В аудитории, где должно было проходить занятие литкружка, какой-то кудрявый черноусый парень в красивом, полуспортивного покроя костюме играл на пианино чардаш.
– Это мадьяр, – шепнул Исхаку его знакомый парень. – Учится на историческом факультете.
Появилось ещё четверо венгерских студентов, подошли к тому, который играл на пианино, о чём-то громко поговорили, громко посмеялись. Исхак удивлённо следил, как уверенно, по-хозяйски они держатся, громко, не стесняясь, разговаривают и хохочут. Довольно свободно они говорили и по-русски, знакомый Исхака сказал, что венгры знают по нескольку европейских языков.
Вскоре народ собрался, невысокий длинноволосый студент в клетчатом пиджаке сказал, что очередное заседание считается открытым, и предоставил слово поэту, члену Союза писателей. Исхак воззрился во все глаза: первый раз в жизни он видел живого поэта! Надо сказать, на улице он вряд ли отличил бы его от прохожих, Исхаку всегда казалось, что в лице поэта, хотя бы в его глазах, обязательно должно быть «что-то такое».
Поэт был среднего роста, рыжий, с бурым лицом человека, любящего «заложить за воротник». Свою поэму «О счастье» он читал громко, грубым голосом, словно на кого-то сердясь, нелепо размахивая правой рукой. Сначала Исхак просто следил за ним с изумлением, потом вслушался в текст и изумился ещё больше. «Наверное, этот громкоголосый дядя в деревне никогда не бывал», – подумал Исхак. В поэме у деревенских парней – рты до ушей, им сытно и легко живётся, с утра до вечера они наяривают на гармошках, даже в поле, за работой, весело и дружно поют.
Односельчане Исхака никогда на работу с гармошкой не ходили, особенно теперь. На голодный желудок не станешь плясать и петь…
Но Исхак, конечно, не решился спорить с автором, он просто сидел, глядя на своих соседей, среди которых были и его соученики по школе в Мэлле, – все они горячо хлопали, когда поэт кончил. Потом читали стихи члены кружка, в их стихах жизнь тоже была сытной, прекрасной, «лучшей в мире»… Исхак слушал, грустно думая о том, что, видно, он и правда «деревенщина», «серая скотинка», не дорос до понимания такой «высокой» поэзии. Видно, в стихах нужно изображать жизнь красивой, весёлой, совсем не похожей на ту, какая у них в Куктау. А может, так плохо живут только в Куктау, потому что там председателем Салих Гильми?…
Вышел он из университета растревоженный. Стихи о необыкновенно красивой жизни… Потом венгры, так же просто, как их рябой Василь на трёхрядке, игравшие на пианино… Ведь и в Венгрии была война, фашисты. Когда же эти парни успели выучить европейские языки, когда они учились музыке?… Его мать, сёстры, работая дни и ночи, не смогли из-за войны купить Исхаку даже простую тальянку, о которой он так мечтал… Есть, значит, у судьбы любимые и нелюбимые дети…
Вот он кончит учиться, получит диплом. Диплом!.. Получит и снова уедет в Куктау, где нет ни радио, ни электричества. Будет до крови под ногтями воевать с чертополохом… Вырастит хлеб. Свезёт его в Челны. Снова посеет. Снова уберёт. И полуграмотный Салих Гильми будет указывать ему, что и как делать, грозить, оскорблять…
А где-то останется большой город, театры, музыка, электричество, квартиры с удобствами. Не только сам Исхак, но и дети его будут учиться в той же школе в Мэлле с низким потолком, где сквозь щели в бревенчатых стенах дует ветер…
Исхак остановился. Нет!.. Нельзя заноситься перед родной землёй, презирать её, изменять ей словом или душой. Нельзя грешить на неё. Кто был его дед, отец?… Безграмотные тёмные крестьяне. Он, Исхак, хоть и полураздет, не всегда сыт, но учится. Учится в большом прекрасном городе, получит диплом, станет специалистом, вернётся в Куктау, чтобы и там жизнь постепенно изменилась, стала легче, сытнее, ближе к тому, что он видит сейчас в городе. Дети Исхака, безусловно, будут жить иначе, чем он, а дети его детей будут жить прекрасно…
После этого «выхода в свет» Исхак не посещал больше занятий литкружка – уж больно чужим, из «другого мира» он почувствовал себя там. Не ходил он также с соседями по общежитию на танцы, на гулянья в парк, жил тихо, сам по себе. Учился упорно, ездил летом в деревню, время шло.
Но одна из вёсен неожиданно внесла в его жизнь некоторую перемену.
Наступили жаркие дни, вода в Волге стала достаточно тёплой, и Исхак не удержался от соблазна, сдав очередной зачёт, махнуть с сокурсниками на Волгу. Надо сказать, что то позорное купанье в детстве не прошло для парня даром. Он тайком от сверстников стал ходить на запруду, и скоро уже плавал лучше всех в деревне. Случалось ему купаться и в Волге, бороться с её сильным течением, поэтому, когда кто-то из ребят предложил поехать на Волгу, на остров Маркиз, Исхак не устоял перед соблазном.
Сначала они гурьбой ходили по пляжу и глядели на загорающих красивых девушек. Потом нашли место посвободней, разделись и стали купаться. Уродливая одежда Исхака портила его фигуру, а когда он, сбросив всё, остался в трусах, на его широкие плечи, сильные руки и длинные сильные ноги загляделись завистливо даже друзья.
– Тебе, Исхак, на бокс бы ходить, в секцию… – сказал кто-то. – Ишь, нарастил какие бицепсы!
– А сколько потом буханок хлеба есть? – засмеялся Исхак.
Неподалёку группа девушек играла в волейбол, они, вероятно, тоже заметили Исхака, потому что мяч уж слишком часто стал падать возле парней. Те приняли этот вызов и начали, пересмеиваясь с девушками, гонять мяч. Исхак в этой игре участия не принял, лёг на песке, подставив солнцу сильные лопатки, любовался Волгой. Потом ему стало жарко, и он залез в воду, саженками быстро поплыл, перебарывая течение, на другой берег. Две девушки из игравших в мяч тоже решили искупаться, одна, доплыв до середины, повернула назад, другая продолжала плыть. Исхак не стал выходить на берег, повернул назад. Девушка окликнула его:
– Я устала, подстрахуйте меня, пожалуйста.
Исхак подплыл ближе, девушка взялась за его плечо и они поплыли рядом. Течение было сильным, их снесло гораздо ниже того места, где они входили.
Вылезли на берег, девушка сняла купальную шапочку, тряхнула головой – волосы у неё были пышные и блестящие, глаза голубые с поволокой. Длинноногая, тонкая в талии, с высокой грудью – Исхак отвёл глаза от её обнажённых плеч, уже успевших красиво загореть.
– Спасибо, – сказала девушка, доверчиво глянув на Исхака снизу вверх. – Без вас мне бы плохо пришлось, до сих пор отдышаться не могу.
Исхак улыбнулся смущённо.
– Да что там… Не рискуйте больше, ладно?
Пошли по песку к товарищам.
– Вы часто здесь бываете? – спросила девушка, опять как-то наивно взглянув на Исхака снизу.
– Да нет, редко такая счастливая минута выпадает.
– Почему? – девушка удивлённо подняла брови. – Здесь прекрасное купанье! Я даже зимой в бассейн хожу.
– Летом я не бываю в Казани, в деревню уезжаю. А зимой – когда? В библиотеке сижу, времени ни на что не хватает.
– А где вы учитесь?
«Ну вот, – подумал Исхак, вспомнив вдруг Мунира Тазюкова. – Обязательно надо поинтересоваться!»
– В авиационном институте… – соврал он вдруг.
– Хороший институт, – девушка посмотрела на Исхака с уважением. – Для ребят просто прекрасный! А я в медицинском учусь.
– На каком курсе?
– На третьем.
– И я ведь на третьем!
– Здорово! Какое совпадение! – девушка звонко засмеялась. Её голос, низкий, чуть глуховатый, вдруг напомнил Исхаку Санию, сердце у него больно стукнуло. – А почему вы одни приехали, без девушек? – продолжала расспрашивать его спутница. – Хотя в ваш институт девушек мало берут.
Исхак молча кивнул.
Они дошли до того места, где раздевались. Товарищи Исхака возились в воде, девушки продолжали играть в мяч.
– Пойдёмте, я вас с нашими девчатами познакомлю, – позвала его спутница.
Исхак вспыхнул.
– Спасибо… – сказал он с затруднением.
Девушка, почувствовав, что он стесняется, не стала настаивать.
– Хорошо, не надо, – она мягко улыбнулась. – Но вы подождёте меня? Вместе поедем?
Она убежала к подругам, Исхак вернулся на своё место, лёг. Товарищи, выбравшись из воды, плюхнулись на песок, окружив Исхака, стали подтрунивать над ним.
– Тихий-тихий, а какую красотку отхватил!
– Слушай, зацепись давай прочно, не упусти жар-птицу, глядишь, и мы по твоей проторенной дорожке туда потопаем, подружек её отхватим!..
Домой он ехал вместе с Лейлой.
Надо сказать, что вообще-то за три года житья в большом городе Исхак стал уже не тем диким деревенским парнем, который когда-то вошёл в двери общежития сельхозинститута с деревянным баульчиком в руках. Случалось ему за эти годы – правда, не часто – и в кино ходить со своими сокурсницами, и в садах казанских гулять, но то были просто дружеские отношения людей, связанных одними интересами. А вот так, средь бела дня, с красивой незнакомой девушкой, которая к тому же нравилась ему, Исхак ехал впервые.
Злясь на себя и от этого становясь ещё более неловким, Исхак чувствовал, как словно бы глупеет, не может связать пяти слов, даже движения делаются неуклюжими и трудными, как во сне. Он раза два наступил Лейле на ногу, она шутливо побранила его, после чего Исхак совсем язык проглотил от неловкости и смущения.