Моя золотая клетка

Она помолчала некоторое время. Ее глаза лихорадочно перебегали с моего лица на стены и мебель, и обратно.

– Вы в курсе про контракт? – спросила она, наконец.

– Нет… ну то есть я подписала его в самом начале…

– Он составлен так, что вы не можете его расторгнуть. Кроме того, поставив подпись, вы передали все свое имущество им. У вас больше нет ничего.

– Что? – растерянно проговорила я, не веря своим ушам.

– Я мало понимаю в этом, мисс, не спрашивайте меня, – Дэйна затрясла головой, – Знаю только, что в вашем случае, этот контракт пожизненный. Горничные должны оставаться в доме в течение пяти лет. Я здесь немного больше месяца.

– До меня здесь были другие девушки?

– Да, очень много, – Дэйна говорила быстро и сбивчиво, я едва успевала следить за ходом ее мыслей, – некоторые уезжали, других они мучали, как вас и меня. Убивали, наверное, их и находили новых. А еще я видела, как господин Эмметт привозил девушек, и они потом тоже исчезали.

Я вспомнила подслушанный вчера разговор, и с пониманием кивнула.

– А зачем они все это делают? – тихо спросила я, чувствуя, как дрожит мой голос.

– Не знаю, мисс. Я никогда не интересовалась. Да и если стану, я не доживу до окончания моего срока здесь. Господин Родерик жестоко наказывает за проступки, – при упоминании младшего брата, глаза Дэйны снова полыхнули ненавистью.

Я помолчала немного, обдумывая услышанное.

– Но это странно. Как их не поймали? Если они действительно убивают кого-то, куда они прячут тела и все такое? Не в озере же за домом топят.

– Я не знаю, мисс, – повторила горничная, – знаю только, что все, кто попадают сюда, больше не возвращаются.

– Но у тебя же есть родные? Те, кто может заявить в полицию? – не унималась я.

– Нет. У меня нет близких. Я приехала из другой страны, и почти сразу нашла эту работу. Думаете, прислуживать в богатые дома идут от хорошей жизни?

Я открыла рот, чтобы задать еще вопрос, но Дэйна беспокойно завертела головой.

– Уходите, мисс. Я рассказала все, что знаю. Больше мне помочь вам нечем.

– Но…

– Прошу вас, мисс, – нервно зашептала она. Из-за двери донеслось какое-то движение, и мы обе вздрогнули. Я помолчала, прислушиваясь. Убедившись, что все тихо, я снова повернулась к Дэйне.

– Спасибо тебе, – прошептала я, глядя на нее грустно. – Надеюсь, мы обе сможем это пережить.

– Погодите, – она с усилием свесилась с кровати и запустила руку вглубь тумбочки. Через мгновение, она извлекла ржавый старинный ключ, и протянула мне, – вот, держите. Я взяла его у вас, может он вам поможет.

«Ключ от чердака», – мелькнуло в моей голове, когда я взяла предмет и бережно опустила в карман.

– Спасибо, Дэйна.

– Прощайте, мисс.

Я покинула комнату и вышла в коридор. В моей голове было много мыслей, но информация, полученная от Дэйны, скорее пугала, чем обнадеживала. Если она права, шансов сбежать у меня стало еще меньше. Я вспомнила, что в первый мой день здесь, братья знали обо мне даже то, что я публикую в интернете рассказы. Уже тогда такая осведомленность показалась мне странной. Значит, они все предусмотрели. Они нарочно выбирали тех, кому никто не поможет?

«Их никто не станет искать»

По моей коже пробежала дрожь, внутри все похолодело от ужаса.

Мне хотелось бежать, мчаться прочь, но я с усилием подавила это желание. Моя голова была настолько занята мыслями, что я не помнила, как добрела до двери своей спальни.

Теперь слова Эмметта о том, что у меня нет другого дома, кроме этого обрели новый смысл. Пазл начал понемногу складываться.

Глава 18.

Я толкнула дверь и зашла в комнату. На моей кровати лежали чистые полотенца, принесенные горничной, но я даже не обратила на них внимания. Пошатываясь, я добрела до столика и уперлась в него обеими руками. Из моих глаз против воли потекли слезы. Мне хотелось уничтожить все в этой красивой богато обставленной комнате. Я с ненавистью бросила взгляд на позолоченную резную мебель, на мягкую розовую обивку. Стены давили на меня, и я едва не закричала от бессилия. Из зеркала на меня смотрело бледное заплаканное лицо и горящие отчаянием глаза.

«Успокойся…» – мысленно приказала я себе. Собственное отражение немного отрезвило меня, и постепенно ко мне вернулось самообладание. Я закрыла глаза. Паника постепенно отступила, но страх, неприятно сжимающий мои внутренности, остался.

Я опустила руку в карман, дотронулась до ключа. Теперь я снова могла бы пробраться на чердак. Наверняка тот парень был безумным, и возможно опасным. Но все три брата, с которыми я пересекалась ежедневно, были не менее сумасшедшими.

«Они не запирали бы его там, если бы он был на их стороне» – подумала я, поглаживая пальцами ключ. Моя рука коснулась еще одного предмета.

– Элеонор, – пробормотала я, вытащив из кармана ее фотографию.

Имел ли он ввиду ее, когда называл меня этим именем? Я вытащила из-под подушки дневник, и раскрыла посередине.

«5 мая 1871 года. Минуло уже почти девять лет, как не стало моих матушки и отца, но я по сей день скучаю по ним. Все мои братья разделяют мою скорбь, кроме Родерика. Кажется, он не любил матушку, так же как и меня. Родерик никого особенно не любит.

Немного грустно, что мне не позволяют проводить время с подружками, как другим девушкам моего возраста. Я целыми днями сижу дома, вышиваю и читаю. У меня нет друзей. Я не жалуюсь, ведь так велят мои старшие братья.

Эм и Марцелл часто бывают на балах, иногда с ними едет и Лестер. И тогда наступает худшее время, ведь Родерик остается со мной, и может обижать меня, сколько пожелает.

Вот и сегодня братья мои уехали на прием, Марцелл как глава нашей семьи посчитал своим обязательством там присутствовать. Я упросила Лестера остаться со мной. Он один добр ко мне, и мы часто общаемся. Он один здесь мой друг, хотя он очень ранимый и много обижается на меня. Иногда он ведет себя странно, говорит неправильные вещи. Но я не расстраиваюсь…»

Перевернув страницу, я заметила, что записи стали больше и содержательней. Повзрослевшая Элеонор писала о том, как проходят ее похожие дни, делилась с дневником грустью о том, что ей предстоит замужество с человеком, которого она никогда не видела. Часто она вспоминала о матери, и почти каждая записать пестрела упоминаниями знакомых мне имен.

«10 июня 1871 года. Мой жених прислал мне подарок на днях. Это хорошенькие бусы из белого жемчуга. Он добр ко мне. Я постараюсь его полюбить, хотя он и старше меня на двадцать три года. Марцелл называет моим преимуществом кроткий нрав. Надеюсь, мой жених будет хорошо ко мне относиться. Я боюсь, что он будет бить меня и кричать, как отец делал с матушкой.

Несмотря на то, что я самая младшая в семье, я буду выдана замуж первой. Когда мне минует восемнадцать.

Марцелл тоже был помолвлен, до смерти матушки и отца. Но после он отказался от женитьбы. Он сказал, что он теперь глава нашей семьи, и времени на себя у него нет. Теперь он часто бывает на приемах для поддержания престижа семьи. Но еще чаще он проводит время в библиотеке и своей комнате, и не велит его тревожить без причины. Я боюсь вмешиваться в его дела, он сердится, когда я не слушаю…»

Мне показалось странным, что взрослые парни не торопились жениться, и при этом упорно толкали на замужество свою младшую сестру. Я стала выискивать глазами информацию о личной жизни остальных братьев Элеонор. И вскоре нужная запись попалась мне на глаза.

«…На прошлой неделе Эм показал нам фото своей невесты. Она действительно очень хороша собой. У нее гордая осанка и выразительные глаза.

Но Лестер посмеялся над ней, сказав, что ее брови похожи на гусениц, а нос слишком большой. Я спросила, отчего он сам не желает заключить помолвку, ведь как рассказывали слуги, он популярен в свете. Он был страшно сердит на меня за мой вопрос. Он обозвал меня глупой и бесчувственной. А затем сорвал с моей шеи бусы, подаренные женихом, и бросил их в окно.

Я не понимаю, отчего он бывает зол на меня. Я плакала в своей комнате. Мне не было жаль бусы. Мне жаль, что никто здесь ко мне не добр по-настоящему…»

– Никто здесь ко мне не добр по-настоящему, – повторила я вслух. Я захлопнула дневник и повернулась лицом к двери. К моему ужасу, на пороге комнаты стоял Родерик. Он смотрел на меня внимательно, его большие синие глаза скользнули по книжечке в моих руках.