Сказ столетнего степняка

Лишь интересные рассказы и жаркие споры разношерстных зеков – политических, военных и уголовных, представителей разных национальностей – вносили какое-то оживление в наши серые будни. Их разговоры развлекали, возмущали, будоражили кровь, будили мысль. Наслышавшись всякой всячины о политике и политиках, после долгих размышлений, я пришел к выводу, что политика – вещь сложная, многослойная. Политик думает одно, говорит другое, делает третье, ожидает четвертое, преследует пятое, получает шестое.

А за каждым политическим шагом кроется столько таинственных хитросплетений, что непостижимо уму нормального человека. И решил не вступать ни в какие разговоры на политическую тему, а просто слушать и мотать на ус. «Кто молчит, тот оберегает себя от больших бед!» гласит одна казахская пословица.

Естественно, иногда болтали о том, о сем с теми, с кем сдружились. В общем, серые будни шли своим чередом, и мы несли дальше груз своей судьбы.

Я держался тише воды, ниже травы, ни с кем не спорил, исполнял все приказы краснопогонников. Одна-единственная, самая главная цель в жизни придавала мне сил и терпения – вернуться домой живым! Нередко звучал в ушах голос милой Халимы: «Вернись! Вернись живым, невзирая ни на что! Мы ждем тебя!»

Все люди разные, и почему-то не могут ужиться, даже находясь в таком тяжелом положении. Однажды один из уголовников, новоявленный громила-авторитет, грубо окликнул меня и велел принести ему воды. Повиновение означало падение авторитета, и я отказался. Получив отпор в словесной перепалке, он, злобно стрельнув глазами, удалился. Понятное дело, затаил обиду и замыслил недоброе. Он был из другого барака. Мне так не хотелось после той войны с кем-нибудь враждовать, тем более воевать. Но не все зависит только от тебя. Теперь на мои плечи навалилась еще одна нелегкая проблема.

Весной пятидесятого года к нам пришел новый смотрящий.Его все звали Тараско, по фамилии. Звучная, она сразу осталась в памяти. Имя его никто не произносил. Хохол или капитан Тараско – и все было понятно. Он был загадочным человеком. О нем никто ничего толком не знал. Одни говорили, что он воин-герой, другие шептали, что служил во внутренних войсках, а третьи считали, что он особист до мозга костей.

Тараско стал инвалидом во время войны, сильно прихрамывал на правую ногу, а левой руки до самого плеча не было. Сказывали, что он попал под обстрел немецкого танка, был поднят взрывом высоко в воздух, и упал прямо перед бронированной махиной. Тигр проехал по его левой руке. Но капитан, теряя сознание, сумел бросить гранату сзади и сжечь бронированное чудовище. После госпиталя его списали, но он не хотел оставить службу, и его направили сюда. Он был суровым, строгим, но справедливым малым. Высокорослый, косая сажень в плечах, настоящий украинский богатырь теперь наблюдал за зеками. Иногда я чувствовал, что ему тесно здесь.

Каждый день он наблюдал за нами, покамы работали в лесу. И вот однажды произошло событие, перевернувшее всю мою жизнь.

Мы валили лес, как всегда. Двое лесопильщиков, предчувствуя окончание работы, азартно усилили движение, и пила завизжала пуще прежнего. Высокая сосна начала медленно падать. Я стоял в стороне, задумчиво глядя на макушку великолепного дерева и дальше, на пасущиеся в небе облака. И, скорее всего, интуитивно почувствовал, что сосна, мощно набирая скорость, падает как раз на безмятежно стоящего Тараско. Он стоял спиной к дереву и ничего не видел. Дальнейшее произошло как во сне. Меня как будто подтолкнули, и я отчаянно бросился к нему и на лету оттолкнул двумя руками в сторону. Мы вместе упали и покатились по густой лесной траве, и в это время толстый длинный ствол со всеми сучьями с неимоверной силой ударился об землю. Треск ломающихся сучьев и пыль, поднятая в воздух, как после взрыва бомбы, повергли нас, двух закаленных вояк, в шок. Гибкие, мягкие молодые побеги и зеленые иголки накрыли нас. Несколько мгновений мы лежали неподвижно, по боевой привычке ожидая последующих взрывов. Затем, вспомнив, где мы, быстренько выбрались из холодных объятий вечнозеленого друга. Зеки издали смотрели на нас, вытаращив глаза. Столько смятения и собранности было в этих дубленых, морщинистых лицах! У меня как будто мороз пробежал по коже. Охранники приготовились к бою, некоторые подбежали к капитану.

Тараско успокоил их жестом и, прихрамывая сильнее обычного, подошел ко мне.

– Спасибо! Гарный мужик!

Он хлопнул меня по плечу и пожал руку. Я посмотрел ему в глаза. Эти большие, синие глаза красноречивее любых слов выражали его благодарность, излучая свет и тепло. Я был сильно взволнован и, крякнув, чтобы скрыть это, зашагал в сторону своих товарищей. Встретили меня молча. Угрюмо продолжили свою работу. Только верзила-авторитет изредка сверлил меня свирепым взглядом.

Ночью долго не мог уснуть, прокручивая в сознании снова и снова произошедшее. И не мог найти разумного объяснения своему отчаянному поступку. Что это было?

По всем правилам инстинкта самосохранения, не должен был бросаться под падающее огромное дерево. Я – зек, несправедливо осужденный советской властью. Был солдатом этой страны, защищал ее, не щадя живота своего. И правители этой страны отправили меня в лагеря. Следовательно, я не должен был, не имел права спасать от неминуемой гибели офицера этой власти. Что подвигло меня на этот отчаянный поступок? Жалость человеческая? Разве не умерло во мне это чувство после всего пережитого?

Или это была простая солдатская взаимовыручка?

Ведь я мог погибнуть или стать калекой на всю оставшуюся жизнь. А умирать совсем не хотелось. Особенно теперь, когда шквальный огонь и взрывы фашистских снарядов остались в прошлом. Погибнуть там, где не стреляют, солдату, прошедшему через горнило мировой бойни, было как-то не к лицу.

Ворочался на соломенном матраце полночи, мучился над этим вопросом, но ответа так и не нашел. Наконец, забылся и уснул.

Только утром понял, что бросился спасать офицера по доброте душевной. Только она, доброта человеческая, подвигла меня на этот отчаянный поступок. Не было никаких разумных мыслей, корыстных расчетов, а был простой порыв души – вот человек в беде, и надо ему помочь!

Но, оказывается, не все так думали, и не всем это нравилось. Назавтра, во время работы, я отошел чуть в сторону, по малой нужде. Только собрался вернуться, как появился тот самый бугай-авторитет. Он явно караулил меня и теперь преградил мне путь.

– Ты зачем спас начальника? – спросил он хриплым голосом.

– Я спас человека! – ответил я, как можно миролюбиво. – Он такой же солдат, как и я. Прошел такую же войну и теперь должен вернуться домой живым! Не погибать же ему под каким-то деревом!

– Нет! Ты спас нашего врага! Следовательно, ты наш враг! – Его глаза наполнились такой злобой, что мурашки пробежали по моей спине. – Сама судьба собиралась наказать краснопогонника, а тут встреваешь ты, гнида! Выслужиться хотел, да?! Я долго следил за тобой и давно почувствовал, что ты – говнюк. Все собирался тебя посадить на парашу. А ты хитрец, почуял это и удачно подсуетился. Думаешь, теперь будешь спокойно жить за пазухой у капитана Тараско?! Нет, не дадим тебе уйти от нас! Так что выбирай! Или – или! Либо ты замочишь его сам, и мы квиты! Либо встанешь на нож! Даю тебе сутки, чтобы исправить ошибку! Все, время пошло! Сука, ты на счетчике!

Он так же быстро исчез, как и появился. Я ничего не мог ему объяснить и надеялся, что это просто бравада. Думал, при следующей встрече попрошу его выслушать и объясню все по-человечески.

Но не тут-то было! На следующий день, к концу работы, ко мне подошел молодой зек и попросил отойти в сторонку. Есть, мол, разговор. Я насторожился, но деваться было некуда. На всякий случай поднял с земли большой, толстый сук и пошел, опираясь на него, нарочно прихрамывая. Молодой не обратил на это никакого внимания. Как только отошли шагов на сто, он внезапно исчез. Не успел я сообразить, что к чему, как из-за дерева выскочил мой давнишний знакомец.

Вытащив большой нож из голенища, он молча бросился на меня. Но я не растерялся, так как внутренне был готов к такой подлости, и принял бой. Ловко увернувшись от первого натиска, поднял сук. Верзила, уверенный в себе, начал махать ножом. Он был силен, как бугай, и разъярен, как медведь. Но, улучив момент, я со всего размаха ударил грозного противника по голове толстым суком. Он покачнулся и рухнул на землю замертво.

Убедившись, что он мертв, я застыл как вкопанный. Мне стало нехорошо. Но, пересилив себя, быстро ушел подальше. Не подавая виду, работал, как всегда.

Спустя день, во время лесных работ, Тараско незаметно отвел меня в сторону. Мы присели, прислонившись к толстенному стволу вековой сосны, в тени величественных вечнозеленых крон, забили самокрутку и задымили. Хохол кашлянул, посмотрел по сторонам и тихо буркнул:

– Старик, тебе бежать надо отсюда!

От неожиданности я замер, только молча смотрел на него.

– Чем скорее, тем лучше! Иначе они убьют тебя! Такие вещи не прощают! Я все оформил как несчастный случай! Но зеков не обманешь! Скоро меня переведут отсюда, я не смогу защитить тебя!

Отпираться и возражать было бессмысленно. Он все знал и понимал. Главное, искренне хотел мне помочь.

– Но куда?

– Куда глаза глядят! Лишь бы подальше отсюда! – При этих словах его голос дрогнул. – Будет нелегко! Опасно, смертельно опасно! Но все-таки есть надежда уйти, выжить! Я помогу тебе, чем могу! Легенду придумаем… Будут проверять – ссылайся на архив лагеря, на меня. Придумаем что-нибудь! Давай, приготовься, я кое-что припасу для тебя, и с богом! Держи путь все время строго на юго-восток! Ориентируйся по звездам – они не обманут!

– Знаю! Я же кочевник! – вырвалось у меня.

– Вот и кочуй отсюда, да с умом! Но тайга – не степь! Тут совсем другое дело!

Он без громких слов платил добром за добро, и это было понятно. Тронутый его заботой, крепко пожал ему руку и посмотрел в глаза. Его глаза были полны печали. «О, людской род! Чего же ты хочешь в этом мире?!» – подумал я и вздохнул глубоко.

Испытание

В июне тысяча девятьсот пятидесятого года, почти после пяти лет заключения, с помощью богатыря украинца Тараско мне удалось бежать из лагеря.

Придумал Тараско нечто фантастическое. Через два дня после нашего разговора он повез меня вместе с несколькими зеками на Хандыгу. Обычно из Сусумана зеки в сопровождении охраны нередко ездили в Хандыгу по хозяйственным нуждам, например, за бензином. Но меня взяли впервые. Тараско тихо шепнул, что таким образом подбрасывает меня примерно на тысячу верст ближе к родным местам. Оттуда, если повезет, прямиком надо будет пройти еще около пяти тысяч километров, а зигзагами может и целых семь! Городок Хандыга стоял на берегу реки Алдан и считался одним из первых центров золотодобычи в Северном крае. Название Хандыга напомнило мне казахское слово Кан дога – Кровавая дуга.

Мы ехали на нескольких американских «Студебеккерах». Эти тяжелые, мощные вездеходы, предоставленные нашей стране союзниками-американцами во время войны, теперь использовались в сибирских рудниках. Дорога была не ахти какая, в кузове сильно трясло.

Я был один в кузове последней машины, а Тараско сидел в кабине. Не помню, сколько ехали, но казалось, конца не будет этой тяжелой дороге. Наконец, под утро наша машина остановилась.

Тараско отвел меня в сторону.

– Мы находимся под Хандыгой, – тихо сказал он. – Там река Алдан. Твоя легенда – остановились, вышли по нужде. Отошел в сторону, пока управился, машина уехала. Забыли меня! Хотел вернуться, заблудился. Стемнело, сбился с пути и оказался в глухой тайге! Я все отмечу в бумагах и оформлю как следует! Ну, прощай!

Он бросил полный вещевой мешок под куст, молча указал рукой в сторону леса и зашагал к машине. Я остался стоять. Тараско сел в кабину, и машина уехала. В мешке были консервы, спички, хлеб, большой нож и еще кое-какие необходимые в пути вещички.

Итак, капитан Тараско, герой войны и гроза зеков, отправил меня домой, указав путь через тайгу. Дорога была дальняя, неизвестная, полная опасностей. Мы оба, кажется, рисковали. Что было на уме у Тараско, как он все это устроил и как будет оправдываться – известно только ему. Наверное, придумал что-то убедительное или надеялся на авось! Мысленно пожелав ему счастья, я зашагал в сторону леса.

Вначале пьянел от чувства свободы и буквально порхал, не чувствуя под ногами земли. Но через некоторое время вернулся в реальность. Кругом были деревья и деревья. Только небо проглядывало местами сквозь густые кроны. Я начал беспокоиться. Казалось, человека, прошедшего через горнило войны, ничто не может испугать. Но нет, неизвестная тайга пугала, одиночество давило. Но деваться было некуда, и я прислонился к стволу сосны, чтобы отдохнуть и прийти в себя.

И вдруг из-за деревьев появились двое вооруженных военных. Они шли прямо на меня. Это был конец. Выхода не было, я, закрыв глаза, тихо вжался в ствол дерева. Ох, как хотелось слиться с сосной, превратиться в нее и жить тихо в лесу, подальше от людского общества! Стою и думаю: вот сейчас возьмут!

Но они прошли мимо!

Вроде шли прямо на меня, но прошли рядом, как будто не заметили, не увидели. Стою ни жив, ни мертв, и смутно чувствую, как меня окутало что-то невидимое. Когда военные скрылись из вида, опять смутно почувствовал какое-то легкое дуновение воздуха, как будто что-то улетело. Мне стало очень легко, я спокойно зашагал дальше. Всю жизнь думаю об этом таинственном явлении, благодарю аллаха и читаю молитву, посвящая ее благословенным всевышним святым предкам Марал ишану и Салык мулле.

Долго шел, и наконец, подустав, решил отдохнуть. Перекусил, задымил махоркой и задремал.