Дом там, где твое сердце

Рука доктора, которую сжимала в своей ладони Жаклин Денуа, внезапно вспотела.

– Эээ… да… ммм…

– Не надо скромничать, доктор, вы – замечательный специалист. Я безмерно благодарен за всё, что вы сделали для Алис. И чтобы доказать всю величину своей признательности, я решил сделать вам маленький подарок.

Доктор съёжился в кресле и зажмурил глаза, будто опасаясь, что Омар Лалие сейчас вытащит из-под просторного одеяния базуку и начнёт стрелять в него. Жаклин, которой передалась тревога патрона, застыла рядом. Она, без сомнения, уже укоряла себя за то, что впустила таких подозрительных гостей.

Омар Лалие щёлкнул пальцами левой руки, и скульптурная группа ожила. Жаклин Денуа дёрнула головой, уважаемый доктор ещё глубже забился в кресло. Похоже, его не волновало, в какой позе, героя или труса, он примет смерть.

Один из сопровождающих бедуина шагнул вперёд, поставил на стол между Омаром Лалие и людьми по другую сторону небольшую резную шкатулку.

– Это мой дар вам, доктор Дюма. Откройте её.

– Л… лучше вы, – магнетизёр по-прежнему опасался, что в шкатулке может оказаться бомба или смазанная ядом пружина, готовая уколоть того, кто беззаботно откинет крышку.

Усмехнувшись, Лалие кивнул человеку, подавшему шкатулку. Мужчина без слов сделал шаг вперёд.

Жаклин Денуа ахнула, впиваясь взглядом в россыпь драгоценных камней, до половины заполнивших резной ящик. Цвет и переливы каждого лишь оттенялись соседством других камней.

– Это вам, – повторил Омар Лалие.

– Но… но это же целое состояние! – выдохнула Жаклин. – Тысячи франков!

– Скорее, миллион, мадемуазель, – бедуин вежливо наклонил в сторону медицинской сестры голову. – Но здоровье моей жены и моего ребёнка бесценно.

Очнувшись от потрясения, Франсуа-Рэймон Дюма внезапно вскочил и закричал, тыкая в гостя пальцем:

– Вы!.. вы!.. хотите подкупить меня, чтобы я молчал о том, что вы сделали с Алис! Вы – преступник, Лалие, богатый преступник, но за все деньги мира вы не заставите меня молчать…

Посетитель без слов внимал его истерике, даже не шевельнувшись в своём кресле. А может, он воспользовался возможностью вздремнуть под своим головным убором.

Голос Омара Лалие прозвучал поразительно тихо по сравнению с выкриками доктора.

– Со мной лучше оставаться друзьями, Дюма.

– Можете подтереться своей дружбой! – с новыми силами крикнул врач. Захватив из шкатулки горсть камней, он швырнул их в посетителя.

– Забирайте свои блестяшки и проваливайте отсюда вместе с этими гориллами! Если Алис захочет обратиться в жандармерию, я обязательно поддержу её! Вы не заслужили такой милой жены, подонок!!!

Омар Лалие чуть наклонил голову, и помощник бросился собирать рассыпавшиеся по одежде бедуина и по ковру камни. Все действия были проделаны в обратном порядке – камни ссыпаны в шкатулку, крышка защёлкнута, и ящичек исчез за спиной помощника.

Лалие встал, не сказав больше ни слова, покинул кабинет. Свита потянулась за ним, и через минуту от роскошного экипажа на улице осталась только пыль, поднятая его колёсами.

Чувствуя, что ей не помешает проявить деликатность, Жаклин не расспрашивала патрона о предыстории сегодняшних событий. Видимо, Франсуа-Рэймон сам ощущал неприятный осадок, потому что охотно принял приглашение Жаклин на ужин. Они ели и говорили о пустяках, и каждый чувствовал повисшее в воздухе напряжение. Около полуночи Франсуа-Рэймон Дюма начал рассказывать о первом визите Алис Лалие. Не слишком искушённый на практике в особенностях женской психологии, он подробно описывал красоту и свежесть мадам Лалие, её ласковый характер и подчёркивал жестокость обращения с нею мужа; этим он добился того, что Жаклин, шестым чувством угадавшая в Алис Лалие ту самую соперницу, из-за которой доктор к ней охладел, только порадовалась, что у мадам Лалие есть муж, да такой, что легко её не отпустит.

Уставший от переживаний доктор заснул прямо в кресле, Жаклин тоже задремала. В час перед рассветом их разбудил шум и треск в саду, где два месяца назад было построено специальное здание для приёма пациентов. Франсуа-Рэймон и Жаклин не успели к началу представления – языки пламени уже охватили весь дом, взлетали в чёрное небо и отгрызали то там, то здесь яркие куски от него; нетрудно было догадаться, кто выступил инициатором происходящего. К приезду пожарного расчёта перекрытия уже рухнули, и шеф команды, стараясь всё-таки исполнить свой долг, допытывался у доктора и его служащей, как же они оставили въездные ворота не запертыми на ночь. Ни Жаклин, ни доктор не смогли вспомнить, запирали ли они их. Зато ни один из них не сомневался в авторстве «сюрприза». Убытки были велики, сгорел не только дом, но и все записи, весь архив доктора.

Франсуа-Рэймон Дюма ещё сидел в холле жилого дома, держась за голову, когда в дверь позвонили.

– Неужели это опять жандармы? – Жаклин закатила глаза, берясь за ручку двери.

На ступеньках стоял только один человек – мужчина с короткой стрижкой, в сером отглаженном костюме и со сдержанностью в глазах.

– Мсье доктор, мадемуазель Денуа, мой шеф приглашает вас присоединиться к нему. Прошу следовать за мной, – посланец развернулся и начал спускаться по ступенькам. Отказа не предусматривалось.

– Это тот самый, который подавал камни, – зашептала возле уха патрона Жаклин. Доктор Дюма только махнул рукой с мрачной покорностью судьбе.

Дорога не заняла много времени. За пятнадцать минут открытая коляска с тремя пассажирами внутри переехала в район богатых особняков и остановилась перед гостеприимно распахнутыми воротами одного из них.

– Прошу следовать за мной, – повторил посланец.

Сад за коваными воротами был больше и старее сада доктора Дюма, белый дом в глубине – выше на два этажа, обстановка не в пример роскошнее.

– Здесь живет Лалие, да? – задал вопрос в спину провожатого доктор.

Человек только пожал плечами, надо полагать, полномочий делиться информацией у него не было. Но нет, Омар Лалие там не жил, хотя и встретил приехавших у дверей дома. Одет он на этот раз был по-европейски, шейный платок безупречно повязан, несмотря на ранний час. Когда взгляд загадочного мужчины коснулся её, Жаклин остро почувствовала свой растрёпанный вид. Но взгляд скользнул дальше.

– Мсье доктор, – голос бедуина звучал безучастно, никакой радости от своей мести, никакого торжества, – этот дом отныне принадлежит вам. А точнее, мадемуазель Жаклин Денуа…

Медицинская сестра ахнула.

– …на которой вы женитесь в ближайшее время и продолжите в полном комфорте вести свои несомненно важные научные исследования.

– Я женюсь на Жаклин? – врач уставился на ассистентку в недоумении. Та постаралась скрыть торжествующий блеск глаз.

– Верно. Радуйтесь выпавшему вам счастью и забудьте про существование и проблемы моей жены. Мадемуазель Жаклин, – короткий наклон головы, – могу я рассчитывать на ваше содействие?

– Жаклин, не смей!

– Ну разумеется, господин, – женщина мурлыкала разомлевшей кошкой. – Сделаю всё, чтобы имя Франсуа Дюма осталось в истории.

– Прекрасно, – без улыбки кивнул меценат. – Ведь у меня есть разные возможности.

Кому было надо, тот понял несказанное. Жаклин Денуа точно поняла и в скором времени объяснит милейшему доктору, если он пока не понял, что семейного счастья ему не миновать.

Глава 40

К удивлению и некоторой настороженности Мариса, грядущее материнство изменило Элизу. Она даже улыбалась ему теперь, не без теплоты, но отстранённо, будто всё время прислушивалась к тому, что происходит у неё внутри. Основной, безотказной причиной для споров стал пол будущего ребёнка: Марис хотел девочку. Разумеется, что Элиза сразу же начала готовиться к рождению сына. Марис думал и был внутренне готов к тому, что от супружеских радостей его отстранят надолго, отнёсся стоически и вовсе не собирался искать благосклонности дам полусвета на трудный период жизни. Изумив его, Элиза сама проскользнула однажды ночью в его постель, потом продолжала это делать постоянно. Муж обнимал её и молчал, боясь разрушить волшебство. Прошло время экспериментов, теперь ему хотелось нежности. Днём Лиз о своих походах не говорила – воля её.

Канун 1835 года доктор Ранжер за компанию с повитухой провёл во дворце. Девочка родилась в последние минуты уходящего года. Элизе поднесли дочь, та глянула на красное сморщенное существо, но после мук родов осталась к ней равнодушна. Не спросила про девочку и вечером следующего дня, ей хотелось лишь спать. Было слегка досадно, что судьба вновь подыграла Марису Стронбергу, это ведь он хотел дочь. На третий день грудь Элизы наполнилась молоком, а муж разгадал намерение не привязываться к малышке, чтобы досадить ему. Молодой отец сам явился в покои Лиз, дочку в пелёнках и одеяле голубого цвета – вещи шили для мальчика, по распоряжению Лиз – несла за ним незнакомая женщина. Роженица имела вид цветущий, задумчиво разглядывала потолок. Рассмотрев и оценив процессию, выпрямилась:

– Вы кто? Отдайте мне Грету!

Женщина не торопилась расстаться со свёртком, лишь удивлённо глянула на хозяина:

– Разве ж девочка Грета, монсеньор?

– Мадам Палю не ошибается. Дочь мы уже окрестили, ей дано имя Кристиана-Дениз.