С тех самых мутных пор
Ходят слухи по Че: видят то там, то сям,
Как бороздит Шершни, Смолино, небеса –
Прошкин летучий фрегат, чёрные паруса.
«Там, где автостоянки…»
Там, где автостоянки врастают гравием в зелень,
Учит один другого ходить.
Плещется, льётся из глаз змиеглавое зелье.
Вижу! кричит. Веди!
Вижу, кричит, цель, а препятствий, кричит, ни хрена не вижу.
Вон оно, Красное-Белое, вон!
Ангел-хранитель встаёт, подходит поближе,
Бьет по печени (стон).
Баиньки, говорит ангел-хранитель примирительно (свои, говорит, то есть свой),
Берёт мобильный, вызывает полицию.
Другой –
Баиньки, говорит эхом другому пьяному ангел другой.
Потом договариваются с нарядом, чтобы домой, и снится –
Едут домой.
И старший из равных двоих, крылом укрываясь в слепящий огонь,
Шепчет слова тихи?:
Я всё боялся, увидит он в лужах моря,
И спущенные облаков якоря,
И солнца остров с радугою, дугой
Бьющею из асфальта всему вопреки,
Не выдержит сердце, мозг, понимаешь? (кивок).
Не выдержит, понимаешь? (кивок).
А больше всего боялся – напишет стихи.
Путеобходчик
Рано собрался, чаю хлебнул путеобходчик,
Скрипнул дверьми, псу наказал, обожди, не брехай, мол.
Тихо-то, слышь, как – ведь ни единого звука,
Разве что куры да где-то бубнит телевизор.
Рано ли? В небе не то что уж розовоперстая Эос,
Травы скукожены, словно прошлася фаланга ахейцев,
И под хрущёвки забились короткие тени (дневные)…
Только вот заперто всё, что могло запираться, и нету
Ни Акулины в ларьке станционном, ни ейной собаки.
Ни дяди Феди с мешком из-под сахара (где алюминий),
Ни на скамейке кого у пяти-или-сколько-этажек.
Умерли разве? А с кем же теперь поделиться? –
Ведь Одиссей десять серий не может до дому добраться,
А Галатея ушла к продувному запойному Пану,
Подорожает, сказали ещё, Прометеева печень,
Будет в стекле и какого другого посола…
В левой руке стариковской фонарь пламенеет,
Ходит с огнём Диоген, ищет в окнах своё отраженье.
(Где-то же слышал, ведь слышал, что где-то бубнил телевизор.)
Сказка
Каждый день старик выходит и забрасывает невод.