Сказание Джеуджиро

– Но я не перечил… – не успел договорить Гирнгримгрон, как надсмотрщики взяли его под руки и поволокли за собой.

Двое толстых Драм, тянущих за собой худощавого Гирн, шли по пещерным тропам. Они сделали пару остановок для отдыха и перекуса. Гирнгримгрон, разумеется пищи не получил, а лишь наблюдал за тем, как двое прожорливых надсмотрщиков набивали свои рты. Миновав окраины районов, где проживали представители крови Гирн, они пришли в место, которое считалось самым мрачным в Аркфаре. Это была давно забытая и брошенная пещера, где когда-то случился ужасный обвал, погубивший многих. Среди погибших были и родители Гирнгримгрона. Он был еще младенцем когда это случилось и оттого не скорбел от утраты. После обвала шахту не раз заваливало вновь, поэтому ее забросили, а потом стали использовать как тюрьму, в которой пребывали узники, брошенные в ямы.

Аркханес был единственным из Арк, кто посещал брошенную пещер. Он мнил себя судьей. Никто не смел возражать, ведь он был высшей крови. Он сидел в одной из мрачных пещер, за столом из белого камня и сложив руки у подбородка выносил вердикты. Гирнгримгрона привели к нему за наказанием и поставили прямо напротив стола.

– Аркханес! – склонив голову, твердил Драмкраурик. – О, возвышенный в наших чертогах, мы привели к тебе этого уклониста, чтобы ты определил ему наказание, которое он, безусловно, сочтет справедливым.

Сперва, Аркханес промолчал, глядя на знакомое лицо, которое ему уже приходилось судить.

– Как зовут эту низость? – высокомерно произнес он.

– Представься! – Дернув за руку Гирнгримгрона, возмутился Драмкраурик. – Аркханес желает знать твое имя.

– А может, лучше ты меня представишь?

– Да как ты смеешь мне дерзить?!

– Он вообще-то с тобой разговаривал, а не со мной.

– Гирнгримгрон, – продолжил Драмкраурик. – Так его нарекли. Он частый гость в этих местах, и ему, похоже, яма полюбилась.

– Гирнгримгрон? Не припомню этого имени, – будто пытаясь вспомнить, говорил Аркханес, хотя помнил это имя.

– Вы заняты слишком важными делами, вам нет нужды помнить имена низших кровей.

– Что сделал этот низший аркфариец? За что его судить?

– Он не работал в шахте три восхода. Он – уклонист.

– Низший, – обратившись к Гирнгримгрону, говорил Аркханес, – это правда?

– Не совсем.

– Да как ты смеешь лгать!? – возмутился Драмкраурик.

– Я и не лгал, я просто хочу пояснить.

– Пусть продолжает.

– Я вовсе не желал уклоняться. Я добыл огромный кусок руды и обменял большую его часть на отдых. Я беззаботно отдыхал в своем жилище, принимая гостей, а иногда блуждал по просторам Аркфара. Я настолько был увлечен отдыхом, что позабыл о том, что мне необходимо отправляться в шахту.

– Значит, ты просто гулял, и в прогулках своих позабыл о работе?

– Да.

– Твои слова не имеют значения, – продолжил Аркханес. – Ты низшей крови и должен работать в шахте. Ты не явился в шахту, и поэтому ты уклонист. Ты отправишься в яму и встретишь в ней шесть рассветов Ирао.

– Зачем тогда задавать вопросы, если ответы не имеют значения?

Драмкраурик и Драмсаррос от возмущения напряглись. Аркханес был в гневе, но сдерживал себя, крепко сжимая руки, сложенные у подбородка.

– Возможно, – медленно, но сдержанно продолжил он, – ты сомневаешься в моем решении бросить тебя в яму?

– Сомневаюсь, как и прежде, – уверенно заявил Гирнгримгрон. – Мне всегда казалось это абсурдом. Ведь я могу не работать в шахте еще довольно долго, у меня для отдыха хватит пищи. Мне нет нужды кормить семейство, ведь я его лишен. Мне нравится безделье. Почему я должен работать, если могу этого не делать?

– Таковы правила. Ты низший, ты крови Гирн, ты рудокоп отроду. Ты обречен работать в шахте. И чтобы отдыхать, ты должен добывать руду. И работать ты будешь не когда захочешь, а всегда. И с этого момента за свои вопросы и сомнения ты проведешь сорок восходов в яме отрешенных.

Гирнгримгрон даже не удивился. Его увели в самую дальнюю часть покинутой пещеры, где не было узников и даже надсмотрщики страшились туда ходить. Там находилась яма отрешенных – мрачная и темная пещера, тянущаяся глубоко вниз. В одной из стен ямы была дыра, которая вела в просторное ущелье, куда проникали лучи Ирао, через трещину в горной породе Аркфариэла. Яму покинуть можно было, спустившись по крутой и высокой стене, в низовьях которой бурно текла горная река.

Туда редко отправляли узников, но если такое случалось, то им приходилось непросто, поскольку они страшились лучей Ирао. От страха им казалось, что лучи проникнут в темницу и сожгут их. Даже после заката страх не покидал узников, ведь стоило ущелью наполниться тьмой, как всюду начинали раздаваться ужасающие вопли аркфариэльских джамаилов, глаза которых светились в темноте фиолетовым цветом, когти их были острее ножей, а шерсть была черной, как самые темные недра Аркфариэла. И казалось узникам, будто в их пещеру ворвутся джамаилы и разорвут их на куски. Но Гирнгримгрон не раз уже бывал в яме отрешенных за частые уклонения от работы. Он знал, что находясь там, ни лучей Ирао, ни джамаилов бояться не стоит. Потому что и те, и другие обитают лишь за ее пределами.

Его привязали веревкой к подъемнику и дали в руки мешок с едой, которой было не так много. Шестерни вращались, а канат опускал вниз спокойного Гирнгримгрона, узника ямы отрешенных.

– Не ешь все сразу, – кричал ему вслед Драмкраурик, – еду тебе никто не принесет.

Гирнгримгрон молча погружался вниз. Стоявшие сверху толстые надсмотрщики провожали его взглядом, ехидно улыбаясь. Минуя сырые скалистые стены, он приблизился ко дну ямы. Он отвязал веревку, и та устремилась вверх. Подойдя к краю темницы, он посмотрел на то, как за пределами широкой дыры лучи Ирао освещали просторное ущелье, и видно было, как один джамаил пришел на водопой к бурно текущей реке. Но будто почувствовав, что сверху за ним наблюдают, он поспешил прочь, быстро перебирая четырьмя черными лапами.

Сидя на камне, Гирнгримгрон задумчиво глядел вдаль. В этот раз ему все казалось иначе. Он уже не раз встречал восходы Ирао в яме отрешенных, и всегда возвращался на поверхность, продолжая работать в шахте, обменивать руду на отдых и еду, а затем вновь погружаться за рудой, изнывая от тягостной работы. Он иногда думал, что лучше находиться в яме, где дают хоть какую-то еду, чем в шахте, где постоянно приходилось себя утруждать. Он положил под голову мешок с едой, прилег и задремал.

Его голову часто посещали мысли покинуть бездну и отправиться в дальние скитания, на другой берег бурной реки. Его не пугала ни высота, с которой ему пришлось бы спускаться, ни река, которую ему пришлось бы миновать. Он думал лишь о неизвестности, с которой ему предстояло встретиться за пределами ямы, где после заката во мраке бродят джамаилы. Никто не осмеливался покидать бездну или ступать дальше заброшенных шахт, ведь жителям Аркфара была известна лишь та жизнь, которая происходила в его пределах, и каждому она была дорога. Случалось, что узники безвозвратно пропадали, и считалось, что они уходили и погибали.

За пределами темницы свет Ирао покидал ущелье, и в сгущающейся всюду тьме раздавались звуки воющих джамаилов. Они то и разбудили спящего узника. Он подошел к краю и громко завопил, вой стих на миг, но затем продолжил раздаваться. Мгновение отделяло его от решения бросить все и отправиться в невиданное скитание, которое могло бы кончиться трагично. Но его посетили сомнения. И чтобы им не поддаваться, он бросил сумку с едой вниз, на другой берег бурной реки, а затем схватился руками за голову, подумав о том, что делать дальше. Ему оставалось либо погибнуть от голода, сидя в своей темнице, либо спуститься за своей пищей. Погибать от голода он не желал, и поэтому, даже не взглянув вниз, начал спускаться.

На отвесной скале, было мало выступов, за которые можно ухватиться, поэтому спускался он медленно, нащупывая надежные места. Преодолев больше половины стены, он едва мог пошевелить пальцами. Каждый сделанный вниз шаг казался ему последним, и силы его покидали. Внизу, когда он ступил на камень, его ожидало облегчение и боль, пронзающая его руки, ноги и спину. Ему оставалось лишь плакать от боли и радоваться, что он не сорвался и не рухнул.

Река текла бурно, он опустил в нее свои руки и вместе с ее прохладой ощутил облегчение. А когда он опустил в воду голову, то почувствовал прилив энергии и дикое желание мигом вытащить ее из воды. Река была неглубокой. Когда он ее преодолевал, вода доставала ему до груди. На другом берегу он прилег рядом с сумкой и посмотрел на дыру в скалистой стене, из которой выбрался. Она была вроде совсем рядом, но путь, который он преодолел, оказался тяжек. Его посетила мысль, что, возможно, стоит вернуться, но желания взбираться по стене у него совсем не было. Он повернул голову, и, глянув во тьму, откуда на него смотрели фиолетовые глаза джамаилов, встал и пошел на встречу к ним.

Свет Ирао уже почти покинул просторы ущелья. Гирнгримгрон мог не бояться, что лучи его сожгут, и поэтому смело двигался дальше. Он перебирался с камня на камень, ведь в тех местах не было троп, по которым можно было беззаботно ходить. Джамаилы издавали вой, но не приближались, лишь мелькали во тьме их фиолетовые глаза. Гирнгримгрон опасался, что они могут на него напасть, но не думал, что для этого есть повод. Казалось, они пытаются его напугать, но сами боялись.

Тьма сгущалась. Сумеречный свет Ирао остался позади. Гирнгримгрон мог различать предметы в темноте и немного ориентироваться, поскольку зрение аркфарийцев позволяло им видеть в темноте, но на небольшом расстоянии. Он долго шел, блуждая то среди светящихся кристаллов, то средь пещер, где по стенам шуршали светящиеся многоногие мизеи. Он остановился в расщелине, где завывающий ветер блуждал среди камней, становясь мелодией. Миновав пещеры, он приблизился к большому водопаду, стремящемуся вниз по крутому склону и дальше становившемуся бурной рекой. Он остановился у стены воды и заметил, что реку можно перейти за водопадом.

За водопадом было скрыто углубление, в котором находилась статуя каменного великана, высеченного из живой руды и крепкими узами прикованного к скале. Гирнгримгрон прикоснулся к нему, почувствовав тепло.

– Я чувствую прикосновение. – Неподвижные каменные уста великана издали громкий голос.

Гирнгримгрон, глядя на великана, попятился назад.

– Ты можешь разговаривать?! – искренне удивился он.

– Я слышу голос.

– Я тоже. И это просто удивительно. Ты сотворен из живой руды и можешь разговаривать.

– Я сотворен не из руды. Я был подобен тебе, но в прежней жизни я был не так бледен, как ты.

– Как же ты смог стать каменным?

– Меня поместили в этот доспех из глубинной руды, когда я погибал.