Деяние Луны

Каждый раз их моей груди исторгался смех, когда до ушей доносился грохот. Могучему животному явно было неудобно в столь узком пространстве, и потому он крушил всё, что мешало передвигаться, разнося в щепки гниющие поленья и с треском ломая ветви, которые пытались его задержать.

– Поймал! – внезапно раздалось сзади, ошеломляя человеческой речью, и сильные руки резко потянули назад, привлекая к груди.

Пряди волос, всё ещё повинуясь движению, взметнулись вперёд, смешиваясь с чёрными волосами. Тьма на коричневой земле, такая тёплая и обволакивающая, как и он.

– Нина, – голос настойчиво взывал ко мне снова и снова, вырвав из забытья своими интонациями, и холодной ладонью, что легла на лоб, ласково скользнув по коже.

– Просыпайся, засоня, – тихий шёпот прозвучал в ухе, и тягучий смолистый аромат скользнул в нос, оседая там терпкостью.

«Не уходи», – рука потянулась вперёд, хватая плотную ткань, боясь, что незнакомец снова уйдёт, и запах растворится в пространстве.

– Ты, – распахнув глаза, я осеклась, потрясённо взирая на Данилу, который был удивлён не меньше меня.

Рука сразу разжалась, и ноздри затрепетали, втягивая воздух, пытаясь уловить среди чужих ароматов тот самый, что заставил пробудиться и вскочить, который был так знаком и так …чужд.

Но ничего не было, то дуновение оказалось призраком из воспоминаний, чужим одиночеством, которое тёмным пятном легло на сердце.

Если оно не моё, тогда чьё же? Почему так плохо от того, что не могут почувствовать его вновь?

– Прости.

– Ты как? – Валентина хлопотала рядом, совсем на замечая наши сконфуженные лица, задавая странные вопросы Катерине, что стояла у изголовья кровати, на которой находилась я.

– Не знаю, – взгляд прошёлся по комнате, в спешке восстанавливая события: завтрак, дрова, а что потом? – Как я?

– Тебя брат принёс, – малышка счастливо рассмеялась. – На руках, как невесту.

«Брат?» – на миг в душе шевельнулась надежда, но вопрос так и не был озвучен, потому что я знала ответ.

– Он так за тебя беспокоился, – не унималась та, – принёс в комнату, позвал маму, даже сам бегал за лекарством к Тоне

«Зачем ты это сделал?» – взор вперился в лазурное небо, обрамлённое чёрными ресницами, и в душе начала подниматься досада.

Я не хотела помощи, тем более от того, кто терпеть меня не может.

«Что за лицемерие?»

«Скажи лучше спасибо, – голос разума пытался воззвать к совести. – Он мог бы оставить тебя там».

«Так было б лучше».

Не знаю, откуда эта злость, но сейчас моё сердце растерзанно на множество кусков, и большая их часть была не здесь. Видимо они потерялись там, среди жара и горьковатого аромата.

«Ненавижу», – губы беззвучно сложились в страшное слово и небесную гладь позолотила рябь.

Тот аромат… Я не могу простить ему это наваждение. Понимаю, не его вина, что сон тому причиной, но душа так стонет, что хочется кого-то обвинить. Так почему не того, кто сам окутан этим чувством?

– Я думаю, всё в порядке, – взгляд рванул в сторону, избегая встречи с густой синевой. – Можете не волноваться.

– Врунишка, – Валентина коснулась моего лба рукой. – У тебя лихорадка. Так что будь добра и лежи в кровати, – уголки губ приподнялись в ласковой улыбке. – Я всё равно тебе не позволю выйти из комнаты.

Увидев понурый взгляд Кати и насмешку Данилы, я поняла, что в устах их матери – это приговор.

И за пару часов смогла убедиться, что дотошная бабушка с её мазями и лекарствами оказалась просто божьим одуванчиком, по сравнению с Валентиной.

Та, когда дело касалось здоровья, превращалась в жуткого параноика, реагируя на высокую температуру очень болезненно. Считая, что тридцать восемь – это не попытка организма справиться своими силами, а уже настоящая агония, и потому постоянно придумывала новые способы сбить её.

В ход шло всё, народные средства, какие-то лекарства, которыми Валентина хвалилась, сообщая, что это последняя разработка учёных, которая может поставить даже слона на ноги в считанные секунды. Может быть, ему это и помогло бы, но для меня все эти фирменные штучки с неизвестными названиями были бесполезны.

Не знаю, что тому была причиной, нетерпеливость женщины, которая считала, что лекарство должно действовать сразу же или не действовать вообще, или страшная помесь с наследием предков, которые горьковатым привкусом прожигали язык.

Ведь для Вали было невыносимо подождать хотя бы тридцать минут, и потому новые порции различных отваров постоянно проникала в мою глотку.

Её муж с нескрываемым сочувствием бросал на меня взгляды, видимо, прекрасно зная, на что способна его благонравная.

«По крайней мере, я знаю, от чего умру», – не скажу, что эта мысль утешала, но когда лежишь на кровати в полной изоляции от внешнего мира, и единственный собеседник – это кружка очередного варева, то начинаешь смотреть на реальность весьма сурово, прикидывая, сколько пациентов погибло от рук такого сердобольного врача.

К обеду, благодаря Валентине, моё состояние только ухудшилось. Тело отказывалось подняться, реагируя на любое движение приступами тошноты и обмороками.

Решив, что причина в этом частое общение с Катей, которая, в перерывах между делами, забегала поболтать, женщина наложила мораторий на наше с ней общение.

– Она слишком подвижная и будет тебя провоцировать на действия, – аргументировала Валентина, объявив о постельном режиме.

Наши мольбы её не волновали. Видимо, строгость шла об руку с паранойей, и легче было винить действия дочери, чем слушать мои стенания о том, что очередная капсула ввергнет и без того слабый организм в ещё больший хаос.

А жаль, ведь малышка была единственным человеком, кто уделял мне внимание, и с кем было приятно общаться, но теперь меня лишили даже её.

Пытаясь чем-нибудь себя занять, я рассматривала узоры на потолке и думала о происходящем.

Даже не верилось, что несколько часов вместили в себя столько событий.

Ведь ещё вчера я была у себя дома и играла с Романом в очередную стрелялку, выводя его из себя своими ошибками, а теперь…

– Неужели город настолько далеко? – прошептала я, вспоминая свои блуждания по лесу. – Сколько километров можно пройти в таком состоянии? Пять, шесть? Или больше? Разве возможно настолько удалиться от него?

Мысли путались в голове, вызывая притуплённую боль, которая всегда появлялась каждый раз, когда вопрос не находил ответа. И болото из сомнений и страха начало медленно затягивать в себя, слепляя думы в вязкий комок, и не давая шанса выплыть среди бури эмоций.

В этот момент меня спасли чужие голоса. Они отвлекли сознание писклявыми интонациями, что резко контрастировали с промозглыми нотами, уже знакомыми мне.

«Данила», – с губ сорвался смешок и внутри опять шевельнулась злость за утренний обман.

Чувствую себя ёлочкой. Не могу убежать, чтобы спрятаться от опасного дровосека, который наматывает круги вокруг меня, приноравливаясь к стволу.

Эти хороводы так надоели! Ведь даже запреты не могут отдалить нас друг от друга, им не под силу спрятать меня от пронзительных глаз. Потому что, даже не видя его, я чувствую незримое присутствие, словно тот холод, что проник сквозь двери, оставил метку, которая временами жарко пылает.

– И где она живёт? – выпалила блондинка раздражённо. – У Кати?

– Не совсем, – неохотно произнёс парень, представляя, во что ему обойдётся сообщение о том, что та живёт с его братом.