Перебивки прежде чётких линий,
Сканы пешеходов и ветров.
Небо, омелованное львиной
Нежностью, пускает сонно кровь,
И закат мешается с картиной
Лучшего из множества миров.
Тянет влагой. Голоден и весел,
Древний бог танцует на крови?.
Где-то там, за богом, то ли веси,
То ли нивы, полные любви.
Где-то в торбе неземные смеси
От ушедших прежде. Не реви.
Не реви. Ушедшие забыли
Как и звать тебя. Ушедшие ушли
За закаты, снеговые пыли
Или что там, на краю, пылит.
Пережили, замерли, остыли, –
Бледный пал под палой сенью плит,
Пал земной под лапой зверя палой,
Потолки небесные не встык…
Древний бог в одеждах обветшалых
Обнял теплотрассу и притих.
Мира нет – в глазах его усталых.
Бога нет – в глазах его пустых.
Только высь и только боль в грудине,
Только бледный светоч посреди (не).
«Спящая сторожка…»
Спящая сторожка. Одурманен
Теплотой от тэна спящий пёс.
Спящая луна в своем тумане
Словно в белом венчике из роз.
Отстрелялись, отошли в буране
Огоньки зрачков и папирос.
Кто-то песню, может быть, затянет,
Строгую, печальную – всерьёз.
Катьку вспомнит и чужие сани.
(Катькин путь последний – на погост.)
Пёс заманит, пёс тебя заманит.
Вон он, там стоит, поджавши хвост…
Пёс зевнет.
Кто старое помянет,
Тот тоску получит и цирроз.
Здравствуй, добрый дедушка Мороз.
Здравствуй, – президенту на экране.
Пёс лизнёт ботинок, тихо встанет,
Ткнёт в ладонь прохладный черный нос…
В дымный снег уйдет ДРУГОЙ мечтами,
Словно в белом венчике из роз.
Постновогоднее
В Новый год я почти до курантов смотрел «Кин-дза-дза»,