День конституции

– Если не будет получаться с Мироненко, Лигачев предложит пленуму Гидаспова из Питера.

Правдист неподдельно удивился.

– Он же семнадцать лет сидит первым секретарем…

–…и ему семьдесят четыре, и у него здоровье слабое, – закончил за товарища Олег. – Ничего тебе не напоминает – как историку?

– Избрание Черненко после Андропова?

– Сразу видно отличника, молодец. Но при таком исходе главная схватка впереди.

От всего, что прозвучало в необычной бане без розеток, Алексей почти протрезвел. Чувствуя его состояние, Большаков похлопал земляка по плечу.

– Держись за нас, не прогадаешь.

– За вас?

– За меня конкретно. Ты в девяносто девятом году рискнул и не ошибся, – напомнил Олег. – А мне свои люди нужны. Шеф меня ценит и точно будет продвигать. Мы молодые и, как ни крути, весь этот пенсионный фонд переживем! Из республик новые кадры подтянем, там толковых ребят хватает. Я прямо перед тобой с Мишей Саакашвили из Грузии встречался, очень перспективный. Да и главный твой, Егор Тимурович, в нашей команде. Ну, тоже за Мироненко твердо стоит.

Алексей хотел попросить сигарету, но потом решил не потакать вредной привычке.

– С КГБ у вас какие отношения? – поинтересовался он.

Олег в завершающий раз наполнил рюмки, по старой студенческой привычке убрал пустую бутылку под стол.

– Наследники железного Феликса держат нос по ветру. Крючков на ладан дышит, текущими делами занимаются его замы. Было бы странно, если бы кто-то из них не хотел занять его место.

– Могут вести двойную игру?

– Даже тройную.

РЕТРО-2

15 марта 1990 года, четверг

Алексей жевал холодную котлету и запивал ее остывшим чаем. Сумка с книгами и тетрадями уже была собрана. Он рассчитал, что, досмотрев прямую трансляцию, успеет к первой паре, начинавшейся в 13.30. В крайнем случае, можно было опоздать. Лекцию по отечественной истории читал доцент Хомяков, который то и дело отклонялся от темы, львиную долю своего времени посвящая обсуждению текущего момента, переживаемого страной. Его наиболее активными собеседницами становились девушки, которые сидели на передних рядах и надеялись получить зачет автоматом.

Оторваться от экрана для приготовления минимального обеда Алексей изловчился во время паузы, возникшей при подсчете голосов. Уже четвертые сутки в Москве шел съезд народных депутатов СССР. Интрига закрутилась неслыханная и невиданная: накануне пленум ЦК рекомендовал на должность президента сразу двух кандидатов – Горбачева и Рыжкова. Вчера же депутаты убрали из конституции статью о коммунистической партии как руководящей и направляющей силе общества. О том, что такое решение будет принято, заранее информировало радио «Свобода», которое Алексей регулярно слушал с седьмого класса школы. Указав на неназванный, но надежный источник, радио предупредило, что консервативное крыло партийной верхушки готово нанести ответный удар.

– Мало власти Горбачеву, хочет сделать всё как в Америке, – прокомментировал ситуацию сосед с первого этажа Яшкин.

Сосед был на пенсии, а прежде числился в парткоме торгового училища. Еще в ту пору, когда Алексей посещал детский сад, он носился по субботникам и воскресникам, призывая других выполнить и перевыполнить. Зная словоохотливость Яшкина, Гончаров уклонился от дискуссии. Мимолетная встреча с ним произошла вечером в среду, возле лавочки во дворе. Ветеран идеологического фронта, не жалея голосовых связок на холоде, агитировал тетю Нюру из второго подъезда.

Подобные дискуссии вспыхивали в последнее время часто – на улицах, в магазинах и общественном транспорте. Оппоненты обычно не слушали друг друга, и верх брали (по очкам, как выразился бы спортивный журналист) наиболее бесцеремонные и шумные. Алексею это претило. Он не был ярым сторонником развитого социализма, но и манеры борцов за перемены его смущали. Что касается личности генсека, то отец перестройки утратил в его глазах прежнее обаяние и начал раздражать. Экономика вместо ускорения всё явственнее показывала признаки тяжкой болезни, а некоторые республики упорно вели курс на независимость, не обращая внимания на уговоры и обещания расширенных прав.

В Соединенных же Штатах студент провинциального вуза никогда не был и даже не мечтал побывать. Хотя предполагал по косвенным признакам, что у великой державы за океаном стоит поучиться.

– Слово председателю счетной комиссии, – донеслось из телевизора.

Алексей отодвинул тарелку и кружку. Председатель читал протокол, не поднимая головы.

–…При вскрытии избирательных ящиков обнаружено тысяча девятьсот семьдесят бюллетеней. Из них признаны недействительными тридцать пять. Поданные голоса распределились следующим образом: за Горбачева Михаила Сергеевича – восемьсот три…

Зал Большого Кремлевского дворца замер.

– …за Рыжкова Николая Ивановича – тысяча сто тридцать два голоса.

Зал выдохнул так, что услышала вся страна.

– В соответствии с конституцией президентом Союза Советских Социалистических Республик избран Николай Иванович Рыжков, – раздалось под сводами дворца.

В микрофоны ударила волна звуков. В ней слились аплодисменты и крики «Ура!», разрозненные возгласы «Позор!» и дробный топот сотен ног. Вместо счастливого победителя режиссер трансляции почему-то крупным планом показал проигравшего кандидата.

Генеральный секретарь смотрел на дальнюю часть амфитеатра – или, может быть, просто в пространство перед собой. В его глазах за несколько секунд, пока не включилась другая камера, Алексей успел прочесть огромную усталость и что-то еще. Жалость? Презрение? План был слишком коротким для того, чтобы внимательно всмотреться в лицо Горбачева. На экране его сменил идущий к трибуне премьер – вернее, теперь уже президент Рыжков. Аплодисменты усилились.

Раньше всякий раз объявлению темы предшествовало острое высказывание лектора о дне сегодняшнем. Желающие мигом подавали свои реплики, и разгорался спор. На этот раз доцент Хомяков предложил садиться и мелом вывел на доске: «Внутренняя политика России в восьмидесятые годы XIX века». Поставил двоеточие и приписал еще одно слово: «контрреформы».

Староста первой группы Аня Фёдорова не вытерпела и за всех спросила:

– Павел Витальевич, а что дальше будет?

Доцент двумя пальцами поправил очки.

– В каком смысле дальше?

– Ну, без Михаила Сергеевича?

Хомякову на вид было лет пятьдесят, и Алексей подумал, что в жизни историка уже случалось нечто похожее. Интересно, сколько ему исполнилось, когда товарищи из ЦК дружно проводили Хрущева на пенсию? Двадцать пять? Двадцать три? «Чуть больше, чем нам сейчас». А развенчание культа личности и его творца будущий доцент наверняка застал еще школьником[14 - XX съезд КПСС в феврале 1956 г., на котором первый секретарь ЦК Никита Хрущев выступил с закрытым докладом «О культе личности и его последствиях», посвященным деятельности Сталина.].

– Будем жить и выполнять свои обязанности, – ответил Хомяков без выражения в голосе.

Других вопросов не прозвучало, и полтора часа второкурсники слушали рассказ о том, как новый царь подверг ревизии дела своего предшественника-реформатора[15 - Император Александр III, вступивший на престол в марте 1881 г. после убийства своего отца Александра II террористами из партии «Народная воля».].

– Последствия этой политики выпало исправлять уже другому главе государства, но через глубокий кризис, войну и революцию, – резюмировал лектор, после чего прозвенел звонок на перерыв.

Вторая пара должна была пройти там же. В коридоре, куда Гончаров вышел, чтобы размять ноги, его тронули за рукав.

– Пойдешь теперь в комитет комсомола билет сдавать? – спросил Жора Хлебников.

По тону Жоры и его круглому, с веснушками лицу нельзя было понять, шутит он или нет. Хлебников пожаловал сюда из далекой Кандалакши в Мурманской области, как будто нигде ближе к ней не было ни одного исторического факультета. Как истинного северянина его всегда отличали спокойствие и выдержка. Что касается сдачи билета, то о ней зашла речь недели две назад. Алексей действительно задумывался о возможности такого шага, ибо ему надоело платить взносы. Кормить структуру, о полезной деятельности которой он давно понятия не имел, казалось верхом абсурда. Вузовские активисты в последнее время ничем, кроме устройства дискотек и содержания видеосалона, кажется, не занимались.

«Помнит ведь», – отметил про себя Алексей.

– Я, пожалуй, подожду, – ответил он.

– Правильно решил. Перестройка окончена, – в своей традиционно невозмутимой северной манере заметил Жора.

– Будет нормализация, – встрял в разговор Саша Тарасов, который нигде не упускал шанса блеснуть эрудицией.