Дом там, где твое сердце

Не удержалась, ах, не удержалась от шпильки, вернувшей ей часть равновесия. Бывший жених лишь выпучил глаза, а Элиза с гордой, прямой спиной пошла к материнскому дому. А как скрылся новый дом Андреса за поворотом да стихли вопли его жены, прыгающей вокруг остолбеневшего супруга, обессиленно опустилась на придорожный камень. Отчего так странно устроен человек, что кормится он мечтами и иллюзиями, а как лишится их – может даже умереть от разочарования? Дура она, выстроила в небесах хрустальный замок да принца волшебного посадила в него, хоть по всем правилам сидеть бы там принцессе. Что теперь делать с разбитым сердцем, как жить? В голове всё мутится… солнце, хоть и осеннее, а как печёт…

Кто-то присел рядом на корточки.

– Довольна? Добилась своего? А ведь какую силу воли проявила…

Знакомый голос, вот только делать его обладателю здесь нечего. Элиза распахнула глаза.

Марис Стронберг смотрел грустно и строго, без издёвки, без желания причинить боль.

– Откуда… – рот женщины пересох, превратился в пустыню, голова поплыла. Почудилось вдруг – не было ничего, никуда она и не уезжала, ей снова семнадцать и после сбора урожая пойдёт замуж за Андреса… а молодой барон ухлёстывает за ней…

– Доволен будь… – слабый хрип, и женщина валится на дорогу с камня, падая в чёрное небытие.

Глава 43

Лаймен Стронберг, разумеется, представляла себе сцены очередного возвращения младшего сына домой. И пешком, и на лошади, и роскошный выезд в карете, внезапный или предупреждённый письмом. А вот такого – в запылённой одежде, без сопровождающих и слуг, зато с бесчувственной женщиной на руках – не предусмотрела. Не хватило бурной фантазии.

– Господь милосердный, да что же это!

– Ну извини, мама, – Марис ухитрился пожать плечом. Протиснулся в дверь боком, оберегая ноги и голову своей ноши. – Это Элиза, ей солнцем голову напекло.

– Может, беременна? – с надеждой воззрилась мать. Сын сорвался.

– Дай же мне положить её куда-нибудь! Потом умыться б с дороги. Я скакал верхом из Мальмё без остановки. Жёнушка моя, кажется, тоже.

Лаймен заметно удивилась, однако молча, без слов, указала путь в гостевую спальню, где невестка была положена на застеленную кровать. Служанка приволокла холодный компресс на голову и была тут же приставлена Лаймен к делу.

– Приглядишь за молодой госпожой. А ты, – палец упёрся в грудь Мариса, – пойдёшь со мной. Выпьем чаю, поговорим.

Сын рассказал ей… наверное, не всё, но многое. Умеренно счастливая семейная жизнь, растёт дочка. Вот только жена беспокоилась за своих родных. Пришлось разрешить ей путешествие под охраной, от которой она в последнем городе благополучно удрала. Как только понял, что без него она наделает глупостей – пустился вслед. Догнать удалось уже в родной деревне.

– Вы останетесь здесь жить? – Лаймен мечтала скрасить своё одиночество. Муж капризен и частично парализован после головного удара, сын погружён в себя, а когда удаётся расшевелить его – того хуже, впадает в буйство. На фоне этих несчастий – цветущая, безмерно довольная собой Аделаида, дохаживающая последние недели беременности. В поместье теперь раз в три дня наезжал лекарь, что обходилось в кругленькую сумму хозяйке его. А проку-то… Эмилю легче не становилось, рука так и не шевелится, Раймонд и вовсе теперь прячется по углам и спит при свете свечей – говорит, теней боится. А надумай Аде рожать сразу после отъезда лекаря, так он ведь коней обратно не повернёт. Так хотелось бы иметь под рукой кого-то разумного, кто в силах помочь в трудной ситуации…

Марис слушал жалобы матери сочувственно, а всё ж обещаний не давал. Пусть для начала придёт в себя от тягот путешествия Элиза.

– Любишь ты её всё-таки, вижу, сын, – с должным оттенком неодобрения заметила Лаймен.

Марис не стал вилять.

– Люблю. В огонь, может, не брошусь, а прощаю многое. И она мне прощает.

– Она – тебе? – каждое слово Лаймен было выделено большими буквами удивления. Мол, кто невестка, а кто её сын.

Марис глядел устало.

– Да брось ты, мама, эти сословные различия! Лиз – моя женщина, я мужчина. В любви каждая крестьянка – королева.

– Хорошо поёшь, братец, я аж заслушалась, – Аде Стронберг шагнула в гостиную, задев плечом раздвигающиеся двери. Последние дни беременности «украсили» её пятнами на лице и раздувшимися ногами, но в то же время рыжие волосы стали длиннее и гуще, а щёки розовели румянцем. Не дожидаясь приглашения, Аде села.

– Чего же ждать королеве в любви?

– А королева уже достигла своего предела, – парировал Марис. Невестка ему не нравилась. Прежде всего, склонностью к гадостям и проказам.

– Так что, люби – не люби, а счастья не будет?

– Каждая женщина носит счастье в себе.

Аде с иронией глянула на свой огромный живот. Марис продолжил.

– Счастье любить кого-то ещё, кроме своей драгоценной персоны. Заботиться. Отдавать своё время и силы.

– Ты нам мечту описываешь, а не свою женщину. Тоже ведь самаритянка ещё та.

Марис не стал отрицать очевидное. По крайней мере, Элиза любила своих сестёр. Лаймен будто услышала его мысли.

– Твоя жена родных видела?

– Да. О девочках надо бы позаботиться, если уж брату не до них. У меня есть кое-какие мысли, осталось отдать распоряжения.

Болела Элизабетта Стронберг не тяжело и не долго – три дня, однако поизучать потолок всё же пришлось. От себя самой не скрывала, что больше симулирует слабость нервов вкупе с расстройством хрупкой душевной организации, выгадывала время подумать. Муж на глаза не показывался, даже было сомнение, что там, на дороге, она видела его. Но ухаживающая за ней служанка подтвердила, что да, гостит Лиз в доме госпожи баронессы Стронберг, а как бы она сюда попала без Мариса. Сам молодой господин уехал, прислуга не знала, куда. Элиза думала – хлопотать о разводе либо раздельном проживании, но на этой мысли надолго не задерживалась. Если так, он будет в своём праве, она его не послушалась, удрала в Швецию. Кристиану, конечно, заберёт. Дочери будет с ним лучше. Или, по воле Господа, материнские чувства она рано растратила на сестёр, или вообще была в них урезана, но – дочь и дочь. Славная, милая, а только львицей при слепом помёте Элиза себя не чувствовала. Ей бы с сёстрами разобраться. Как теперь прокормить их? Придётся для начала заняться огородом, впрочем, до зимы она ничего не вырастит. Наняться бы куда в прислуги, только не к старосте же на поклон идти! И не к матери Мариса. А больше людей, способных нанять прислугу, в их округе не водится. Деньги, что были, она все оставила Белль, так была уверена в своём Андресе. Вспомнив сытое, даже припухшее лицо, Элиза поморщилась. Вот он, герой грёз идиотки! За глупость и будет теперь расплачиваться, биться, как рыба об лёд, в попытках прокормить себя и девочек придётся просить брата о помощи, чтобы поддержал до весны, а там она отправится в Мальмё. Белль, может, её дождётся. Устроится служанкой в доходный дом, девчонок заберёт к себе…

– К вам госпожа Лаймен! – на миг просунулась в двери мордашка горничной, и девушка тут же убежала. Элиза нехотя приняла чуть более достойную позу – подоткнула подушку повыше, спрятала голые ноги под одеяло.

Мать Мариса вошла стремительно, уселась в кресло на отдалении от кровати, будто боялась от невестки чем заразиться – то ли дуростью, то ли неблагородным происхождением. Элиза могла бы её успокоить, мол, ни то, ни другое не передаётся по воздуху. Но молчала, открыто, прямо разглядывая свекровь. Время щадить Лаймен не собиралось, и не купишь вечной молодости, можно только ловить ускользающую птицу свежести за хвост. Печали и трудности успешной охоте не способствуют, а горестей, видимо, хлебнула Лаймен немало.

– Здравствуй, Элиза Линтрем, – отрывисто начала свекровь.

– Стронберг я, матушка, – вздохнула строптивица. – Принято брать фамилию мужа в браке.

– Принято-то принято, да только долго ли ты в нём останешься со своими выходками?

– Это уж мужа забота.

– Я тебе добра желаю, Элиза!

Поднятые брови.

– Давно ли, матушка?

Лаймен поморщилась.

– Марису ты дорога, значит, и мне тоже.

Лиз сползла ниже в кровати.

– Не напрягайтесь, госпожа. Ваш сын разведётся со мной, и не придётся изображать невесть что, тратить своё красноречие.

Лаймен внимательно рассматривала её.