибами стоящих параллельно друг другу стен, врагов не боялся. Половцы без осадных машин византийский город взять пока не могли, для сельджуков непреодолимой преградой стало Русское море, русские, если и возьмут наружную стену, увязнут перед внутренней.

Мы, заплатив небольшую пошлину, въехали в старинный и в 11 веке город-порт. Белоснежные колонны храмов прежних греческих богов мирно соседствовали с православными церквями, надо всем возвышался громадный маяк. Все постройки Херсонеса были каменными, потому как с лесом в этих краях было очень туго, а завозить его вставало дорого. Дома, с примыкающими к ним складами и амбарами от улицы заборами не отделялись, к каждому из них вел удобный подъезд. Внутренний дворик был огорожен стенами здания. Город-торгаш заботился о своих главных добытчиках – купцах.

Мы с Богуславом быстренько вникли в смысл греческого языка с вкраплениями латыни у проходящей мимо с кувшином на могучем плече женщины и взялись расспрашивать ее про постоялые дворы. Тучная горожанка, с коей мы начали опрос, этим вопросом не интересовалась.

– Да живут где-то люди… – и пошла дальше, уволакивая за собой двоих щекастых бутузов, цепко держащихся за ее широченную юбку.

Мы вели лошадей в поводу и озирались. Нужен был какой-то юркий проныра из местных, из таких, что в каждой бочке затычка и все про все знают.

Какой-то изрядно потасканного вида курчавый грек, катящий пустую тележку и спешащий по своим неведомым херсонским делам, показался нам соответствующим нужному образу. Он охотно остановился потолковать с нами. Вытерев вспотевшие от повозки ладони об хитон и внимательно выслушав наш вопрос про постоялый двор, херсонец начал делиться информацией.

– Это вам приличный хотел стало быть нужен, или как мы их называем ксенодохио, – задумчиво произнес он. – Немало у нас таких заезжих дворов, как вы, русские, о них говорите. Только они очень сильно разнятся между собой. Вы можете заплатить по два-три медных нуммия с человека в день и после этого спать на гнилой соломе, прижимаясь к теплому боку коня, не получая за эти деньги никакой еды, а можете найти место, похожее на императорский двор с изысканными кушаньями за золотой солид или тремиссис. Что вы хотите выбрать, я не знаю.

– Нам бы чего-нибудь попроще, чем для знати, но нужно и не то, что можно получить за медь, – разъяснил я. – Уложиться бы в несколько серебряных милиарисиев или кератиев за приличное содержание, пусть даже и без кормежки, вот это было бы то, что нужно. Конечно, должна быть хорошая конюшня.

Херсонец обмыслил мои слова и, прищурив хитрые глазки, сказал:

– Я мог бы вас уважить и отвести к своему двоюродному брату Викентию, который, поселив вас по моей рекомендации, много денег с таких уважаемых гостей, конечно же бы не взял, – тут он вздохнул от невыразимой трудности бытия, – но дела, заботы, к сожалению, не позволяют мне отвлечься ни на миг.

– Ну, полагаю серебряная монета в один кератий разрешит эту проблему? – поинтересовался я.