Я вздохнул. Выражали же ему сомнения насчет необходимости этой скоропалительной женитьбы. Пожили бы без оформления отношений годика три-четыре, было бы ясно, можно ли с этой нравной бабенкой ужиться.
Иван захохотал.
– Не вздыхай нелегко, не отдам далеко! Постараюсь возле тебя остаток жизни продержаться. Мне другого воеводы и атамана и даром не надо! А баба в семье должна свое место знать! Хватит об меня тут ноги вытирать и подстилку из меня делать! Я Найкой командовать не рвусь, но и собой помыкать больше не позволю! Хватит, натерпелись.
Я аж бросил теребить труп и стал говорить о выстраданном.
– Ваня, оторвись пока от этой докуки, выслушай не отвлекаясь, что я тебе скажу. Ты до этой мысли все равно дошел и сам, но столько еще на этом деле перетерпишь, столько горя хлебнешь!
Иван тоже отвлекся от увлекательной и приятной забавы – обдирать труп врага, который, как известно всегда хорошо пахнет, и начал меня внимательно слушать. Вот Ванька молодец! Крепок и невозмутим, как кирзовый сапог. Велено со свежего мертвеца амуницию драть – обдерем, блевать и в обмороки падать не будем! Велено бросать драть и начинать слушать – послушаем, вдруг старый пень чего полезное скажет.
– Я, Ванюша, постарше тебя, и женщин у меня побольше было. Со многими и подолгу жил, хозяйство общее вел. И не один и не два раза вляпывался в такое же дерьмо, как и ты сейчас. Постепенно пришел к одному, но главному выводу: нельзя женщине, какая бы она любимая, добрая, милая и умная ни была, над собой полной власти в течение долгого времени давать, потакать всем ее прихотям, прогибаться перед ней.
Самые лучшие подруги жизни от этого ошалевают и обнаглевают, стремятся поработить тебя полностью, унизить, подмять под себя все командные высоты в молодой семье, и на пользу общей жизни это не идет. В чем-то ты больший знаток, а в чем-то я, и иначе редко бывает.
Как это не горестно и ни противоречит духу вашей любви, но надо периодически одергивать зарвавшуюся бабенку, ставить ее на место. Позволишь ей дерзить дальше, греха не оберешься и горя хлебнешь полной ложкой.
И из этого положения есть только два выхода: или расставаться, хотя и дом будет полной чашей и дети народятся, или, хоть ты и главный добытчик в семье, твое место будет на коврике возле входной двери, а твое мнение по любому делу будут учитывать примерно также, как и комариный писк за окном. Вот сейчас ты на перепутье: либо держаться твердой позиции и занять подобающее тебе в семейной жизни место (и уверяю тебя, жить будете гораздо лучше, чем сейчас, когда она воротит чего захочет), или ползти дальше унижаться и извиняться за бунт, или придется расставаться.
– Да по чести говоря, мастер, расставаться с Наиной мне бы вовсе не хотелось… Очень уж люблю ее!
– Она это чует, и вовсю этим пользуется. Я в своей жизни ввел незыблемое правило: если первый угар любви уже прошел, а бабешка уступить даже и в мелочи не желает и норовит командовать на каждом шагу, а мне руки вяжет, пора подумывать о расставании, дальше все еще хуже будет.
Она не перебесится, не остепенится и не поумнеет, а будет делаться все хуже и хуже. А поставишь ее в рамки – и все у вас будет хорошо, не нарадуешься на свою умницу и красавицу. Периодически женщину опять придется пресекать, не без этого, иначе ее бабская дурость на прежнюю кривую дорожку вытолкает, ну уж не без этого.
И решать сейчас тебе, и только тебе. Какое решение не примешь, я тебя уважать и ценить не перестану. Ты всегда был и будешь моей правой рукой, а бабы в нашу жизнь приходят и уходят, это в порядке вещей.
– Наговорились уже, работнички золотые? – ехидно спросила все это время стоящая чуть поодаль Пелагея. – Выучил молодого баб строить? Обдирайте дальше пошустрей! Жрать уж пора, а у нас еще ни коня, ни воза – ничего пока не найдено. Мне ведь еще обшаривать его с ног до головы, а Танюшке ужасно есть охота.
Конечно очень хотелось сказать с научным видом: подольше ищите, как это по-вашему? – шарьте, в пахово-мошоночных отделах, и ни в коем случае не пропустите ректальное исследование, но тут вдруг вспомнилась более животрепещущая тема.
– Пелагея, а ведь один враг у нас, а точнее вражина, наверняка уцелела.
– Да? И кто же это?
– Василиса с небольшой высоты упала, наверняка жива. Ну на край ногу какую-нибудь сломала или руку. Надо ее ловить идти, в плен брать. Да и поломанное по ходу надо подлечить как положено – или повязку тугую сделать, или на деревяшку руку положить. А уж после и отобедаем.
– Ох да не труди себя зря, соколик! Наверняка насмерть убилась, болезная! – как-то слишком по-бабски запричитала Пелагея в совершенно несвойственной ей манере. – Ох и убилась! Ударилась обо что-то, и померла!
– Да обо что там можно удариться? Там же просто кусты стоят, и ничего больше. Камней крупных нет, пней быть не может, потому как деревьев нету.
– Ударилась, – подтвердил вернувшийся Богуслав. – Два раза о кинжал грудью и один раз горлом по ножу проехалась. Я ее тоже ловить пошел, а там такая история. Пока мы бились, кто-то особо заботливый по кустам прогулялся и избавил нас от этой заботы. И я даже знаю, кто это был.
– Да и я тоже знаю, – усмехнулся я. – У нас в ватаге такой человек, вернее сказать человечица, всего одна.
И мы вдвоем уставились на Пелагею.
– Да я, я ее зарезала, – не стала больше таиться старая ведьма. – Убежала бы эта тварь, сообщила кому надо, что наша ватага Невзора одолела, и все – ждите гостей. Через пару дней вас пятеро таких же по силе, каким этот дохляк был, встретят. Вы одного-то чудом одолели, а пятеро черных волхвов вас просто в порошок сотрут.
Меня они по любому не тронут, но не желаю я гибели Земли и человечества. Потому и зарезала. Были бы мы возле Переславля, можно было бы мерзавку эту митрополиту отдать, так ей и там долго прожить бы не удалось. Ефрем ведьм махом изводит.
– Пожалуй ты права, – согласился с ней Богуслав, – хватит нам из себя тут белых ангелов корчить. Слишком многое на кону стоит, не до глупых приличий. Василиса и Невзор убивали бы нас направо и налево, в плен бы не брали. Давай арабского джинна вместе искать. Не найдешь ты, может мне повезет.
– Давай на пару поищем, – согласилась ведьма. – Одна голова хорошо, а две лучше. Ребятишки, железо с ног тоже снимайте.
Ребятишки навалились, и через пару минут Пелагея уже искала невесть что. Она внимательнейшим образом переглядела доспехи, встряхнула каждую железячку по нескольку раз. Ничего не найдя, стала теребить одежду, особо внимательно ощупывая швы.
Я, чтобы не терять времени, стал искать в Интернете данные по кличу «Ахура Мазда». В отличии от ведьмы, ответ нашел быстро. Ахура Мазда – это единственный Бог зороастрийцев, создатель вселенной и человека. Его тоже единственный пророк – это Заратустра. В нашем мире постоянно бьются между собой Злой Дух и Добрый Дух. Дело истинного верующего встать на правильную сторону – к Доброму под крыло, и беспощадно биться с приспешниками Злого.
А чего? Очень правильная религия, жаль, что малораспространенная, и как нельзя лучше соответствующая моим жизненным установкам. Конечно, я был и буду православным. Чудеса моей веры, начинающиеся со снисхождения благодатного огня и кончая православными целителями и целительницами, не могут оставить равнодушным мыслящего человека.
И не вот что меня приучили к этой вере с детства родители, и я бреду по привычной и накатанной колее. Отнюдь! Мама и папа у меня атеисты, никто из нас никогда не носил нательного крестика, в доме отродясь не было ни одной иконы. Никто из нас никогда не боялся смерти и не бегал в церковь, чтобы выслужиться перед Богом в канун страшного суда. Ада мы не страшились, в рай не пристраивались.
Как читаются молитвы я видел в кино и читал об этом в книгах. Окрестили меня случайно налетевшие мамины закадычные подружки. Никогда мои бабушки и дедушки не вели со мной бесед на религиозные темы.
Я много раз посещал церкви в разных местах, но все это было из-за того, что мы жили в Костроме, городе «Золотого Кольца» России, и частенько бывали на экскурсиях в других таких же городах. И вставали перед моим детским и юношеским взором величественные храмы Суздали, Владимира, Ярославля и Плеса.
Но набожности мне это отнюдь не добавляло. К осознанию того, что Бог все-таки есть, я пришел только к тридцати годам. И до сих пор кое-какие христианские постулаты вызывают во мне неприятие.
В основном это изложенная коротко идея: молись, молись, и только не дерись.
В зороастризме есть четкое осознание: драться надо! Не перевелись у нас еще злые враги – люди, осознанно вставшие на сторону Злого Духа и биться с ними надо беспощадно! Здесь и сейчас это черные волхвы, завтра будет кто-то другой, но битва эта будет длиться до скончания веков.
И сегодня мы, идущие под знаменами Доброго Духа, получили неожиданную и так нам необходимую помощь от зороастрийца Фарида. Вот это была спасительная неожиданность! Кстати, куда это он запропал?
И скорее всего эту помощь полузабытого бога предоставила нам в ответ на мою молитву Семистрельная Богоматерь – на то, чтобы подтянуть на помощь кого-нибудь из православных святых, времени просто не хватало, пришлось действовать тем, что было под рукой. За мечом бежать некогда, так треснем ворога близко стоящим самоваром! Бац, и выскочил из горячей молитвы Фарида пророк Заратустра, у божественного Ахура Мазды, судя по картинкам, бородища помощней.
В это время разочарованная неудачей Пелагея отошла, и искал контейнер с джинном теперь Богуслав. Двигался он вдоль тела пошустрей и уже вышел к голове колдуна. Шевелюра у Невзора была поразительной величины и красоты. Сейчас белый волхв взялся ворошить очень черные и стоящие великолепной волной густые волосы злого кудесника.
Вдруг Слава ойкнул и отдернул руку. Посмотрел на кончики пальцев.
– Будто иголкой кольнуло! Заколку он что ли бабскую себе в волосищи пристроил?
Взялся разгребать двумя руками – бесполезно, ничего не отыскал.
– Может я не вижу? Слабнет с годами зрение, мелочь какую-нибудь с каждым годом все труднее делается рассмотреть.
Я понимал, о чем он толкует. У меня в прежней жизни было то же самое, мелкие тексты делались совершенно не читаемы. Углядеть в супермаркете без очков для чтения каких там ушей и хвостов производитель наложил в консервы высшего сорта, было решительно невозможно.
Внимательные старушки вынимали откуда-то толстенные лупы и подолгу изучали тексты, напечатанные для легкости прочтения серыми буковками на темно-синем фоне, а я, повертев банку в мозолистой руке, просто бросал ее в свою корзинку – дома жена все вычитает!
Здесь я был молод, здоров и старческая пресбиопия была мне неведома. Тут же об этой моей особенности вспомнил и докучливый старик Богуслав.
– Володь, у тебя глазки молодые, иди-ка ты взгляни чего тут колется.
Что-то не было у меня никакого желания возиться в чужих волосищах сомнительной чистоты.
– Может это блоха тебя какая цапнула или вошь приголубила? – пытался отвертеться я от этой сомнительной чести.