Привет, Яга!

Двери побутусились, тын рассыпался,
Верх на избе зашатался…»

Кто еще раз произнесет слово «бред», будет экзамен мне долго сдавать!

К вашему сведению, господа студенты, это фрагмент полного текста «Курочки Рябы», и, как видите, в нем описывается череда бедствий, приводящая к разрушению мира в результате незначительного события.

Это позволяет нам вспомнить, что яйцо в мифологии многих народов связано с моделью космоса…

Вторая часть Двоедушника таращилась на меня с другой стороны стола. Видя, что отвечать на приветствие я не собираюсь, он поднялся. Из моего рта донеслось жалобное «Пик», когда рука гостя начала ощупывать границу ловушки. Судорожные пальцы все пытались протянуться ко мне, но не могли. Темная сущность хмыкнула и наклонилась к Яну Борисовичу. Неужели убьет? Однако он лишь поправил седую голову, запрокинувшуюся под неестественным углом. Небрежно, мимоходом, но заботливо. Так же естественно, как уставшая мать поправляет подушку ребенку. Воздух, который начал уже обжигать, наконец выдохнулся у меня из легких. Кажется, человеческой половинке страшного существа ничего пока не грозит.

«Они же одно целое!» – сообразила я. Даже с ненавистью к своему сиамскому близнецу злобный брат не будет его убивать, иначе умрет сам. На секунду подумалось, что это дает мне возможность взять мирного пожилого препода в заложники и шантажировать его страшную половинку, но сама мысль показалась отвратительной.

– Ну вот, ты меня поймала, – произнес наконец Двоедушник. Он уже опять сидел за столом и пялился прямо в глаза. – Что теперь будем делать?

Это был страшный вопрос. Чего теперь делать с пленником, я не представляла. Моих планов едва хватало на тихого и мирного Яна Борисовича. Вряд ли он бы сильно обиделся на «допрос». После можно было просто выпустить его. Но теперь у меня в клетке из прутиков сидел настоящий зверь. И спрашивал, что дальше.

– Нам надо просто поговорить. – Спокойный голос, уверенные жесты, немного откинуться на стуле – да я просто супер!

Монстр оценил мои старания. Он наклонился над водным зеркалом и глубоко, с наслаждением, втянул влажный воздух.

– Поговорить – это прекрасно. Давай! О чем будем болтать? О жизни, может?

Мне показалось на секунду, будто здесь происходит экзамен, но вместо доброго профессора в аудитории вдруг оказался другой, злой, и он требовал не ответы, а вопросы. Срочно надо было придумать правильный… или просто потянуть время.

– А почему вы не прозрачный? Вы же вроде… дух?

Да уж, это я постаралась! Двоедушник не стал смеяться, хотя лучше бы просто расхохотался.

– А почему ты не занимаешься тем, чем должна? Училась бы, получала свои двойки, гонялась бы за прыщавыми мальчишками, выскочила бы замуж, родила бы сопливых оглоедов, растолстела бы и к сорока годам стала завкафедрой своего вшивого вуза, мучила бы студентов на экзамене… Что ты тут делаешь, девочка? И, обрати внимание, я сейчас был с тобой просто уникально честен! – он демонстративно еще раз вдохнул пары живой воды.

Тупой вопрос – тупой ответ, так у нас всегда говорили. Злость поднялась из глубин и прояснила голову. Злость убила страх. Злость расставила все по местам.

– Я спросила, почему ты не прозрачный. Будь любезен, отвечай на вопрос!

Гость смотрел на меня, не мигая. Примерялся, прикидывал. Прикидывался? Наконец ответил.

– Потому что я – материальное отражение, ты же сама меня вытянула, – он обвел артистичными руками границу водного зеркала перед собой. – Отражение ведь тоже не прозрачно, зато гляди, прикол, – Двоедушник сграбастал сам себя за ворот, – застежка на другую сторону, часы на правой руке, мозг, вероятно, тоже наоборот. Левая половина – правая. – Слыхала про такое? Я, наверное, теперь мыслю креативнее, чем все вы, вместе взятые. У меня в башке все тоже как в зеркале. Правое – левое, черное – белое… думаешь, это весело – быть всего лишь отражением?

– Думаю, что ты должен мне все рассказать.

А вот теперь он откровенно рассмеялся:

– Такое возможно? «Все», знаешь ли, слишком много. Будем начинать с таблицы умножения или с алфавита? У тебя сколько сотен лет в запасе?

– Ты будешь отвечать?

– А ты будешь задавать правильные вопросы?

Я задумалась. Существо явно издевалось. Оно как будто тоже разыгрывало свою партию, и меня щекотала неприятная мысль, что ходов у него в запасе больше, чем у меня. Или не стоит его переоценивать? Двоедушник открыл мне свою природу, сейчас заперт в ловушке, дышит парами «сыворотки правды», надо пользоваться случаем и хотя бы все выяснить. Спросить, почему его оборотень на меня нападал, чего ему от меня надо… Что ему вообще, спокойному такому, надо? Узнать бы про его слабые стороны!

– Расскажи о себе. Почему ты – Двоедушник?

Существо поглядело на пол, где валялся, как сломанная кукла, пожилой преподаватель.

– Действительно хочешь знать именно это? Ты в курсе, что действие правдо-воды не вечно?

– Да, я хочу знать все про тебя. Почему вы с… Яном Борисовичем… в одном теле… проживаете?

– Проживаем? Хорошее слово. Достаточно плоское. Мы проживаем свою жизнь. Похоже на «прожигаем». Ты не так глупа, как выглядишь. Возможно, лет через двести я с тобой побеседую с большим удовольствием.

– Почему вы в одном теле?

Существо еще раз втянуло ноздрями влажный воздух, потерло руки и, поудобнее расположившись за моим столом, приготовилось, похоже, к долгому рассказу.

– Знаешь ли ты, девочка, что бывают такие преступления, за которые мало наказания в одной жизни, а смерть может считаться помилованием… Я и мой враг, – он указал на свою вторую половинку, – мы однажды заигрались, слишком заигрались. Долгие века войн! Ты вряд ли можешь себе представить, каково это, если война длится не месяц и не год, а две-три-десять жизней. Мы с ним летели над временем и не считали столетий, пытаясь добиться своего.

Однако желание победить загнало нас в тупик. Мы с ним совершили такое… что сделало бессмысленной саму битву, и вражда исчезла. Мы просто уничтожили награду, за которую разбивались в кровь, не щадили себя и других, – он захохотал так жутко, что мне захотелось спрятаться под стол.

Насмеявшись над ему одному понятной шуткой, Двоедушник продолжил: – Но потом те, которые рисуют судьбы, придумали для нас наказание. О! Они настоящие мастера! Взять хотя бы их любимую шуточку – поместить бессмертную сущность в хрупкое биологическое тело, полное инстинктов и животных желаний, и стереть, вдобавок, память о своей истинной природе. Затем надо забросить то, что получилось, в мир таких же полусмертных и наблюдать. Сколько невероятных сюжетов родилось, пока они играются со своим гигантским Колизеем! Это изысканное развлечение никогда не надоедает. Самое веселье начинается, когда вдобавок к смертному телу и бессмертной душе добавляется еще частица божественного огня – Талант. Его подмешивают самые изощренные… создатели… а потом дают выбор: пожалуйста, пиши целыми днями, или пой, или танцуй, рисуй – что там тебе попалось, но тогда, скорее всего, подохнешь с голоду, причем и ты, и дети твои. Доказать ведь другим полусмертным истинность твоей искры так сложно! Или забудь про блажь, иди землю копай – прокормитесь, но огонек-то со временем затухнет. Вот это настоящий выбор! А все остальное – мышиная возня.

Но такое развлечение – для обычных душ. А ради нас, преступников высшей пробы, они расстарались, придумали нечто особенное: поместили извечных врагов в одно человеческое тело, одну камеру, одну зловонную яму. Причем я, как создание ночи, должен был управлять после захода солнца, а он – днем.

Мне показалось сначала, что это справедливо. Провести лет шестьдесят – семьдесят в заточении – как раз достаточно, чтобы вдоволь пожалеть о содеянном. Мой враг думал также – я знал это, ведь мы теперь делили с ним все: дом, родителей, глаза, дыхание и даже мысли. Первое время я ненавидел его каждое мгновение, но как-то жил… проживал свою жизнь.

После нескольких младенческих лет выяснилась одна маленькая деталь: я помнил о своей сущности, а вот мой враг, как настоящий человек, все постепенно забывал. Они назвали это особой милостью для меня, хотя на самом деле это была тончайшая и изысканная кара. Еще через пару лет мне даже в нашей камере не жилось спокойно. Я оказался и здесь незваным гостем, а мой собрат, видите ли, стал хозяином. Я выходил в мир только по ночам, а потом, засыпая, слышал его мыслишки: «Что это со мной?», «Где я?», «Ничего не помню!».

Двоедушник помолчал, глядя на свою вторую половинку. Не хмуро и не радостно. Никак. Он глядел на свое тело так, как смотрят на неудачную покупку, которую стоит заменить. Чуть позже продолжил:

– Тело, которое досталось нам, было трусливым. Каждый раз при любой опасности оно выбрасывало в кровь такой заряд гормонов, что мозг просто блокировался. Этот… идиот вырос слабаком. Наш папаша приложил к тому все силы. Я встречался с этим добреньким родителем всего пару раз, ночью, и тот потом очень удивлялся, чего это на сынулю вдруг нашло. К счастью, папенька недолго портил мне жизнь, хотя жизнью это точно не было…

Я все больше удивлялся, как мой враг, после тысяч лет битв, мог за пол человеческого срока стать таким… Он для меня исчез. Тот, кого я ненавидел, но хотя бы уважал, сгинул в этом жирном мясе. Его нет больше. То, что сейчас делит со мной тело, – это так, воспоминание, пародия на него. Тем легче мне будет его задавить… и вот теперь мы подошли к тому, зачем я здесь.

Двоедушник сделал эффектную паузу, и ощущение, что на самом деле все давно идет не по моему плану, а по чужому, созрело во всей своей неприглядной очевидности. Сердце сделало гулкий поворот и забилось быстрее. Зря я повторяла себе, что могу пока не выпускать пленника из клетки, – сердце подсказывало, что существует куча неизвестных множителей, без которых это уравнение у меня не решится, а вот у него…

– Да, ты не ослышалась. Я здесь с определенной целью. Но позволь продолжить рассказ, меня сегодня так и прет на откровенность. – После неприятной усмешки и моей ответной кривоватой улыбки он продолжил: – Постепенно этот хмырь как-то умудрился меня засадить внутри нашей общей башки в клетку, похуже твоих прутиков. До сих пор не могу понять, как это ему удалось. К моменту получения вашего дурацкого паспорта он даже забыл обо мне. Мамочка отвела его к какому-то шарлатану с медицинской степенью, и тот прописал «неуравновешенному мальчику» волшебные таблеточки. Зелье, похуже мухоморной настойки, – оно ослабляло меня, делало существование плоским и серым. Я не мог уже каждую ночь, когда сытое тельце засыпало, управлять им, становиться хоть на время человеком. Да, если честно, не особенно и хотелось. Быть человеком – это так скучно… ну, ты сама знаешь.

Порулить мне теперь удавалось все реже, а когда таблеточки наконец отменили, оказалось, что я сижу в этой тупой башке как пленник, а враг даже забыл о моем существовании. Ну или делал вид, что забыл. Когда вспоминал и спускался ко мне, тут же с ужасом убегал, а потом рассказывал утром родителям про страшный сон.

Эта комедия начала мне надоедать. Я томился в двойной темнице, а он почему-то проживал за нас двоих вполне себе нормальную жизнь. Терпеть еще лет пятьдесят, пока его… наше ожиревшее сердце закончит гонять кровь по венам, я уже не мог и начал готовить план побега для нас обоих. Смотреть, во что превратился мой старый враг, было намного печальнее, чем просто убить его очередное тело.

Надо было срочно вернутся на Большой Суд. О! Я бы высказал там все – об их приговорах и этой высшей так называемой милости. Однако жирное тельце заканчивать свое существование раньше времени не соглашалось. Грибочки в походе, хождение во сне по стройке – ничего не получалось. Все, что мне удалось, это подстроить ему аварию, когда дебил начал водить автомобиль.

Я выжидал долго, а потом заставил его зевнуть в тот момент, когда другой такой же остолоп чуть задержался на повороте. На это только моих силенок теперь и доставало – заставлять нашу общую тушку зевать иногда. Но этого хватило: издалека в своей темнице я услышал удар, скрежет металла, шум. На одно блаженное мгновение мы вместе с ним взлетели над этим дурацким телом. Мы даже совершили переход на Ту Сторону – так, как это делают все приличные умершие души, на мгновение передо мной опять был мой враг, но в следующую секунду его затащило назад. Ре-а-ни-ма-ция. Ненавижу ваших врачей! Я не пошел с ним. Он звал, тянул меня, но в том мире его сила против моей была ничто… впрочем, как и всегда раньше. Враг вернулся, а я остался под Черным Солнцем. Надеялся прожить без тела… любое существование казалось теперь лучше, чем двойная темница – слабая плоть и недра его тупой башки.

Я приноровился жить как изгнанный дух. Черное Солнце более милостиво, оно не сжигает все, что ему неугодно, оно дает возможность приспособиться. Вот я и способился как мог. Постепенно нашел себе пристанище, способ прокормиться, даже сторонников… Они теперь ждут меня. Ждут, когда я вернусь в собственном, настоящем теле, которое принадлежит мне по праву рождения. И на Той Стороне буду главным я, а его, раз уж не отделаться, так и быть, запихну в ту же самую темницу. Так выйдет даже лучше! Прекрасный конец для нашей битвы! А мою плоть я там сделаю такой, как надо, она послужит мне еще… Там есть кудесники… – рассказчик прервался и оценивающе посмотрел на живую воду, как будто прикидывал, не сможет ли забрать пару литров с собой.

– Мне нужно было для моего плана только одно: молодая и неопытная Яга, которая сможет помочь… Да, это ты, – осклабился он радостно. – Что, не ожидала? Думала, ты такая умная, заманила меня в ловушку! Да ты даже не помнишь, какой сегодня день. – Он вскочил и начал ходить по своей клетке – по два шага туда и обратно – между столом и телом, которое, как я теперь поняла, и было ставкой в этой нашей неравной партии.

– Вы даже не догадались, – продолжил он наконец страшную исповедь, – что этот тупица пришел к вам не случайно. Сначала к скамейке, а потом сюда. После возвращения я нашел его слабым и смог управлять немного. Спросите, зачем мы здесь? Терпение, скоро узнаете. Я предвидел, что вы захотите поговорить со мной, – Двудушник обращался уже не только ко мне, но и к Ваське, который, запрыгнув на стол, давно сидел рядом. В желтых котиных глазах не отражалось ничего. – А теперь я собираюсь на Ту Сторону. Вместе с этим, – чудовище равнодушно ткнуло Яна Борисовича носком кроссовка в бок. – И ты, милая, нас туда сейчас пропустишь.