На неведомых тропинках. По исчезающим следам

– Не думаю, что вам надо знать подробности, – добавил взрослый, запертый в тело мальчика.

– Согласна, – кивнула явидь.

– Информация за смерть, моя часть сделки выполнена!

Я вздрогнула, ощутив на плечах тяжесть решения, с которым молчаливо согласилась.

– Ольга, выйди, – скомандовала змея.

Я знала: мне не остановить то, что должно произойти. И это знание требовало присутствия в этой комнате здесь и сейчас. Надо перестать прятать голову в песок. Остаться и посмотреть, как убьют ребенка, кого-то, кто выглядел, как ребенок. Но необходимость и желание редко идут рука об руку. Перспектива увидеть эту смерть привела меня в ужас. Явидь поняла это раньше всех. Поняла и отдала приказ, позволяя человеку еще раз отвернуться.

Я вышла, давая себе слово, что этот раз будет последним, что в следующий раз буду смотреть в лицо смерти наравне со всеми. Но в этот момент гордиться тем, что моя кровь чиста, не получалось.

Дети стояли там же, что и несколько минут назад, у корявого ствола березы. Алиса вытянулась в струнку, тело чуть подрагивало, ноздри трепетали, втягивая прохладный ночной воздух. Легенда зимы чувствовала прошедшую в двух шагах смерть.

– Это был визирг, – не удержалась от упрека я.

Кровь демона не могла не опознать чужую душу в детском теле хотя бы потому, что всегда видела суть вещей, а не их обертку.

– Вы сами велели нам не лезть. – Прозрачные глаза дочери сверкнули.

Справедливо, но я не уверена, что мне нравится такая справедливость.

– И еще не раз велим. – Из распахнутых дверей корпуса выскользнула Пашка.

– Где книга? – спросил Марк.

– Визиргу велели ее уничтожить, – ушел от ответа вышедший следом целитель. Не вранье, но и не правда. Нечисть в совершенстве владеет мастерством недосказанности. Алиса сморщила носик, Мартын вроде и не лгал, но слишком уж выразительно оттопыривался задний карман его брюк, слишком яркой была желтая обложка.

Убийство много времени не заняло, и за это я была благодарна. Кто бы мог подумать, что наступит день, когда я скажу спасибо за смерть ребенка.

– Значит, вы ничего не узнали? – Сына падальщика волновал результат, та ниточка, которая могла вернуть отца.

– Нет, – на этот раз молодой целитель ответил честно, – но мы идем туда, где можем узнать. – Видя, как сверкнули безумной надеждой карие глаза, добавил: – Мы идем, а вы остаетесь.

– Но… – Мальчишка дернулся.

– Предлагаю сделку, – Мартын с серьезным видом склонился к Марку, – я постараюсь вернуть наших отцов, а ты сохранишь то, что мы здесь оставим.

Парень захлопал глазами.

– Я оставляю здесь брата. Очень маленького беззащитного брата. Она, – кивок на змею, – сына. Ольга – дочь.

– Ага, – подтвердила легенда зимы, – очень маленькую и беззащитную дочь. – Алиса выставила палец и полюбовалась на коготок. – Кстати, мама, носки у меня есть, а вот пилочка не помешает.

Я даже не стала укорять ее за подслушивание, бесполезно и как-то глупо. Чувство неловкости серой мышью заскреблось внутри. Моя дочь слышала, что Пашка говорила о Венике. И обо мне. Я не знала, как относиться к тем словам, и не могла представить, как отнеслась Алиса. Но, судя по улыбке, шокировать легенду зимы не удалось. Она не я. И слава Святым.

– Присмотри за ними, – словно не слыша Алису, продолжал Мартын и протянул Марку ладонь. – Сделка?

Мальчишка подумал и пожал руку целителя.

– Сделка.

Больше всего это походило на договор о намерениях, которые так любят заключать политики. Вроде все правильно, и в душе отклик находит, но исполнять никто не собирается. Одно слово «постараюсь» сводило на нет любые обязательства. Но сын Веника был еще слишком мал, чтобы понимать, насколько сильными могут быть не данные обещания.

– Я сейчас расплачусь, – нарушила торжественность момента Пашка. – Тебе не целителем, а вожатым в лагере для умственно отсталых детей работать.

2. Братья по артефакту

Я мало где бывала, мало путешествовала. Ездила в детские лагеря, но не дальше границы области, маме так и не удалось выбить нам путевку в легендарный Артек. Куда еще? Дом отдыха, пара экскурсий в Москву, к бабушке на Климовские карьеры, к брату в Переславль, тогда он еще работал, не пил и был жив. К сестре на другой континент не выбралась ни разу, не успела, ушла на стежку. То время, вроде бы обычное, человеческое, сейчас вспоминалось с теплом. Тогда я знала, кто я.

До Вепревой пустоши добирались верхом, по нашей тили-мили-тряндии не проложено железных дорог, как, впрочем, и никаких других. Вагон покачивался в такт перестуку колес, рельсы убегали вперед, иногда встречаясь с другими, иногда расходясь в разные стороны. Транссибирская магистраль, как свидетельствовал буклет, выданный в окошке кассы вместе с билетами, и который так и не поднялась рука выбросить, уходила на восток. Северный путь, как его еще назвали (поживешь на стежке, поневоле начнешь обращать внимания на такие обозначения), проходил через Москву, Ярославль, Данилов…

Я и забыла, каким успокаивающим может быть перестук колес и каким настойчивым многоголосый гомон продавцов беляшей, шариковых ручек и кроссвордов, которые вытеснили газеты. Мне вспоминались «Северный край», «Советский спорт», что всегда покупали серьезные дядьки в кепках и разворачивали, сидя на жестких сиденьях электричек.

Галич, Нея, Шарья…

Почти сутки до Екатеринбурга, города, в голове той, что перепрыгнула несколько десятилетий, оставшегося по-прежнему Свердловском. Я так и сказала кассирше, покупая билеты, вызвав пару смешков за спиной и назидательную, но, к счастью, краткую тираду женщины. В сущности, она права. Слова человека не причинили боли, за ними не последовал рык и удар, приятное разнообразие.

Мы выкупили купе, и явидь проспала всю дорогу на верхней полке, открыв глаза лишь дважды. Первый, когда к нам заглянула проводница с парой дежурных вопросов про белье и чай. Второй, когда я, обеспокоенная ее неподвижностью, встала и подняла руку, но коснуться матраса не успела.

– Оставь, – сказал Мартын. – Она в спячке.

– Вижу, что спит. – Распахнувшиеся медные глаза, в которых не было ни грана осмысленности, закрылись.

– Я сказал – в спячке. – Парень поднял голову от ноутбука. – Восстанавливает силы, неизвестно, с чем придется столкнуться.

Глазов, Балезино, Первоуральск…

Города сменяли друг друга за окном, как хорошо сохранившиеся фотокарточки. Чем-то неуловимо похожие друг на друга здания вокзалов. Светлые стены, зачастую – колонны, и обязательно часы, большие и круглые, которые наверняка оглушительно тикали, если бы висели в помещении.

Я пялилась на серую хмарь за окном, считая верстовые столбы, и думала. Раньше я так далеко от дома не забиралась. Ни в прошлой жизни, ни в нынешней.

– Ольга, – потряс меня за плечо молодой целитель. – Слушайте…

Я захлопала ресницами, понимая, что умудрилась заснуть сидя за столом, положив голову на руки. Небо за окном уже успело расцвести блеклыми красками зари, темные верхушки елей напоминали упирающиеся в небо пики.

– Послушайте. – У парня в руках был так и «не найденный» желтый дневник Тура Бегущего. Библиотека земли детей закрылась на неопределенное время. Я почему-то думала, что стяжатель последует за нами, вернее, за книгой, но Пашка и Мартын только пожимали плечами, как бы говоря: вот когда последует, тогда и будем думать.

– Почему ты обращаешься ко мне на «вы»? – Я потерла глаза. – Собственно, ты один так делаешь.

– Вы же – мать легенды зимы. – Он говорил это, как само собой разумеющееся. – Человеческая игрушка хозяина.

– Впервые слышу, чтобы слово «игрушка» произносили без пренебрежения. Давай на «ты», вроде вырос уже.

– Мне все равно, – отмахнулся парень, – лучше слушай. – И раскрыл дневник и нараспев прочитал: – Аже роздать душу демосу и заяти в долонь налокотыню павшего, ведати алафу велицею, али Навь кликнуть.

– «Роздать душу деймосу»? – Я зевнула. – Тур был заложником?