Черный кабриолет, или кабриолет без дверцы. Из четверологии романа «Франсуа и Мальвази»

– Не хочу на костяного! – артистично закричала она снова, когда Дармаглот, залепив ватными тампонами уши мальчику-лавке, отошел в сторону.

Из-за столика раздался более неуместный и даже пошляцкий выкрик возбудившегося франта, своим привставанием перекосившего многих.

– Женить их!

Еще более повторный дурной крик танцовщицы.

– Не хочу за костяного!…

…Вызвал бурю хохота даже на улице, и в частности у Рено.

Когда же танцовщицу все-таки усадили, то недолго просидев она свалилась с бедным мальчиком на пол.

– Верим! – не унимался нализавшийся франт, несший заплетающимся языком все что приходило на ум. – Такая и на бревне бы не усидела…

Пока все слушали говорящего, Саидка и Дармаглот вместе с цилиндром незаметно исчезли с поля зрения. Рено, отпрянул от стекол, направился в одному ему ведомую сторону.

У рыдвана шарлатанов поджидал Картуш.

– Шеф, прошу вас, – взмолился Дармаглот, – вам только пять.

– А тебе нечего волноваться. Успокойся, – говорил Картуш, забирая цилиндр «буржуа». Сколько получишь столько и получишь. Отваливай. К тетке Карконте!

Подсчет «навара» велся здесь же в рыдване при свете фонаря и во время качки.

– Я представляю зверскую рожу Дармаглота, это же надо столько собрать, ну бессовестный ты вымогатель.

Картуш стал досчитывать золотое содержимое кошеля.

– А это герцог Орлеанский выложил? В Версале узнают какой он мот, так Монтемон к себе близко не подпустит…

– … Значит как договорились, пять тысяч мне, остальное вам.

В ответ недовольное молчание.. – Не страдайте, так уж и быть по пятьсот получите.

Громоздкий экипаж, ведомый Дармаглотом, в прошлом уличным гаменом, а потому досконально разбиравшемуся в пути, уверенно ехал по темным улицам.

Доехав по улице до дома называемого «Паламбула» Картуш слез, отправив Саидку и Дармаглота на место, откуда они приехали.

Улица, на которой он остался совсем один, была в традициях таких улиц полностью затемнена, так как почти не имела постоянных жителей, но будучи заставленной все больше отличными домами и домиками, отнюдь не была заброшенной. К публичным домам, которые располагались в одной стороне этой улицы, никогда не забывалась дорога.

В одном конце тихая (в котором и находилась Паламбула), в другом конце улица была более чем многолюдна от стоящих в выжидании размалеванных красоток, проходя возле которых Картуш вряд ли мог не обратить на них внимание. Шел самый гнусный торг и выбор.

В одном из темных углов на заднем плане стоял господин, торговал еще молоденькими дочерьми. Интересней было даже глянуть на самого господина, чем на девушек в неброских легких платьицах. Все отвратительное привлекает: мелкое живое лицо с прямыми грязно-желтыми волосами, зачесанными назад, представляло собой лицо обыкновенного мерзавца, гадкого на словах и отвратительного в делах.

Стоящие на бульваре девицы, выразительно глядели на Картуша, вызывающе старались преградить ему дорогу, но уличным девкам, он предпочитал знакомых жриц из храма, именуемого «Паламбула», куда сейчас и направлялся.

Наконец пробравшись, вошел в двери при помощи собственного ключа; поднялся по лестнице к настоятельнице публичных домов, уже упоминавшейся Карконте – мощной грузной старухе, от вида которой веяло силой и напором.

Та ужинала и никак не ожидала вторичного, столь позднего визита. Свою неподготовленность решила исправить тем большим гостеприимством, подогреваемым еще и тем, что очень много задолжала.

Усаженный Картуш, почти тут же получил приборы, а затем и присоединился к ужину.

– Как поживаешь? – услышала настоятельница вопрос, не предвещающий ничего хорошего.

– Да, что уж там… расхворалась.

– Я не об этом, доходы какие?

– Какие доходы, одни убытки.

– Ты, надеюсь, не забыла, сколько мне должна? Тысячу восемьсот только по набежавшим процентам за этот месяц и плюс за девчонку сто.

– У меня нет таких денег… А девчонку твою так и некуда пристроить, живет и объедает только. Свободных номеров нет для нее. Вот покупай скорее дом…

– Ты еще протянешь немного, и тебе этот дом мне продать придеться. Ты думай, дура, какие проценты набегают. А я шутить не буду, быстро всего лишишься… Небось припрятала тысчонку-другую на черный день.

…Так, повытряхивай свои кубышки…

– Кого там, какие кубышки? Неужто я не понимаю… Что было, все тебе в долг ушло. Все выбрал. Лучше бы я и не брала твои дома, слишком от них я мало получаю. Только этим домом и держусь. Сейчас ни су.

– Ну, да! Такая тишина и у нее вдруг навара нет. Смотри же, я предупреждаю тебя по Гомеру: «Грядет возмездие, настанет час расплаты».

– Ох, не пугай, милый! Пуганая я. Вон девки какой мне скандал устроили. Взбунтоваться дуры решили всем скопом. Так живо всех разогнала.

– Ты сыкономить на них решила? Смотри как бы больше не потеряла. Не оберешься неприятностей от их цеха. Разбегутся, потом не соберешь.

– Ох, заткнулся бы ты. Без тебя тошно.

После установившегося на минуту затишья в прениях, Картуш спросил:

– Что ты мне скажешь на счет дома?

– Что я могу сказать, как было четыре двести, так и осталось.

– Прошлый раз ты мне меньшую сумму называла. Ну, так что: даешь три тысячи в год?

– Восемьдесят процентов? Даже и не думай. Устала я уже от этих домов. С него хлопот не оберешься. Хватит меня как липку обдирать!

Сжав в злости губы, Картуш оглушающим ударом заехал Карконте по уху.

– Хватит препираться, сиплая карга! Как говорю, так и будет! Будешь дергаться – сейчас же по векселям платить заставлю.

– Не стану я платить, и судом не вытянешь.

– У меня свой есть суд, быстрый! Прирежу! – проговорил Картуш со скрежетом зубов, поднося к ее горлу неизвестно откуда взявшийся нож. Своевременная угроза успокоила старуху и она решила далее не препираться.

– Дура, ты на этом доме чистоганом получать будешь. Я даю тебе возможность из долгов вылезти. Сколько пар мучается, что встретиться негде! Запомни, отсталая: начинается эра рогоносцев. Да, тебе только так отваливать будут. В таком тихом месте такой домик, как картиночка.