С точностью до секунды координат нигде.
«Двух параллельных кривых отрешённые точки…»
Двух параллельных кривых отрешённые точки.
В конусах точек – густая неверная слякоть.
Почки, – кричат, – прикрывай!
И воистину почки
Вскрылись на вешней сирени что вещие знаки.
Почки на вешней сирени отчаянно вскрылись,
Чёрная кровь тополей растекалась, – всё где-то
В прошлом. И раны стянулись, и раны забились…
Тёплой венозной напомнили, призраком лета.
[Чёрта отметиной, доброй ли будет приметой –
Срезать точённый искуснейшим мастером ирис?..
И не понять, не исчислить тревожность ответа.]
Точки, идущие в даль – не понять, не исчислить,
Рядом идущую в ночь – не понять, не исчислить
[Ту, что лишь кажется здешней, уютно бескрылой]…
Эрос шутя вынимает сапожное шило.
Сердце, – кричат, – прикрывай!
И мешаются смыслы.
Ирисом, в тёплом фонарном, мешаются смыслы.
Всё это было.
Иначе.
Но всё это было.
Керамзит
Бестиарий облачный скользит.
На дорожках сохнет керамзит.
Далека, на вид не глубока, –
Пьёт из неба радугу река.
Пьют соседи, пахнет шашлыком, –
Не жалеют больше ни о ком.
Лишь один (прошедший сквозь века?) –
Словно тень дверного косяка,
И твердит, о чем ты ни спроси:
Авва, Отче, чашу пронеси.
Авва, Отче, чашу пронеси.
Старый тапок весело скользит, –
На дорожках свежий керамзит.
На болезного, наверно, в сотый раз
Участковый косит рыбий глаз.
В переходе
В переходе, там, где Цой живее Ленина и Шнурова,
Сгусток плазмы инфернальный от дуги сварной прикуривал.
Сгусток плазмы приговаривал, на пёсьем ли, на птичьем ли.
Говорил, прошел, как пишется, дорогу в двести тысяч ли.
Говорил, что за Камчаткой край земли и дальше некуда,
И глядят большие буквы «HOLLYWOOD» на свет из некуда.
Копошатся там актеры полуголые, испитые,
Фон зеленый, под ногами декорации забытые.
Фон зеленый заполняют чем прикажут черти с вилами.