Крейг Кеннеди

– Да, – ответил Эндрюс, – и самоубийство – первая и самая простая теория. Ты даже не представляешь, насколько распространенным становится преступление самоубийства ради страхования жизни. В наши дни мы, страховщики, почти верим, что каждый, кто подумывает о прекращении своего существования, оформляет полис, чтобы сделать свою жизнь, которая для него бесполезна, выгодой, по крайней мере, для кого-то, и кошмаром для страхового детектива.

– Я знаю, – вмешался я, потому что вспомнил, что в то время меня очень интересовало дело Фелпса, – но я думал, что врачи, в конце концов, сказали, что смерть наступила из-за сердечной недостаточности.

– Так сказал доктор Форден, подписавший бумаги, – поправил Эндрюс. – Сердечная недостаточность, что это значит? С таким же успехом можно сказать, что у вас перехватило дыхание или отказали нервы. Я скажу вам, что это была за причина, на мой взгляд. Это был провал в деньгах. Тяжелые времена и неудачные инвестиции обрушились на Фелпса еще до того, как он по-настоящему понял, как распорядиться своим небольшим состоянием. Оно позвало его домой и – пуф!– он умирает, чтобы оставить своей семье крутые полмиллиона после своей смерти. Но сделал ли он это сам или это сделал кто-то другой? Вот в чем вопрос.

– Какова твоя теория, – рассеянно спросил Кеннеди, – надеюсь, что в жизни Фелпса не было скрытого скандала до или после того, как он женился на русской танцовщице?

– Я не знаю, Кеннеди, – признался Эндрюс. – У меня было так много теорий, и я менял их так быстро, что все, на что я претендую, помимо голых фактов, которые я изложил, – это то, что там, должно быть, был какой-то яд. Я скорее чувствую это, чувствую, что на самом деле в этом нет никаких сомнений. Вот почему я пришел к тебе. Я хочу, чтобы ты выяснил это, так или иначе. Компания не заинтересована ни в чем, кроме как в том, чтобы докопаться до истины.

– Тело действительно там? – спросил Кеннеди. – Ты его видел?

– Оно было там не позднее, чем сегодня днем, и к тому же в почти идеальном состоянии сохранности.

Кеннеди, казалось, смотрел на Эндрюса и сквозь него, как будто хотел загипнотизировать его, чтобы вытянуть из него правду.

– Дай-ка я посмотрю, – быстро сказал он. – Сейчас еще не очень поздно. Мы можем посетить склеп сегодня вечером?

– Запросто. Моя машина внизу. Вудбайн недалеко, и вы найдете его очень привлекательным пригородом, если не считать этой тайны.

Эндрюс, не теряя времени, доставил нас в Вудбайн, и на окраине маленького городка, одного из самых богатых в городе, он высадил нас в наименее вероятном месте из всех – на кладбище. Посещение кладбища не слишком приятно даже в ясный день. Ранним вечером это просто сверхъестественно. То, что было ужасно при дневном свете, стало вдвойне ужасным под покровом темноты.

Мы вошли на территорию через ворота, и я, по крайней мере, даже при всей просвещенности современной науки, не смог сдержать странного и жуткого ощущения.

– Вот склеп Фелпса, – указал Эндрюс, останавливаясь возле мраморного сооружения в греческом стиле и вытаскивая дубликат ключа от нового замка, который был установлен на тяжелой двери из решетчатого железа. Когда мы вошли, он содрогнулся от влажного запаха разложения. Кеннеди принес с собой свой маленький электрический фонарь, и, когда он сверкнул им, мы с первого взгляда увидели, что сообщения не были преувеличены. На всем были следы борьбы. Некоторые украшения были сломаны, а сам гроб был взломан.

– Я сохранил вещи в том виде, в каком мы их нашли, – объяснил Эндрюс.

Кеннеди долго и внимательно вглядывался в разбитый гроб. С небольшим усилием я тоже проследил за движением круга света. Тело, как и сказал Эндрюс, находилось в превосходном, действительно идеальном состоянии сохранности. Как ни странно, на нем не было никаких следов разложения.

– Странно, очень странно, – пробормотал Кеннеди себе под нос.

– Может быть, это были какие-нибудь студенты-медики, похитители тел? – задумчиво спросил я. – Или это был просто акт вандализма? Интересно, могли ли с ним быть похоронены какие-нибудь драгоценности, как сказал Шонесси? Мотивом стало бы простое ограбление.

– Там не было никаких драгоценностей, – сказал Эндрюс, думая не о первой части моего вопроса, а внимательно наблюдая за Кеннеди.

Крейг опустился на колени на влажный, покрытый плесенью пол и, приблизив свой фонарик к камням, рассматривал кое-какие пятна тут и там.

– Не могло быть никакой подмены? – прошептал я, все еще думая о разбитом гробе. – Это, знаете ли, скроет следы отравления.

– Нет, – уверенно ответил Эндрюс, – хотя тела можно получить достаточно дешево в морге, якобы для медицинских целей. Нет, это Фелпс, все в порядке.

– Ну, тогда, – настаивал я, – похитители тел, студенты-медики?

– Вряд ли, по той же причине, – возразил он.

Мы наклонились поближе, чтобы посмотреть на Кеннеди. Очевидно, он нашел несколько круглых плоских пятен с маленькими брызгами рядом с ними. Он тщательно старался соскрести их без окружающей плесени.

Внезапно, без предупреждения, снаружи послышался шум, как будто кто-то пробирался сквозь подлесок. Это было страшно в своей внезапности. Был ли это человек или призрак? Кеннеди метнулся к двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как тень бесшумно скользнула прочь, затерявшись в темноте прекрасных старых ив. Кто-то подошел к мавзолею во второй раз, не зная, что мы там, и сбежал. Дальше по дороге мы слышали мурлыканье почти бесшумного мотора.

– Кто-то пытается проникнуть сюда, чтобы что-то скрыть, – пробормотал Кеннеди, подавляя разочарование из-за того, что не смог разглядеть незваного гостя поближе.

– Значит, это было не самоубийство, – воскликнул я. – Это было убийство!

Крейг осуждающе покачал головой. Очевидно, он еще не был готов к разговору.

Еще раз взглянув на тело в разбитом гробу, он заметил:

– Завтра я хочу навестить миссис Фелпс и доктора Фордена, и, если удастся его найти, Дана Фелпса. Тем временем, Эндрюс, если вы с Уолтером постоите здесь на страже, я хотел бы забрать из своей лаборатории аппарат, который я хотел бы установить здесь, пока не стало слишком темно.

Было уже далеко за полночь, когда кладбища, как говорится, зевают, когда Крейг вернулся. За это время ничего не произошло, кроме тех обычных жутких звуков, которые можно услышать в сельской местности ночью где угодно. Наш посетитель в начале вечера, казалось, был напуган навсегда.

Внутри склепа Кеннеди установил своеобразную машину, которую он подключил к цепи электрического освещения на улице длинным проводом, который он свободно протянул по земле. Часть аппарата состояла из удлиненной коробки, облицованной свинцом, к которой было прикреплено несколько других приспособлений, природу которых я не понимал, и рукоятки с кривошипом.

– Что это? – с любопытством спросил Эндрюс, когда Крейг установил экран между аппаратом и телом.

– Это кальциево-вольфрамовый экран, – заметил Кеннеди, настраивая теперь то, что, как я знаю, является трубкой Крукса с другой стороны самого корпуса, так, чтобы порядок был следующим: трубка, корпус, экран и продолговатая коробка. Не говоря больше ни слова, мы продолжали наблюдать за ним.

Наконец, приспособив аппарат, по-видимому, к своему удовлетворению, он достал банку с густой белой жидкостью и бутылочку с порошком.

– Пахта и пара унций субкарбоната висмута, – заметил он, смешав немного в стакане, и с помощью насоса протолкнув это в горло тела, теперь лежащего так, что живот был почти прижат к экрану.

Он повернул выключатель, и странное голубоватое сияние, которое всегда появляется, когда используется трубка Крукса, вырвалось наружу, сопровождаемое гудением его индукционной катушки и приятным запахом озона, создаваемым электрическим разрядом в почти зловонном воздухе гробницы. Тем временем он постепенно поворачивал ручку рукоятки, прикрепленной к продолговатой коробке. Он казался настолько поглощенным деликатностью операции, что мы не стали его расспрашивать, более того, даже не пошевелились. Для Эндрюса, по крайней мере, было достаточно знать, что ему удалось заручиться услугами Кеннеди.

Ближе к утру Кеннеди закончил свои тесты, какими бы они ни были, и упаковал свои принадлежности.

– Я боюсь, что мне потребуется два или три дня, чтобы получить доказательства, даже сейчас, – заметил он, раздраженный даже теми ограничениями, которые наука накладывает на его деятельность. Мы отправились обратно, чтобы быстро проехаться до города и отдохнуть.

– Но, в любом случае, это даст нам возможность провести некоторое расследование в других направлениях.

Рано утром на следующий день, несмотря на позднюю сессию накануне вечером, Кеннеди отправился вместе со мной в Вудбайн во второй раз. На этот раз он был вооружен рекомендательным письмом Эндрюса к миссис Фелпс.

Она оказалась молодой женщиной необычайной грации и красоты, с великолепной осанкой, которую могли дать только годы тщательного обучения у лучших танцоров мира. В ее плоти и коже была особая бархатистая мягкость, чарующая сутулость плеч, которая была явно континентальной, а в ее глубоких, проникновенных глазах был полустрастный взгляд, который был самым заманчивым. На самом деле, она была настолько привлекательной вдовой, насколько могли бы произвести лучшие торговцы траурными товарами на Пятой авеню.

Я знал, что Жинетт Фелпс и как танцовщица, и как жена всегда была центром группы актеров, художников и литераторов, а также мира и дел. Фелпсы жили хорошо, хотя и не были особенно богаты, если судить по состоянию. Когда обрушился удар, я вполне мог представить, что потеря денег была самой серьезной проблемой для молодого Монтегю, который расточал все так щедро, как только мог, на свою очаровательную невесту.

Миссис Фелпс, казалось, не была в восторге от нашего приема, но все же не сделала открытой попытки отказаться.

– Как давно впервые началась кома? – спросил Кеннеди после того, как мы познакомились. – Был ли ваш муж человеком с невротическими наклонностями, насколько вы могли судить?

– О, я не могу сказать, когда это началось, – ответила она мягким, музыкальным голосом, полностью контролируя себя. – Доктор знает лучше. Нет, я думаю, он не был неврастеником.

– Вы когда-нибудь видели, чтобы мистер Фелпс принимал какие-либо наркотики – не по привычке, а непосредственно перед тем, как наступил этот сон?

Кеннеди искал информацию в такой манере и таким тоном, которые могли бы вызвать как можно меньше обид.

– О, нет, – поспешила она. – Нет, никогда, совершенно.

– Вы звонили доктору Фордену прошлой ночью?