Привет, Яга!

– Почему? – разлепила я губы.

– Все очень просто, – пояснил тот. – Ты сделаешь это по праву должницы.

– Какой должницы? – Я искренне пыталась понять его злобный план. – Я же не твоя…

– Ты не моя должница, это верно. Зато вот его! – мерзкая тварь указывала на маленькую бородатую фигурку, съежившуюся у двери. – Подойди же, Шип! Ты здесь полноценный участник разговора. Скажи то, что хочешь сказать!

Банник подошел ближе и, не поднимая глаз, тихо пробормотал:

– Ты моя должница, Яга. Сама тако сказывала.

– Шип! – я не знала, какой ответ дать моему помощнику, думала, что преданному… предавшему.

– В обчем, я хочу в счет долга, чёбы ты перевела энтих, то есть яго и Борисыча, на Тую Сторону. Корми их ядой с Тогойного Свету.

Я впервые почувствовала, будто меня насадили на кол необходимости. Высказанное желание мигом возродило память о той прошлой услуге. Тогда я была Шипу так благодарна, что хотела отдать все на свете. Вспомнилось вдруг: Василий – маленький, как нахохлившийся воробей, у колодца туманным утром, а потом – большой и сильный, взрослеющий на глазах. Вспомнила ту дикую радость, когда я вдруг осознала, что он – мой ровесник. Не кот, и не мужик за сорок с сединой на висках, и не вредный мальчишка. В те несколько минут я действительно готова была баннику весь мир подать на блюде… но теперь он потребовал то единственное, чего я не хотела ему отдавать, – жизнь пожилого человека, как кукла валяющегося у ног своей второй злобной сущности.

Только я хотела ответить «Нет», как поняла, что губы мои не смогут это выдавить. Как бабочка, наколотая на булавку, я, сколько бы ни трепыхалась, не могла переломить эту силу. Я была должницей.

Откуда-то в руках оказалась корзинка с остатками полусушеных яблок – угощением Древа. Руки мои сами вынули один плод и покатили его по столу в сторону Двоедушника. Тот поймал его, хохотнул и принялся жадно грызть. Однако через мгновение я с ужасом заметила, что у него ничего не выходит. Сморщенные бочка оставались целыми, хотя крепкие желтоватые зубы вроде бы впивались в них. Похоже, он все-таки был только отражением и без тела ничего путного сделать не мог. Вскоре Двоедушник и сам это понял и аккуратно положил яблоко рядом.

– И чего теперь? – спросила я.

– А теперь, моя красавица, ты выполнишь то, что от тебя потребовали. Я сейчас вернусь в свою темницу, и этот слизняк очнется. Накормишь его и переправишь на Ту Сторону. Ясно?

– Ясно, – ответила я.

Не то, чтобы мне не хотелось орать и спорить или до бешенства кусать его. Просто все это не имело смысла. У меня сейчас была только одна дорога, и мой поезд живенько катил по ней под горочку, все набирая ход. Мне даже на секунду стало любопытно, как это Двоедушник будет объединяться со своим телом. Как он выходил-то я проморгала. Оказалось, не так уж интересно. Погрозив мне пальцем, существо просто наклонилось над телом и прижалось лбом к своему второму Я. Тут же вторая фигура просто исчезла, поглощенная настоящим человеческим телом.

Ян Борисович открыл глаза и несколько минут моргал, пытаясь понять, что происходит. Затем он сел на полу и начал шарить вокруг руками. Огромная жалость к пожилому преподавателю захлестнула меня. Однако мой поезд все постукивал колесами, не давая даже шанса изменить ход. Поэтому в ответ на вопрос «Что со мной?» я катнула ему по полу плод с Темной Стороны и проговорила:

– Съешьте это!

Он послушно взял сушеную темную фруктину, кажется, плохо соображая, откусил изрядный кусок и начал жевать.

Я с тоской подумала, что сейчас выпущу его из ловушки и прикажу убегать отсюда куда подальше, да только от себя-то он не убежит, да и поезд мой все набирал скорость, не позволяя сворачивать с рельсов.

А может, наоборот, – перевести его на Ту Сторону, но оставить в ловушке? Обещание выполню, а Борисыча тут же назад верну. Это был выход! Я начала судорожно искать палку, но тут действительность повернула все по-своему.

С Темной Стороны раздался такой громкий стук, что бедный профессор испуганно заозирался по сторонам. Хор нежных и страшных голосов произносил формулу поворота. На секунду я опять почувствовала себя маленькой. Я на новогоднем утреннике в садике – нарядная маленькая принцесса – широко открыла глаза и смотрю на картонную избушку, которую воспитатели во время сон-часа раскрашивали гуашью. Куски грязно-серой марли на ней – настоящая страшная паутина, а внутри таится древний ужас. Такой, что можно плакать до вечера, если только его увидишь. Дед Мороз с лицом нашей нянечки и с огромной грудью, выпирающей сквозь красную шубу, смело подходит к избушке, стучит и говорит…

– Избушка-избушка, повернись к лесу задом, к нам передом! Й-а-а-а! – заорали с Той Стороны дикие голоса, и я почувствовала, как мир вокруг начал вращаться и разваливаться на куски. Бедный преподаватель, к счастью, все еще сидел на полу – хорошо хоть, не упадет и не расшибется. Он во все глаза смотрел на меня. Наверное, это очень страшно, когда кто-то в мгновение превращается в старуху. Рядом выросла высокая фигура – это Васька обратился в человека. Ну, хоть что-то хорошее! Он орал мне прямо в ухо. Странные слова, но надо его понять.

– Семик! Русальная неделя! Это же сегодня! – твердил помощник как заведенный.

Дверь, полусломанная в прошлый раз, рухнула под напором извне. Через клубы трухи и пыли я увидела Черное Солнце. Оно светило так яростно, будто хотело наконец пробраться в эту избушку, куда его не пускали никогда. На пороге толкались тени, загораживающие лучи. Снежно-белые рубахи, блестящие волосы, нежная кожа – русалки! Но какие красивые!

Они толпой ворвались в домик и начали кричать:

– Накорми нас, напои, Яга. Мы на Ту Сторону идем, наше время пришло!

Не дожидаясь от меня угощения, гости сами начали рыться по казанкам у печки и скоро нашли корзину с яблоками. Каждая старалась схватить заветный плод, откусить его первой. Некоторые дрались и отбирали друг у друга тугие блестящие дары Светлого Мира.

Я тупо смотрела на них, ничего не понимая. Выгонять их Василий даже не пытался. Он опять кричал мне что-то:

– Надо их пропустить, сегодня их день. Ты должна сказать… гости…

Я поняла его, хоть конец фразы и потонул в общем оре.

Они имеют сегодня свое право. Надо их накормить. Я поднялась на ноги и тихо пробормотала:

– Угощаетесь, гости дорогие.

Русалки захохотали в ответ – услышали, значит, и начали с утроенной силой глотать куски плодов.

Тут я успела заметить серую фигурку в стареньком спортивном костюме, шмыгнувшую в проем поломанной двери. С запоздалым ужасом я глянула на то место, где в ловушке оставался Борисыч. Увидела только обрывки старого ковра и разметанные русалками ветки – моя клетка то ли не выдержала поворота, то ли мертвячки разбросали прутики, но пленника на месте не было. Он пару секунд назад выбежал под Черное Солнце и теперь живенько ковылял по дорожке – ничего не понимая, не оглядываясь, подальше от того, что может навсегда изменить его сознание. Уж это-то я понимала прекрасно. Как ненормальная, перекрикивая русалок, я заорала:

– Вася! Он удрал!

Дважды вопить не потребовалось. Помощник кинулся вдогонку за профессором, который был уже на границе леса. Васька на бегу тоже кричал мне что-то, но было не разобрать. Похоже, я должна перевести русалок, а он собирается поймать Борисыча и вернуться с ним вместе назад к избушке. Я подумала, что пока все получилось именно так, как хотел Двоедушник – похоже, злодей действительно переиграл меня на несколько ходов. Наверное, помнил он и про Семик, но времени соображать сейчас не было – русалки, наевшись, начали орать:

– Туда! На Белое Солнце, повороти, Яга!

Я с трудом отыскала среди белых блестящих ног свою палку, стукнула ею по проваленному полу и скомандовала поворот.

Мир начал меняться, я до последнего смотрела в проем двери на высокую фигуру, которая бежала под лучами, не дающими теней. Василий все что-то кричал, русалки хохотали, как на каруселях, я молодела на глазах. Среди этой неразберихи мое внимание привлек маленький круглый предмет. Он катился по полу прямо на меня, еще немного, и удалось бы поймать яичко – драгоценный подарок, невесть зачем сделанный мне… как вдруг чья-то голая нога наступила на него.

Мгновение растянулось, как прозрачная капля. Я подняла глаза наверх – мне показалось, или из-под спутанных мокрых волос блеснуло стеклышко пенсне? Русалка захохотала гортанно, распахнув рот, и яичко, нещадно раздавленное, превратилось в кучу осколков и желтых ошметков.

Прекрасная девка шмякнулась, поскользнувшись на раздавленной жиже. Брякнулась некрасиво, растопырив руки и ноги, пыталась удержаться и хваталась за своих сестер. Те, в свою очередь, тоже начали падать и лапать что ни попадя, что попадалось под раскоряченные руки – уходящие старые бревна и рождающуюся новую мебель, то, что исчезало и то, что являлось из небытия. Им было весело! Русалки с хохотом и криками хватали хрупкую появляющуюся действительность, и она ломалась в кривых белых пальцах. Веселая игра – мне на секунду захотелось присоединиться к безумству бездумного уничтожения. Оказывается, ломать все при переходе – это так весело, получается фиг знает что! Старое и новое, смешанное в руках, начинало дымиться и просто исчезало – чпок-чпок, – только не ломайте меня, сестры, я ведь тоже в этот зависший миг застряла между Тем и Этим, растопырив ноги и пытаясь не упасть, хохоча во все горло. Почему поворот сегодня длится так долго?

Мир ощутимо дал трещину. Она прошла прямо посередине избушки и расколола явь, как скорлупу яйца, на две половины. На одной осталась я, луна в окне и куча орущих девок в рубахах. На другой половинке Василий все еще догонял Двоедушника под Черным Солнцем. Вокруг падали бревна и шатались стены. Трещина становилась все шире, и я могла только уцепиться за реальность, известную мне с рождения, чтобы не рухнуть во все ширящуюся полосу небытия.

Уже не важно было, на какой ты стороне, только бы не пасть туда, где не было никакого солнца и ничего вообще.

Через год или секунду капля времени наконец оторвалась и шлепнулась. Мир продолжал рушиться вокруг меня, но это был уже знакомый с детства мир Белого Солнца и зеленой травы. Бревна и доски сыпались вокруг, я с толпой русалок ринулась туда, где виднелся небольшой просвет в этом хаосе. Расколотая космогоническая модель Вселенной лежала, превратившись просто в грязную лужицу. Слишком поздно я поняла, чем был этот подарок – основой всего моего маленького мирка, соединяющего две части большого космоса.

Я сидела на том месте, где когда-то было мое крылечко. Последние бревна дымились еще под светом Белого Солнца, вставшего сегодня, несмотря ни на что, и превращались в серую пыль. Ветер разносил этот прах по свету, не оставляя мне ничего взамен.

Я попыталась возродить память о той старой жизни, которая еще не так давно у меня была – полная журналов, светящихся экранов и ежедневных проблемок. Двоедушник был прав, человеческий мир казался теперь фатально серым, как черно-белое кино, а ведь давно уже придумали цветное!

Далеко в лесу хохотали русалки. Подумалось с тревогой, что их надо будет назад потом переводить. Хотя… Кажется, мне до этого уже не должно быть дела. Нет моей избушки и нет единственного человека, кто говорил мне, что я – особенная, главный винтик в сложном механизме. После того, как я все испортила, он навек застрял там, где живут только тени, а мне осталась одна дорога – назад в общагу. Хотя был, конечно, еще один путь: поселиться рядом с обломками сказки в одинокой палатке, оставшейся от двуликого Яна Борисовича. Жить тут, пока не состарюсь…

В траве рядом кто-то зашебуршал. Показалась бородатая моська под красной шапкой. Предатель не успел ко мне подобраться. Я нащупала рядом камень и бросила в него. Орала что-то, кажется, ругалась. Через минуту заметила, что банника уже нет – ушел, значит.

Я бродила как тень рядом с разрушенной избушкой, чувствуя себя потерянным щенком. Чертово яйцо и Дерево со своими непонятными подарками, чертово Лихо со своими счетами, чертовы утопленницы! Я чертыхалась специально, тайно надеялась, что сейчас знакомый голос строго скажет: «Мы не поминаем всякую нечисть, нам своей хватает», но никто больше за мой лексикон не переживал и было тихо. Думать о Василии я совсем не могла, на сердце сразу возникала огромная воронка, которая грозила засосать все, что у меня вообще в душе еще оставалось.

Я обыскивала палатку – без особой цели или надежды, чтобы просто что-то делать. Уют человеческих вещей, строгий порядок пожилого, отчаянно одинокого человека, у которого никогда не будет внуков.