Дом там, где твое сердце

Элиза молча разинула рот. Ну и имечко, ей же не повторить такого вовек! Криса… Окрестили? Что за спешка, и без участия матери?

– Мне показалось, тебе будет не интересно. Ты ведь не удостаиваешь Тину вниманием.

Молодая мать окинула его сожалеющим взглядом, поманила к себе кормилицу:

– Дайте дочь.

Положив одеяло с ребёнком на колени, долго и с удивлением рассматривала дочь.

– Это Я родила?

Стронберг хотел вмешаться, что-то добавить – лёгкое прикосновение Белль остановило его. Мать и дочь знакомились друг с другом. Глупая, без малого двадцатилетняя мать, она ещё и матерью-то стать не была готова… Тина смотрела в сторону пахнущего молоком цветного пятна распахнутыми мутноватыми глазёнками… взмахнула ручками… открыла рот…

Прозвучавший вопль был так пронзителен, что Лиз, вздрогнув, едва не уронила ребёнка с колен. Вся дрожа, она повернула бледное лицо к няньке:

– Что с ней? Она больна? Я ей не нравлюсь?

Мадам Палю заворковала самым успокоительным, деликатным тоном:

– Наша прелестная мадемуазель хочет кушать, да, сладкое дитя?

Ради разнообразия Лиз покраснела, коснулась груди под подозрительно плотной сорочкой.

– Я не умею…

– Это просто, мадам Лалие, надо лишь поднести дитя… но разве вы собираетесь сами кормить малышку? Дамы вашего положения этого не делают!

Марис нахмурился.

– Она прежде всего мать, а потом уже – дама какого-то там особого положения. Что с твоей грудью, Элизабетта? – он впервые обратил внимание, что глаза супруги блестят, было похоже, что у неё небольшой жар.

Лиз молча приподняла сорочку, показывая область груди, туго перебинтованную холстиной. Вперёд выступила Белль.

– Доктор Ранжер велел после родов перетянуть грудь мадам, чтобы молоко перегорело. Он не думал…

– Заметно, – процедил Марис. Глаза его недобро сузились. – И что, уже поздно, она не сможет кормить грудью?

– Н-нет… не поздно пока…

– Именно меня полагается спросить, хочу ли я делать это!

– А я не спрашиваю. Снимайте повязки!

Обе груди Элизы выглядели распухшими, твёрдость их угадывалась и без прикосновений. Совершенно очевидно, что именно они были причиной жара роженицы. Муж положил ладони чуть выше сосков. Удивился, обратился к авторитету кормилицы:

– Мадам Палю, почему это так выглядит – словно камень? Разве должно…

– У мадам молоко остановлено в движении наружу, оно не может найти выход. Если продолжить бинтовать, оно уйдёт через неделю-две.

– Нет, – отрезал Марис. – Мы будем кормить.

Элиза только вздохнула.

Муж не побрезговал ничем, не отходил от неё до самого вечера. Сам менял горячие компрессы на грудях, неустанно разминал их в массаже, так что первые капли на тёмных оконечностях можно было считать его заслугой. Кристиану поднесли к груди матери на следующий день, и дочь была столь нахальна, что выразила недовольство малым рационом. Докармливала её плодородная мадам Палю. Крохотная Кристиана на уровне рефлексов одобрила своё младенческое счастье, целых две мамы, родная и молочная…

Глава 41

И ведь всё было хорошо. Марис перевёл взгляд с дочери, бодро ползающей по ковру, на настороженную жену. Целых семь месяцев. Кристиана росла, Элиза угомонилась, стала вести себя, как подобает достойной молодой женщине. Может, немножко более скованно, чем хотел бы её супруг, но выше всех похвал в глазах высшего света. Конечно, в силу своего материнства она почти не участвовала в раутах, балах и охотах, а когда выезжала, вела себя молчаливо и сдержанно; однако Марис ловил себя на мысли, что эта замкнутость притягивает его взор больше разукрашенных фривольных дам. Уж как крутилась и извивалась вокруг Элен-Франсуаз, пытаясь привлечь его! Пока однажды Элиза не отыскала её и его, зажатого дамой в вынужденном t?te-a-t?te в углу оранжереи, и безучастным голосом не озвучила все травмы, которые она нанесёт вышедшей из берегов воспитанности кокотке. По глазам было видно, Элен-Франсуаз поверила. Дрогнула. Отстала, подыскав себе новую жертву среди аристократов. Марис пытался выразить жене свою благодарность, но не заметил, чтобы это тронуло Элизу.

– Ты принадлежишь мне, – жена дёрнула плечиком. – Я не делюсь.

И тем не менее, жизнь шла хорошо. До получения треклятого письма Лаймен, доставку которого Марис не смог утаить от Лиз. Вести с родины, где Элиза не была более двух лет, взволновали её. А более всего тот факт, что Лаймен Стронберг ничего и не писала о её семье. Прикажете упоминать о крестьянах? Пфе, сударь мой, моветон! А не угодно ли и о свинячьем опоросе?

– Читай, – дрогнувшим голосом попросила Лиз. Марис вздохнул, достал второй лист из конверта.

« …далёкое расстояние, любезный сын, делает новости не совсем таковыми, пока почтовые кареты домчат нам твои послания. Вот и узнала я, что родилась у тебя дочь, когда малышке уж месяца три исполнилось. Но это ничего, возблагодарить Господа никогда не поздно! Надеюсь, что и супруга твоя…»

Быстрый взгляд на Элизу.

« …пребывает в добром здравии и сможет по прошествии приличествующего времени одарить тебя сыном-наследником…»

Лиз хмыкнула, встала, стремительно отошла к окну. Марис читать не перестал, зная, что она всё равно слушает.

« …новости есть и у нас. С полгода назад Аделаида объявила, что она в тягости, а всё оттого, что ездила она к святым мощам на поклон. Наверное, сила святых помогла, ибо ребёночка она не скинула, как прежде, и теперь ходит круглая, что твоя бочка. И радоваться бы мне милости такой, да вот сомнение гложет: Раймонд ли семя посеял то? Не в себе он с тех пор, как девка его деревенская в лесах сгинула…»

Лиз крутанулась вокруг своей оси, в ужасе уставилась на Мариса, отвечавшего ей беспомощным взглядом. Оба они понимали, что «деревенской девкой» могла быть только Линета Линтрем.

Марис наскоро просмотрел остатки письма.

– Ничего интересного. В основном, догадки, кто может быть отцом ребёнка Аде. Maman грешит на молодого поручика, гостившего по соседству. Сетования, что здоровье отца пошатнулось, от Рея помощи никакой, и maman приходится лично направлять и проверять управляющего, чтобы всё делалось вовремя и не воровал.

– Я должна ехать туда, – Элиза кусала губы. – Я же неблагодарная! Уехала и забыла. А мама уже тогда чувствовала себя нехорошо.

– Там брат твой, – возразил Марис. Пускаться в далёкое путешествие с семимесячной дочерью на руках не хотелось.

Элиза вскинулась горячей лошадкой:

– А что брат? Куда Георгу, помимо своих детей, ещё пять сестёр малолетних? Что с Линетой случилось? Как там… Андрес?

Муж явственно скрипнул зубами. Лиз глянула виновато – но не остановилась.

– Нельзя скрываться в Париже и далее. Ты решил, мы едем?

Проще всего было настоять на своём праве главы семьи единолично принимать решения. Только Элиза ему подобного манифеста не простит.

– Ma cherie, ну что ехать-то? Кристиана ещё мала, ты её к груди прикладываешь. Пусть ей хотя бы год исполнится. А там, на родине, уже всё, что было суждено, произошло.

Элиза слушала его и даже кивала, и Мариса обманул её покорный вид. Он думал, что если её сейчас задержать в Париже на полгодика, то острота переживаний схлынет, а там, глядишь, к зиме она и вторым беременна будет. И опять же нельзя пускаться в дорогу, положение-то деликатное!