Междумирье

«Нет, он определенно не машина, – проговорил тихо голос внутри. – Выпусти меня».

– Выпусти своего ручного монстра, дай нам поговорить, – вторил шепоту «тюремщик». – Или его слишком сильно сковали?

– Почему мы вообще предоставили первый доступ ему, а не господину Нотену? – тихо спросил представитель дома Измерений.

– Без понятия, – сурово ответил второй, смотря как монахи используют свои высокие жезлы, чтобы ослабить изобретения его дома. – Разворовали и растащили наши достижения.

Он сплюнул.

***

Группа из четырех студентов в неловком молчании шла по лабиринтам ТУВИВ. Сам ВУЗ имел богатую историю, тянущуюся еще из далекого прошлого. Здание претерпело множество реконструкций, а еще больше надстроек, поэтому сейчас фраза «я здесь хорошо ориентируюсь» никем не могла восприняться всерьез.

Учебные процессы делили студентов, так что они запоминали в лучшем случае три маршрута, рискуя полностью потерять ориентацию в пространстве, просто свернув в новом месте.

Учитывая такие сложности, ректорат вместе с Мастером Нотеном уже который год обсуждают необходимость внедрения внутренней системы телепортации, основанной на ауфентитовых наработках. Но до сих пор дело не сдвинулось с мертвой точки. Скорее всего (если верить очень достоверным слухам, гуляющим тут и там) во всем виноват господин Нотен и его фракционная борьба. И у многих этот факт вызывал большое негодование: Янтарный и Ауфентитовый Мастера не были в почете в последнее время. Лиан же считал, что введение системы телепортов еще больше отрежет их от ориентации внутри ВУЗа, превратив эти прекрасные высокие залы с резными сводами в подобие гроба при любой неисправности.

– Никогда бы не подумал, что эта выскочка имеет такие взгляды, – вдруг нарушил тишину Дьон. Остальные посмотрели на него с легким непониманием, оторванные от своих мыслей. – Ну я про ее вопрос в конце лекции.

– В ее словах есть здравое ядро, – возразила девушка. – Все-таки Историческое Общество пошло на большой риск приняв за факт то, что за таковой принять нельзя. Еще и с учетом наших возможностей по изучению истории.

– Но Ждущие тоже не предоставляют никаких фактов в поддержку своей точки зрения, – возразил Убель. – Они выкупают рекламные щиты, расклеивают объявления, собирают небольшие залы, проповедуя то, что сами не могут доказать.

– Секта есть секта, – угрюмо сказал Лиан. – Однако я во многом с ними согласен, особенно в той части про сделку Падшего с первым Нотеном.

– Ты поверил их байке про отлученного жреца? – со скепсисом посмотрела на него девушка, мигом смутив его.

– Не сказал бы, – почесав у виска медленно произнес тот. – У меня есть свои причины считать, что в данном случае они говорят правду. Хотя я и не согласен с тем, чтобы признавать Падшего своим богом.

Четверо друзей погрузились в молчание, как это бывало каждый раз, когда заходил разговор о политике. Каждый из четверых придерживался строго определенного мнения, причем двое из них не имели даже права отклониться от определенных суждений. В некотором смысле, именно поэтому эта тема попадала под негласное табу.

Самым счастливым здесь, конечно, был Лиан. Вечно спокойный и оптимистично настроенный парень не имел никаких обязательств ни перед кем, что делало его в самом прямом смысле «свободным» во всем, что касалось его суждений.

Со стороны даже могло показаться, что он слишком несерьезен и специально опускает свои очки чуть ниже, чтобы смотреть на мир было приятнее. Впрочем, такие как он всегда вызывали интерес: его семья добилась значительных успехов в первом поясе кварталов, что имели достаточно денег, чтобы обеспечить должное образование сыну. Он и сам был разборчив в науках, а потому легко поступил в ТУВИВ, хотя и не избавился от старого склада мышления, сложенного, хоть и в близких к цивилизации, но все еще самых бедных районах. Вырвавшись из отчего дома, о котором говорил так мало, что друзья уже прекратили попытки добиться сколько-либо вразумительного рассказа, он поселился в отдельной комнатке общежития, наслаждаясь своей «свободой».

И этот факт, надо сказать, рождал в душах его спутников зависть. Меньше всего, этому душащему чувству оказался подвержен Убель. Надо сказать, что из всех четверых, он один производил впечатление бесстрастного и полностью безэмоционального доминутемпа. В отличие от Дьона и Фарии, единственной девушки в их компании, он завидовал Лиану скорее потому, что тот имел нормальную семью, хоть и редко вспоминал о ней. Он же всегда чувствовал себя белой вороной в обществе своих старших братьев и сестер, которых к его рождению накопилось уже столько, что добрая половина обзавелась отдельным жильем. К слову, все они жили в шаговой доступности в одном из милых райончиков Восьмого Церковного квартала.

И это не могло не угнетать, равно как и множественные запреты, нездоровая помешанность на чистоте и белом цвете. Так что в определенном смысле, он ощущал свободу гораздо больше того же Лиана, хотя на этот факт почему-то никто не обращал внимания. Возможно, причиной тому являлся его характер, сформировавшийся в жестких условиях порицания любых желаний. Так что, потеряв возможность выражать свои чувства задуманным природой (а не каким-то там Зайтом!) способом, он менял свою внешность, экспериментируя с цветами и всевозможного рода иными украшениями, тем не менее стараясь не переборщить с ними. Как он однажды признался своим друзьям, он подумывал об улучшении своего тела всевозможного рода протезами, но столкнулся с полным отсутствием интереса у Лиана, и неодобрением со стороны Фарии и Дьона.

Последний даже несколько раз говорил с ним на эту тему, приводя в пример вполне компетентные труды Янтарных деятелей, негативно высказывающихся о намеренном вмешательстве в свое тело, подтверждая одну из заповедей Церкви: «Не отрекись от истории своей». В конце концов Убель капитулировал, тем не менее теряясь в догадках, были ли слова его друга искренни и насколько.

И такие сомнения, конечно, были обоснованы. Выходец из престижной Ауфентитовой семьи, Дьон обязан был держаться определенных строгих правил, получая взамен почти что неисчерпаемое количество денег на карманные расходы. Как и Лиан, он не особо распространялся о своей семье, но скорее по совершенно иной причине: поступив в ТУВИВ, предпочтя его Ауфентитовым ВУЗам, чем сильно расстроил отца. Вот и сейчас, слушая своего лучшего друга, он в тайне завидовал ему. В таком положении рассуждать кто прав, а кто виноват нельзя. Потому что ответы уже есть. Правы главы политических фракций, которые из всего сходятся в одном: в том, что виноват Неминем – он враг, к появлению которого надо быть готовым.

Прав Янтарный Мастер Дрей Нотен, когда говорит, что творцы прошлого перешли запретную черту, пытаясь создать жизнь. Прав Ауфентитовый Мастер Селбс Тетиг, уводя технологический прогресс от идей изучения времени. Прав и Мастер-Жрец Рейне Глоб, насаждая везде свою веру с заповедями, призванными предотвратить второе создание Творений.

Однако маленький бунтарь внутри, что вырывался наружу лишь в общении с девушками, яростно отрицал все, желая приобщиться к модному течению секты Ждущих, чтобы вместе с ними признать новым богом Неминема и преклонить перед ним колено. Впрочем, он не питал тех иллюзий, что могли захватить умы толпы: он прекрасно осознавал, что такое действие скорее раз и навсегда прекратит существование доминутемпов, насколько бы добрым он ни был. Его воля оказалась крепка, даже по его скромным оценкам, так что он не мог себе позволить поддасться искушению, даже если бы он внезапно возглавил Эинс. Особенно, если бы он возглавил Эинс.

Несколько похожие чувства испытывала и Фария. Родившись в семье политика, находящегося непосредственно у верхушки Ауфентитовой фракции, ее взгляд на город был совершенно иным. С самого детства она была предоставлена самой себе в огромных апартаментах прямо под самим стеклянным куполом. Множество книг, документов, информации, которой не положено куда-либо просочиться. Она обладала природным даром находить саму суть вещей, при этом совершенно не разбираясь в вопросе. Так что даже собственная семья не знала, что все это время у них под носом росла глуповатая на вид бомба, хранящая в себе все то, что каким-то образом упустили взрослые.

Частое посещение официальных мероприятий у родителей на работе, научило ее правильной подаче себя в обществе. Гордая одиночка, она выросла независимой, но слишком полагающейся на свое умение. Ее учеба в ТУВИВ отчасти можно было назвать чудом. Но именно все эти факторы в итоге сложились в определенную картину. Картину, которая представляло власти города святыми, не исключая всех пороков. Если они врут, на то есть причины. И зачастую она даже знала (или хотя бы догадывалась) о них. А потому просто не видела смысла в том, чтобы искать истину. Они существуют в отрезанном от мира обществе под прозрачным куполом, не такая уж и большая разница между тем, жить в иллюзии или зная всю правду. Точнее, разница есть, и страшная правда в том, что правда, какая бы она ни была, несет хаос и гибель.

Тем временем, четверка молодых доминутемпов добралась до своей аудитории. Она так называлась, но по факту являло собой помещение ангарного типа с высокими потолками и постоянными шумами с несколькими еле заметными дверцами, ведущими в небольшие комнаты с партами, доской и голопроектором.

Все четверо юркнули в одну такую и заняли свободные места. Энергичный молодой доминутемп, что вошел следом, небрежно бросил сумку на стол и принялся командовать, не дожидаясь мелодии к началу пары:

– Сегодня нам много надо сделать и крайне мало времени, – затараторил он в явном возбуждении. – Открывайте методички по инженерии маршрутов и составляйте конспект. Как закончите, можете приступать к решению вашего варианта: там следует из предложенного списка выбрать подходящее место назначения, указав те, что выполнить невозможно или слишком опасно, и обсчитать весь маршрут. В конце принести результат мне на защиту и на модели пульта управления проверить его под моим присмотром.

– А что будете делать в это время вы? – вскинув бровь, нахально спросил Дьон.

– К нам доставили забракованную ОСМУР, так что как только я разберусь с ней, я вам покажу, как управляться с моделью панели управления, ну и минут пятнадцать потратим на сам экспонат. Насколько я помню, только Убель защитился по устройству ОСМУР, так что в короткой беседе я, возможно, решу на кого мне можно не тратить время и зачесть прак. Ясно?

– Так точно, – еле улыбнулся парень с зелеными волосами, единственный довольный проведением практикума, остальные же пять человек (Лиан с друзьями и два непутевых одногруппника, которые ходят на пары как хотят) лишь угрюмо кивнули.

Однако же удивительную шутку иногда играет мир с теми, кто посмел считать себя немногими, его постигшими. Для этих шестерых в маленькой комнатушке время текло медленно и крайне уныло, казалось, что и вовсе застыло, а при этом они, молодые доминутемпы, учились управлять временем. Это знание в теории давало огромные преимущества, даже больше, чем можно представить на первый взгляд, но реальность быстро осаждала любой запал.

Как узнают студенты, придя на первую пару в Университет по Вопросам Изучения Времени, в сущности над временем не властен никто. В отличие от пространства, которое больше напоминает спокойное море, в котором можно искусственно вызвать все, что заблагорассудится и искривлять его как угодно, время нельзя остановить. Оно не послушается никого, лишь посмеявшись над ним. Поэтому вместо слова «управление» гораздо правильнее использовать «направление», но как гордый народ, доминутемпы никогда и не задумывались о смене терминологии.

А время продолжает раскрывать свои тайны студентам, углубляя их в саму суть устройства мира. Оно независимо, а вот все существующее вокруг обязано ему подчиниться. С таких слов начинают обычно первую лекцию теории душ. Но, сколько бы они ни были красивыми, они лукавы. Каждая песчинка в мире имеет свою историю, а история – именно то, что неразрывно связано со временем. Проще говоря, ученый совет решил назвать отдельное событие, связанное с отдельным предметом в определенный бесконечно малый промежуток времени – нитью. Это основа, на которой базировалось все знание расы. И она определенно была верна, не в объективном смысле, но как максимально близкая модель к тому, что вообще может представить себе живое существо.

Нити сплетаются вместе, образуя клубки, комки и узлы. В сущности, все три типа присутствуют повсеместно и составляют реальность, а точнее ту ее часть, которая не зависит от пространства и физического проявления. Клубки – самый распространенный тип, как узнают студенты, потому что они создаются и существуют непрерывно. Это единица истории отдельного неживого объекта. Именно с их помощью студенты сейчас пытаются выполнить поставленную молодым преподавателем задачу, ведь привязываться к определенной координате в пространстве гораздо менее выгодно, нежели к «координате» во времени. А точнее к определенному состоянию того или иного клубка.

Дальше они узнают «главную» особенность теории душ: собственно, сами «души». Они наименее распространены и называются узлами. Как нетрудно догадаться, это единица истории отдельного существа. Когда формируется узел времени, создается «душа» – на этом сошлась церковь с ученой коллегией. Впрочем, хоть это и вопрос терминологии, наука впервые шагнула на сторону эзотерического, а мистическое обрело форму и объяснение. Таким же образом, было заключено, что сам процесс жизни – процесс затягивания, а смерть являет собой завязанный узел.

Последней основой, почти факультативной, для студентов являются комки. Мнения ученых на их счет разнится, кто-то включает их как ответвление от клубков, а кто-то считает вполне самостоятельным типом. В сущности, на ранних этапах изучения никто и не подумал выделить их, но, когда встал вопрос о том, к чему относить растения и прочие живые организмы, вроде бактерий, пришлось признать, что ни клубок, ни узел не отвечают «условию задачи». В коллегии даже предлагали более благозвучное название «моток», но дабы не вносить путаницу сошлись на невзрачном «комке».

Этот тип, в отличие от клубков, может внезапно затянуться. При этом он не превращается в узел (из все тех же соображений избегания путаницы), а становится «неразрешимым».

И вот так, медленно разочаровываясь в чудесах, которые сулит «управление временем», взрослеющие доминутемпы прекращают мечтать исправить свои оценки, переиграть какие-то неприятные события или попросту сделать жизнь идеальной. Они погружаются все глубже в математические расчеты, еще одно представление времени, которое делит и его на три измерения, и совершенно забывают о том, что место чуду еще есть.

Речь, конечно о «колдовстве» – особой мистической способности, которую ТУВИВ старается воспитать в своих студентах. Каждая такая – индивидуальность и редкость, ведь в обычных условиях проявляется редко. Вот она позволяет немного улучшить жизнь, влияя на узлы времени и клубки частей тел. Собственно, вся культура Янтарной фракции полностью основана на этих «чудесах».

И это достаточно романтичная перспектива, как справедливо размышлял Лиан, отвлекшись от текста в методичке. Пожалуй, его «свобода» позволила ему предвкушать тот миг, когда он наконец встретится лицом к лицу со своей способностью. Миг испытания, миг великого стресса, который обязан пройти каждый студент, получая представление о своей силе.

Строго говоря, это событие делило жизнь на детство и юношество в Янтарных кругах, и его ожидали все. С давних пор оно являло собой великий праздник, которым завершался четвертый курс обучения. Но стандарты менялись, темпы тренировок становились интенсивнее, а ученая коллегия настаивала на том, чтобы молодые доминутемпы как можно раньше начинали осваиваться со своими способностями, чтобы к концу обучения в ВУЗе они сразу начинали приносить пользу в работе определенного Дома.

Скрепя сердце руководство ТУВИВ перенесла праздник на середину учебного процесса третьего курса. Ожидания студентов внезапно увязли в монотонной учебе, захлебнувшись плотным графиком. Атмосфера ожидания полностью рухнула, а сам праздник стал восприниматься буднично, серо и уныло. Так что совсем неудивительно, что среди всех шестерых в этой комнате только Лиан предавался мечтам, ведь имел на то полное право: праздник и сама церемония назначены на завтра.

Фария, заметив отсутствующий взгляд того, к кому уже давно была неравнодушна, легонько толкнула его локтем, возвращая в реальность. Понаблюдав за смешным и немного нелепым отхождением кудрявого парня, она подавила в себе смешок. Она любила парня и ждала его признания. Ее зависть его «свободе» можно было назвать «белой», но в сущности она не придавала ей никакого значения. Ее душу занимала тревога, растущая в последние дни, словно по ту сторону реальности кто-то уже приготовил бомбу, что норовит взорваться.

Она никогда не была особо верующей и уж точно не верила в разные мистификации, поэтому старалась гнать дурные мысли подальше. Но чем дальше она их откидывала, тем быстрее они возвращались, притом с новой силой. И Фария понимала причину. Она боялась церемонии. Боялась своего испытания, отчаянно желая куда-нибудь спрятаться и не показывать носа. Единственное, что ее успокаивало – наблюдение за парнем, который всколыхнул ее чувства. Она чувствовала их связь, похожую на ту, что бывает у ребенка к родителям, но совершенно другого толка. И она наслаждалась своим чувством, ведь не могла насладиться им в детстве.

Они встретились взглядом и тут же отвели друг от друга глаза, уставившись в методички. Каждый из них догадывался о чувствах другого и выражал им глубокую симпатию. Как обычно бывает в молодости двух людей, обделенных родительской лаской, они прекрасно понимали, в чем дополняют друг друга, но смущение одного и преданное ожидание другой не давали им избавиться от тех крох сомнения, что приносили им ноющую, но тихую боль.

В дверном проеме показалась немного лопоухая голова их преподавателя. Его глаза уже потеряли былой блеск, но его возбужденное настроение никуда не делось, разве что несколько поубавилось.

– Встаем и шагаем за мной! – бодро скомандовал он и вновь пропал из проема. Студентов не пришлось долго упрашивать оставить мутную литературу, гробящую, по их мнению, молодость, так что уже через минуту молодой предводитель неоперенных в науке птенцов гордо вышагивал пружинистой походкой между разных станков и моделей.

– Что вы успели изучить за время моего отсутствия? – задал он будничным тоном вопрос.