– Но ведь это ненормально.
Кора усмехнулась.
– А ещё ненормально, что ты больше не пишешь, – Унимо был рад, что сказал это. Сквозь не очень близкое знакомство и страх забраться в чужой дом и что-нибудь разбить.
– «Моя милая давно умерла, осталась ракушка, что она носила на шляпе», – тихо пропела Кора.
Как быстро это происходит: колесо скрипит, и ты уже смотришь назад, пока не заболит шея.
– Да, я хотел, – Унимо остановился посреди дорожки и стал рыться в карманах плаща. – Вот, я хотел подарить тебе, но теперь не знаю, можно ли…
– Котрил Лийор. Прижизненное издание, – сразу определила она. Закрыла глаза и открыла книгу, ближе к началу:
Весна. Маяки фонарей
мерцают в проливах улиц,
влюблённые робко целуются
на островах люцерны
и горицвета.
– Какая прекрасная несвоевременность. Как всегда у него, – улыбнулась Кора.
Унимо улыбнулся и посмотрел на Кору так, как двенадцать лет назад – как на лучшую поэтессу Тар-Кахола, которая издавалась только в лучшем журнале столицы – на Стене Правды.
– Мой отец говорил, что поэзия появилась раньше слов. Может быть, это правда. И вы с Верлином как раз могли бы это проверить.
Смотритель отправился на поиски Грави. Он не хотел видеть Мастера Врачевателя, поэтому упрямо блуждал по темнеющему саду Дома Радости: если бродить без цели достаточно долго, то обязательно попадёшь туда, куда не хочешь.
– Ты без перчаток. И без шарфа. Весьма легкомысленно при такой погоде.
Унимо вздрогнул: ему показалось, что этот голос прозвучал прямо перед ним, в сторожких, словно дикая лошадь, сумерках. Подмороженные и присыпанные снегом листья под ногами хрустели, как тонкие бумажные пакеты из булочных, и простому сумасшедшему невозможно было подойти неслышно.
Конечно, это был Великий Врачеватель, бессменный хозяин Дома Радости.
Унимо обернулся.
Грави стоял на расстоянии примерно пяти шагов, спрятав руки в карманы длинного чёрного пальто. Фонарь и недавно взошедшая луна надёжно скрывали его лицо.
Страх потёрся о ноги. С ухмылкой Тьера снисходительно потрепал Унимо по плечу, словно не в меру самонадеянного ребёнка.
Забор сада Дома Радости исчез, как и городская стена Тар-Кахола. Остался только Сад.
– Не подскажете, который час? Знаете, у меня есть некоторые дела, и не хотелось бы… я обязательно зайду в другой раз! – жалкая попытка Унимо растворилась без следа в невидимой улыбке Грави.
– Торопиться – вредно для здоровья, – пояснил Врачеватель. И добавил великолепно светским тоном: – В такой вечер я не могу отпустить гостя без чая.
Ничего не оставалось, кроме как следовать за неслышно ступающим Грави.
– Говорят, здесь когда-то, ещё до меня, жил один безумный поэт. У него были превосходные часы, которые никогда не отставали. Но всем, кто спрашивал у него: «Который час?» – он всегда отвечал непонятными стихами. Часы у него забрали, конечно, и спрятали. И поделом.
Великий Врачеватель засмеялся своей истории, а Унимо продолжал молча идти и наблюдал за стремительным ростом своего страха: вот он стал уже размером с большую собаку.
Они подошли к ступеням у входа в пристройку главного здания – в которой Унимо разглядел единственное на весь дом освещённое окно, убранное еле заметной решёткой.
– Теперь везде так, вопросы безопасности, – пояснил Грави, проследив за взглядом своего гостя.
Внутри в комнате было невероятно уютно: круглый стол, совсем как в булочной Тэлли, шкафы с книгами (такими монументальными, как издавали раньше), кресло, камин…
Унимо нехотя снял плащ (он предпочёл бы остаться к нём и укутаться как можно плотнее, хотя в комнате было тепло, даже жарко), сел за стол и послушно ждал, пока Грави в соседней комнате готовил чай.
Чаепитие прошло за газетными разговорами, зеленичным вареньем и булочками с корицей.
Унимо без остановки думал о том, что предпринять. Может, следовало действовать неожиданно – например, спросить, почему Дом Радости так изменился? Или выждать время.
Не успел смотритель решить, что лучше, как Грави поднялся и сообщил, что вынужден уйти, так как имеет много дел. Унимо тоже поспешно поднялся, опрокинув недопитую чашку.
– Хорошего отдыха, я зайду завтра, – сказал Великий Врачеватель, надевая пальто.
Унимо оставил, наконец, попытки вернуть разлитый чай в чашку.
– Я не хочу здесь оставаться, – тихо сказал смотритель.
Грави внимательно посмотрел на него, сложив руки перед собой. Унимо заметил, что Великий Врачеватель совсем не изменился с тех пор, когда они с Форином приходили в Дом Радости попрощаться.
– Это для твоего же блага, – мягко сказал Мастер Излечения. – Ты болен, просто не осознаёшь этого. Я не враг ученику Форина. Я обещал ему, что присмотрю за тобой. Он знал, что ты можешь… что у тебя могут возникнуть трудности. Но вместе мы справимся.
Унимо молчал. Только смотрел, как чайные капли падают на пушистый ковёр и теряются в нём. Одна, вторая, третья… Форин попросил присмотреть за ним, зная, что рано или поздно это случится. Как сам Унимо попросил присмотреть за маяком.
– Сам посуди, – продолжал Грави, ободрённый отсутствием сопротивления, – в твоей голове живёт враждебное существо, которое в любой момент может наброситься на тебя. Ты даже имя ему придумал. Тьер, кажется. И думаешь, что тебе поручили им управлять. Чтобы спасти целый город. Понимаешь, как это выглядит?
Унимо понял – и на всякий случай закрыл глаза.
– Тебе станет лучше, я обещаю. Поживёшь здесь, наберёшься сил, – продолжал Грави.
Унимо не отвечал. Чай перестал капать. Темнота за окном звучала на полтона ниже.
– Ну вот и славно, – Грави сделал едва заметное движение в сторону двери.
Это, несомненно, было его реальнейшее: люди вдруг начинали хотеть выздороветь. И сам Мастер Реальнейшего не был исключением. И в самом деле, почему бы ему не побыть больным? В его положении это едва ли не лучше всего.
Унимо смотрел в окно. Решётки, которые снаружи казались тонкими, выглядели так, будет их нарисовали углём.
– Если что-то понадобится, зови меня. Если просто захочешь поговорить – тоже. Обо всём остальном не беспокойся, – сказал Грави на прощание и закрыл дверь.
Однажды мама не пришла пожелать ему спокойной ночи. Даже если она возвращалась поздно, когда сын уже спал, она тихо заходила в его комнату и касалась губами лба. Или гладила по волосам. Унимо изо всех сил делал вид, что спит. Он боялся, что мама подумает, что разбудила его, и перестанет приходить вовсе.