На неведомых тропинках. По исчезающим следам

На неведомых тропинках. По исчезающим следам
Аня Сокол

Что делать, если твой дом исчез? Исчезли стены, крыша, пол. Пропали соседи. Сгинули в небытие вредный староста-ведьмак и чёрный целитель. Исчез падальщик и куча другой нечисти разной степени испорченности.

Исчезло всё. Даже названия села больше нет ни на одной карте. И никогда не было.

Пойти по следу и совершить невозможное? Пусть так. Пусть стёжка в очередной раз ляжет под ноги, пусть за каждым поворотом ждёт приключение. Я не устану и не сверну, я верну свой дом.

Но что, если цена возвращения – стать такой же, как и все вокруг, стать чудовищем? Не окажется ли она слишком высока?

Содержит нецензурную брань.

Аня Сокол

На неведомых тропинках. По исчезающим следам

1. Стяжатель

– Ничего, – сказал Мартын и захлопнул потрепанный переплет не менее потрепанной книги.

– У меня тоже, – кисло добавила я, отодвигая разноцветные тома.

Пашка промолчала. Явидь давно дремала на стопке исписанных инописью листов. Мы трое – все, что осталось от исчезнувшей в небытии стежки.

Я потерла слезящиеся глаза, двое суток в библиотеке filii de terra оставили после себя раздражение, усталость и тающие надежды. Так увлекательно мне не доводилось коротать ночь со времен студенчества.

Библиотека земли детей еще не доросла до электронной обработки и хранения информации, хотя пара компьютеров уже занимала почетные места в центре зала. Толку от технологий было мало, в электронную базу еще не внесена и десятая доля имеющихся в библиотеке книг. Мы добывали сведения, не вбивая буквы в поисковые строки, а более привычным способом – задавая вопросы и перебирая тома на деревянных полках.

Потянувшись, я встретилась с полными мольбы карими глазами. Ошибка, нас осталось четверо. Сын Веника – Марик, которого на ночь всегда отправляли в корпус и который каждый раз возвращался, задавая глазами один и тот же вопрос. Я не ответила, но он все понял и опустил голову.

Теоретически можно было еще найти дочку баюна, но зачем? Чем нам поможет еще одно испуганное создание? И уж тем более, никому не хотелось рассказывать ребенку, что у него больше нет дома. И нет отца. Наверное, вообще никого нет. Нечисть редко заводит большие семьи.

Во рту давно поселилась противная горечь, ее привкус с каждым днем становился все сильнее. Привкус поражения.

– Так не бывает. – Старший сын Константина встал и прошелся по вытянутому залу. – Неужели никто никогда не пытался их вернуть? Пусть ничего не вышло, но, – он пнул ножку стула, – ни намека на успех или неудачу. Ни одного упоминания, ничего!

– Я могу забрать книги? – спросил хранитель знаний.

– Да. – Мартын повернулся к стеллажам.

Мужчина поправил очки и стал аккуратно составлять тома в стопочку. Я пододвинула еще несколько, оставив лишь одну книгу в желтом кожаном переплете. Она больше напоминала дневник или журнал, который долго таскали за пазухой. Пашка предпочла не шевелиться.

Добавили мы библиотекарю работы, но он не жаловался, лишь глаза за стеклами очков иногда вспыхивали вкусным цветом малинового варенья. Я с трудом представляла, какому испытанию подвергается выдержка стяжателя, вынужденного, хоть и на время, отдавать в чужие руки книжные сокровища. Но, судя по спокойствию, с которым он взирал на шумных малышей шести-семи лет, бегающих по залу и хватающих все подряд, ворий был стар и умел сдерживать инстинкты.

Дети продолжали пускать бумажные самолетики, сделанные, слава святым, не из книжных страниц. Ученики входили и выходили из библиотеки – основательного дома, сложенного из серых валунов, пользовавшихся большим спросом у дворян прошлого тысячелетия для постройки родовых замков. Мы не покидали читальный зал уже два дня, не считая коротких отлучек в столовую да в детскую к Неверу. Спала я в общей сложности часа четыре, и краткие моменты забытья не приносили удовлетворения, каждый раз возвращая к глубокому снегу и к пустоте, что разверзлась на месте нашей стежки.

И, оставшись без дома, мы вернулись туда, куда вели все дороги в этом мире, дороги отчаявшихся и нуждающихся в убежище. В filii de terra. И, что еще удивительнее, земля детей впустила нас. Змею, отбывшую наказание в замке хозяина, и его несостоявшуюся убийцу.

Молодой целитель положил на стол несколько толстых томов.

– Должно же быть хоть что-то. – Парень сел, открыл ближайший, пробежал глазами предисловие и потер переносицу.

За соседним столом хихикали девочки, судя по виду, первого года обучения, разглядывая что-то, несомненно, веселое в иллюстрированном анатомическом атласе. Трое мальчишек в голос спорили у стола вория. Все это очень отличалось от стерильности и безмолвия человеческих библиотек. Вдоль высоких окон, забранных переливчатыми, как мыльные пузыри, стеклами, стояли круглые столы. Здесь не рассаживали детей согласно утвержденному министерством плану, не делили на выпускников и малышей, здесь не заставляли молчать, здесь не давали знания – здесь учили задавать вопросы и находить ответы в шуме, в гаме, в хаосе веселых и иногда кусающихся нелюдей, в четко выверенных движениях библиотекаря. Может, это связано с острым слухом нечисти, сводящим на нет любые приватные разговоры, а может, с тем, что обитатели нашей тили-мили-тряндии никогда не ходили строем и начинать не собирались.

– Достойное упорство, – пробормотала Пашка, поднимая голову, – искать дом, из которого тебя должны с позором выгнать.

– Точно. – Мартын перевернул страницу. – Вот найдем, и сразу выгонишь.

– А если нет? – спросила я.

Ответом стал судорожный вздох Марика, пацан никуда и не ушел, бродя вокруг стола с потерянным видом. И не уйдет, пока не прогоним.

– Найдем. – Молодой целитель резко захлопнул книгу. – Перевернем Северные пределы, а если понадобится, и соседние. Нам бы зацепку, намек, направление, а там нас никто не остановит.

– Нас? – удивилась явидь.

– Нас. – Он встретил горящий медью взгляд. – Мое обучение окончено, не вижу смысла сидеть тут до шабаша взросления и официального роспуска. – Парень взялся за вторую книгу. – Я иду с вами, и это не обсуждается. – Его зеленые глаза вызывающе вспыхнули.

Пашка в ответ лишь зевнула и чуть напряглась. К нашему столу подошли две девочки, вернее, девушки. Минутой ранее их компания о чем-то переговаривалась у дверей и вроде уже собиралась уходить.

– Март, – позвала более худенькая, с короткими черными волосами.

– Не сейчас, Лил. – Мартын даже не обернулся.

– Но, – девушка поправила волосы, – это насчет шабаша, ты в совете и надо…

– Потом. – Парень сосредоточился на книге.

К счастью, спутница черноволосой, пухленькая, рыженькая, с задорными веснушками, оказалась сообразительней настойчивой подруги:

– Потом, так потом. – Она потянула девушку к выходу. – Пошли, Лили.

– Суров, – хмыкнула Пашка, скулы Мартына чуть порозовели.

Последующие пять часов мы провели, зарывшись в бумаги, слушая смешки и пересуды учеников, тихие шаги вория, недовольное шипение явиди, приправленное напряженным ожиданием Марка. Его два раза отсылали на занятия, и он два раза возвращался. Помощь не предлагал, но и не мешал.

Ярким светлым пятном выделялся визит Алисы. За эти двое суток мы виделись чаще, чем за последние три года. В какой-то момент я чувствовала на плечах ее руки и начинала улыбаться. По-дурацки, как охарактеризовала Пашка.

Быстро пересказав мне новости о разорванной блузке, невкусном рагу и приглашении на шабаш сразу от троих парней, моя легенда зимы убежала на занятия. Улыбка не сходила с лица еще час, желтый дневник так и остался открытым на первой странице.

Стежки пропадали в нашей тили-мили-тряндии редко. Известно о семи случаях. Юково восьмое. Каждое выдергивание нити перехода неотделимо от артефакта ушедших. Вещи из запретного города, из Дивного городища. Сценарий списан под копирку: хозяин или хозяйка брали в руки пакость, притащенную кем-то, к тому времени уже покойным, а ушедшие взимали за это плату. И плату немалую. Если обычная нечисть, схватившись за запретное, могла потерять как дырявый носок, так и голову, то с хозяев спрос особый – демоны лишались переходов.

Предсказать, какая из тысяч дорог уйдет к низшим, невозможно. Может, крестик на карте, через который непрерывным потоком идут товары, а может, глухой угол с населением в три деда и говорящей козой не привязи. В долговой расписке оставлена пустой графа для суммы. Взявшись за артефакт, демон подписывал пустой чек. Ушедшие его обналичивали. Они никогда не отпускали в долг.

Первым в истории расплатился за силу артефакта предок Видящих. В алой цитадели до сих пор хранилось каменное кайло, способное, по слухам, пробивать твердь земли, давая выход воде. Там, где ударял камень, рождался чистый источник. За чудо заплатили жители Йоронбурга, маленького исчезнувшего поселка на западе континента.

Примеру огневолосого последовал Прекрасный демон, тогда это еще был «он». Хозяин юга раскрутил старое рассохшееся деревянное веретено, которое может как ускорить, так и замедлить время. Село Гейтари, по версии людей, осталось погребено под тоннами грязи внезапно сошедшего селя. Но уроком это Прекрасным не послужило, и артефакт вернулся в мир спустя столетие. Южане снова оплатили счет хозяина, ушел в небытие Ай-Тодор, населенный пункт, упраздненный в связи с убытием жителей, как написано в людских исторических хрониках. Без подробностей, куда это они так неожиданно всей толпой убыли.

Три артефакта осели на востоке. Ожерелье из ста одной деревянной бусины, глиняный чайник и кисточка из шерсти степной рыси. Что они делают, до сих пор неизвестно. Простой не покидает границ предела, не распространяется о подвигах и не хвастается спрятанными сокровищами. Ушедшие забрали Кадычкан, любовно прозванный людьми Долиной смерти. Бывший лагерь ГУЛАГ – жемчужина в короне Простого, самое громкое исчезновение тихой эпохи. Дороговато за кисточку из драной кошки.