Приехав в Темников, Нина заявила: у неё очень мало времени, и так как она сможет пробыть не более недели, то просит собрать Борю как можно быстрее. Напрасно Мария Александровна, пытаясь оттянуть разлуку с внуком, просила погостить её дней 10–15, дочь настояла на своём, и через пять дней они с Борей на почтовой тройке уже мчались в Торбеево, а ещё спустя двое суток были уже в Костроме, откуда должны были пароходом плыть в Плёс.
В Костроме Нина показала сына матери Николая Мирнова, той мальчик не понравился. Да и Боря, устав после перенесённой дороги, попав в необычные для него условия, капризничал и не слушался маму Нину, как он её называл. Он хныкал и просился к бабусе и маме Ане. Последнее чрезвычайно сердило Нину, она на него накричала, приказала ему замолчать и ни о какой маме Ане не вспоминать, так как её нет и больше никогда не будет.
Нужно сказать, что до сих пор у бабуси на мальчика никто не кричал, а бабуся если и пробирала за какие-нибудь провинности, то делала это хотя и строго, но почти не повышая голоса. Поэтому крик мамы Нины его поразил, испугал и обидел, тем более что он за собой никакой вины не чувствовал. В ответ он заплакал уже во весь голос, чем ещё больше рассердил и мать, и новую бабушку.
Пробыв у Анны Петровны несколько часов, Нина с сыном отправилась на пристань, чтобы сесть на пароход, до прихода которого оставалось уже не более часа. Мальчик продолжал капризничать, а молодая мать, не зная и не умея его успокоить, готова была сама заплакать.
Вот в таком состоянии их и застала Дарья Васильевна, когда, оставив извозчика около пристани, сошла, чтобы разыскать наших путешественников. Подойдя к ним, она взяла плачущего Борю на руки, который, узнав её, мгновенно успокоился и, обращаясь к Нине, сказала:
– Билет ещё не купила? Вот и хорошо. Забирай свои пожитки, садимся на извозчика и едем на станцию (она подразумевала почтовую ямскую станцию), там лошади ждут, поедем в Рябково.
Нина Болеславовна стала отговариваться, ссылаясь на то, что у неё кончается разрешённый ей отпуск, что надо торопиться, и наконец на то, что она в Рябково ехать не хочет.
– Как это так не хочешь? – набросилась на неё Даша. – Отец, видишь ли, первый пошёл на примирение, а она не хочет! Да какое ты имеешь право не показать ему его первого внука, если он этого хочет? Ты, матушка, в своём уме?!
Привыкнув ещё с детства во всём подчиняться тёте Даше, не смогла Нина долго сопротивляться и сейчас, ну а мнения Бори никто и не спрашивал.
Через день все трое уже были в Рябково.
Надо ли объяснять, как случилось, что Дарья Васильевна узнала о поездке Нины с сыном и так удачно перехватила их по дороге?
Как только Нина уехала из Темникова, увозя с собой Борю, Мария Александровна, зная, что она поедет через Кострому, телеграфировала Даше, сообщая ей об этом и прося её уговорить Болеслава Павловича посмотреть на внука и Нину.
Даша немедленно принялась за дело. Рассказала Болеславу Павловичу всё известное про Нину. О том, что она разошлась с мужем, что у неё есть сын, а его внук, которого звать Борисом, что он воспитывался у бабушки в Темникове. Теперь мать его, то есть Нина, выйдя замуж вторично и обосновавшись в городе Плёсе, где служит в городской больнице хирургом, везёт сына к себе и скоро будет проезжать через Кострому. Она посоветовала пригласить дочь к себе, чтобы увидеть её и внука.
Рассказывая всё это, Даша ожидала встретить со стороны Болеслава Павловича сопротивление, ведь до сих пор ни одна её попытка рассказать ему о Нине и её сыне ни к чему хорошему не приводила. Он моментально обрывал разговор и не желал ничего слушать. В этот же раз он почему-то терпеливо дослушал её до конца и, к её удивлению, согласился на это свидание неожиданно быстро.
Узнав, что Нина разошлась со своим первым мужем и как бы выполнила его волю, он был доволен. И его уже совершенно не интересовало, каков человек её новый муж.
Вероятно, сыграло роль в его согласии и то, что Нина, вопреки его предположениям, всё же закончила учение, стала врачом-лечебником и, таким образом, явилась продолжательницей его дела. Ну и, очевидно, ему всё-таки хотелось увидеть своего первого внука.
После этого разговора Даша отправилась в Кострому, разыскала Мирнову, а затем на пристани и Нину с сыном. Мы уже знаем: она успела вовремя и привезла-таки их в Рябково.
Прибыли в Рябково ночью. Нину Болеславовну и Борю уложили спать в большой спальне, а утром все собрались к завтраку в столовой. Болеслав Павлович встретился с дочерью довольно холодно. В глубине души, он, видимо, ещё не мог простить дочери её своеволия. А также и того, что она ранее не обратилась к нему с просьбой о прощении, что первый шаг к примирению, хотя и после уговоров Даши, пришлось сделать ему.
Нина, взяв Борю за руку, подвела его к отцу и сказала:
– Здравствуй, папа. Вот мой сын. Боря, поздоровайся с дедушкой.
Болеслав Павлович что-то буркнул, поцеловал дочь в лоб и сел в кресло, стоявшее у стола. После этого он подтянул к себе оробевшего внука, поставил его между колен и принялся внимательно рассматривать. Поглядев на мальчика несколько минут, дед пошевелил губами, как будто хотел что-то сказать, но не сказал ничего.
Между тем Боре надоело стоять зажатым в дедовых коленях, он попытался вырваться, а когда это ему не удалось, он сердито сказал:
– Пусти! – и ударил кулачком по колену.
Дед ойкнул, однако колени не разжал и, продолжая удерживать ими внука, проворчал:
– А ты, оказывается, драться умеешь. Ну хоть это-то хорошо…
Нина подскочила со стула, на который было села:
– Боря, как тебе не стыдно! Сейчас же проси прощения у дедушки, слышишь? – крикнула она, гневно глядя на Борю.
Но на того уже нашёл стих, как говаривала няня Марья. И вместо того чтобы послушать мать, он ещё громче и сердитее повторил:
– Ну, пусти же! – и снова замахнулся кулачком. Одновременно глаза его заполнились слезами.
Дед сжалился над ним, разжал колени, и малыш, выскользнув из них, отбежал в угол комнаты, откуда смотрел на всех глазами маленького испуганного зверька.
Болеслав Павлович повернулся к столу, взял приготовленный Дашей стакан чая и, обращаясь к Нине, произнёс:
– А он у тебя с характером! Хоть этим-то на меня похож, это хорошо. А то я вначале думал, что он при женском-то воспитании какой-нибудь мямлей растёт. Борис, иди-ка чай с мёдом пить, брось дуться-то, – повернул он голову к внуку, все ещё стоявшему в углу комнаты.
Боря, видя, что его наказывать не собираются, медленно подошёл к столу и стал забираться на стул. Он очень любил мёд, у бабуси его давали нечасто. Но мёд, который положил на его блюдце дед, был какой-то странный. В Темникове он был или жидкий, как сироп от варенья, или, наоборот, густой, как сахар, а здесь был какой-то кусок, состоявший из маленьких коробочек, из которых вытекал мёд. Отколупнув ложкой кусочек этого мёда и положив его в рот, Боря почувствовал, что вместе со сладостью его рот заполнился какой-то противной массой. Он пытался её разжевать и проглотить, запил чаем, но всё равно ничего не получилось. Тогда он так и застыл с полным ртом. Дед заметил это и громко расхохотался:
– Э, да ты, брат, мёд-то есть не умеешь! Это с сотами. Смотри, как надо, – он взял кусочек сот с мёдом, пожевал, пососал и, вынув изо рта комочек воска, положил его с краю блюдечка.
Боря внимательно следил за дедом, а затем выплюнул комок воска, попробовав повторить то же, что делал дед.
– Нет, у бабуси мёд был вкуснее.
Однако после того, как ему удалось съесть несколько ложечек этого странного мёда, и он привык обращаться с воском, он также серьёзно заявил:
– Ты, дедушка, не обижайся, твой мёд тоже вкусный.
– Ишь ты, какой дипломат, – снова засмеялся дед, – сейчас видно, что в аристократических руках воспитывался.
Это было первое знакомство Бори с сотовым мёдом, с ним он встречался ещё не раз. Это была первая встреча его и со своим родным дедом, которая, к сожалению, больше никогда не повторилась.
В этот день Болеслав Павлович был свободен, и они с внуком провели его вместе. Ходили в больницу, ходили в сад и на Волгу. В больнице вместе с ними была и Нина Болеславовна. Её поразила бедность больницы, убогость обстановки, ветхость устаревшего оборудования и скудость медикаментов, которыми больница располагала.
– Папа, да как же ты тут работаешь?! У меня в Плёсе плохо и с инвентарём, и с оборудованием, и инструментария недостаёт, но у тебя… Тут же вообще ничего нет!
Больно обидели слова дочери старого врача. Он отдавал все силы, чтобы больница его выглядела как современное лечебное учреждение, хотя и знал, что в ней многого недостает, многое устарело или даже просто пришло в негодность. Постоянное отсутствие средств приучило его к тому, чтобы мириться с этими недостатками. А привыкнув к ним, он уж вовсе и не считал свою больничку такой плохой. Тем более, что, разъезжая по уезду, он видел: другие сельские больницы были во много раз хуже его… И вдруг – такое заявление дочери! Он со свойственной его характеру вспыльчивостью взорвался:
– Нам, уважаемая Нина Болеславовна, конечно, далеко до столичных клиник, к которым вы привыкли, но мы и здесь излечиваем таких же самых больных, как и вы, и ваши прославленные профессора. Так-то! Дело, уважаемая, не в оборудовании, не в кроватях и тумбочках – дело в людях, которые окружают больного, в людях, которые лечат больного, и не только во врачах, а во всём персонале. А у меня тут такие люди служат, каких вы там в столицах днём с огнем не сыщете. Советую тебе, дочь моя, если ты хорошо собираешься лечить людей, запомнить это навсегда!
Нина, увидев, что она совершила явную бестактность и обидела отца, попыталась, было, исправить положение, как-то сгладить свои слова, но Болеслав Павлович слушать её не стал.
Через некоторое время Нина ушла в дом, чтобы готовиться к отъезду. Она собиралась выезжать на следующий день.
Дедушка с внуком, выйдя из больницы, долго гуляли по окрестностям Рябково. Вначале дед был мрачен и молчалив, но Боря без конца расспрашивал его обо всём увиденном, и тому, в конце концов, этот интерес мальчика к окружающему улучшил настроение. А вокруг было очень много интересного: большая река, такой Боря ещё никогда раньше не видел, а на ней пароходы, баржи, плоты, лодки – как же было не узнать про все это побольше?
Прогулка затянулась на несколько часов и во время неё дед и внук настолько подружились, что уже казалось, они давно живут вместе. Мальчик на всю свою жизнь запомнил и происшествие с мёдом за завтраком, и эту замечательную прогулку.
Ему не пришлось больше никогда встречаться со своим дедом, но этот единственный день, который они провели вместе, оставил в душе его незабываемое впечатление.
Вечером, когда Борю уже уложили спать, а Даша ушла к себе, отец и дочь остались одни. Они прошли в кабинет Болеслава Павловича, и он, закурив папиросу и прохаживаясь по комнате своими твёрдыми печатающими шагами, говорил: