Она коснулась худыми пальцами моей щеки.
–Ты такой молодой, Фрэнк.
Внезапно я увидел в ней хрупкую девочку, прячущую шоколадки от взрослых по карманам, с бесстрашным и серьезным лицом и дрожащими руками. Так много было неловкого в ее нынешних жестах и мимике.
–Ты боишься, – сказал я.
–Ты тоже.
–Я тоже.
–И нам можно бояться. Поцелуй меня и не думай ни о чем. Сегодня мы можем быть сами собой.
Это был последний раз, когда я видел свою жену в здравом уме.
***
Утром я понял: сегодня выходной. Светило солнце, в котором мы все так нуждались, пахло геранью моей жены и мятой из моего стакана. И тогда я понял – сегодня она будет счастливой. Возможно в последний раз мы забудем о горе и смерти и об этом удушливом воздухе в ее спальне, мы вернем себе немного прежних нас. Я пулей ворвался к ней в комнату.
–Доброе утро, милая Мэри! Сегодня у нас такой день!
–Что значит «такой»?
–Сегодня мы сделаем все, что только захочешь!
–Ты, может, не замечаешь, но мы всегда это делаем. Давай лучше наоборот? Поиграем на гитаре, посмотрим фильм и создадим какой-нибудь шедевр.
–Надевайте свое самое красивое платье, мисс! Сегодня головокружительное утро!
–А вы сегодня головокружительный джентльмен, Фрэнк.
Я убежал к шкафу и надел фрак, затем нарвал садовых тюльпанов и постучал в дверь.
–Миледи готова?
–Миледи всегда готова!
Я отворил дверь. Моя жена сидела на кровати в платье, которое я подарил ей на годовщину нашего брака.
–Оно мне большевато отчего-то, наверное, раньше я была крупнее.
Я осмотрел ее костлявые очертания и поспешно отогнал прочь все плохие мысли.
–Должно быть я раньше больше баловал тебя сладким! Ну идем же! – я на колене преподнес букетик тюльпанов.
–Фрэнк, мне так нехорошо, когда я встаю. Давай останемся в комнате. Наверное, я приболела. Да еще так жарко…
Я подошел к окну и распахнул его.
–Сегодня улица старается для тебя, гляди-ка!
–Ты же знаешь, почему я не люблю открывать окно.
–Да. Но, ты помнишь? Сегодня другой день. Весь воздух наш и все улицы.
–Почему именно сегодня?
–А почему нет? Я принесу гитару.
Я уселся на полу возле ее ног и заиграл до боли родные нам звуки.
–Оу, Rolling Stones?
Я начал громко петь, не попадая в ноты.
–Живет в моем доме одна стрнная Мэ-эри! У нее две руки и две ноги, а вот голова, увы, одна! – Мэри громко смеялась, зарываясь в подушки, -Но что всего важнее, у нее есть большое сердце, и Мэри та – моя жена! И пускай ты рифмы не найдешь, но будь терпима, дорогая! Будь у тебя хоть сорок рук, любил б тебя, не отпуская!
–Вот надо же, в конце даже промелькнула одна рифма!
Крикнула Мэри, просмеявшись.
–Даа, случайно проскочила, не выдержав бездарности.
–Порадовала, однако.
Я даже не узнавал ее. Нам было по двадцать с небольшим, и мы шутили, не обращая внимание ни на что. Пускай, частичку Мэри уже покинула жизнь, пускай этот процесс ни на секунду не останавливался, сегодня я не знал этого. Сегодня мы играли в нормальную семью, где главная проблема, что готовить на ужин и кто заедет за детьми. Пускай, она не помнила, когда я подарил ей это чудесное неизъеденное временем, в отличие от нас, платье. Пускай, она забыла, что умирает, а я тоже забыл, и глаза наши были счастливы.
–Я хочу рисовать,– крикнул я.
–Я тоже!
–Но мы не умеем.
–А разве нам обязательно?
–У нас даже нет годной бумаги.
–Любимый, у нас четыре стены. Тебе мало?
Я заулыбался, как умел.
–Сейчас приду.
Я сбегал в гараж и принес краски, какие были: подсохшие и старые.
–С чего начнем? Принесешь кисти или поймешь наконец, что все, что нужно, у нас уже есть?
–Уже понял.