Разговор с автором

«Ну вот, – думал я. – Сначала послала меня нафиг, а теперь и вовсе пропала. И что с ней происходит?» Я правда надеялся, что с ней все хорошо. Даже соскучился по ней сильно. И по нашим перекурам особенно. Теперь без Светы работать стало совсем невыносимо. Она была единственным человеком в этом проклятом салоне, кто меня не бесил. Как вернется, надо будет, во что бы то ни стало, помириться. Однозначно надо.

Каким-то загадочным образом вышло так, что мы сели с Машей рядом. Началось собрание. Наш региональный директор в своем вызывающе дорогом и красивом костюме вышел на центр импровизированного полукруга и начал издалека. Он говорил о прошлогодних успехах салона, о том, какие мы все хорошие и как он нами гордится. Только при этом всем смотрел он исключительно на свою помощницу, занявшую место в середине первого ряда. Я его практически не слушал. Хотя бы потому, что с прошлого года жуть как все изменилось. Пусть он таким, как Никита мозги пудрит своими сладкими речами. А я ждал, когда разговор зайдет про реальные вещи. Про то, что происходит с фирмой сейчас и, что в ближайшее время нас всех ожидает.

– Пс-с-с, – тыкнула меня локтем в бок Маша, – Света ответила.

Она повернула ко мне экран своего телефона, на котором я успел разобрать лишь три сообщения:

Маша: «Ты где потерялась сегодня? Все хорошо?»

Маша: «Светааааа! Че не отвечаешь? Я ж волнуюсь».

Света: «Прости, спала, телефон не слышала. Я сегодня больничный взяла. Хреново себя чувствую».

– Слава богу, – еле слышно прошептал я Маше.

– Прошу вас слушать внимательнее, так как это касается всех нас! – обратившись в нашу сторону сказал начальник и продолжил свою речь о том, какие сейчас сложные времена, как кризис и всякие прочие факторы повлияли на нашу компанию и на остальные автосалоны.

Ничего нового лично для себя я не услышал. И так знал, что все плохо. После собрания Маша, Никита и еще несколько девочек из кредитного по привычке курили на крыльце вместе с региональным директором. Мы с Гришей принципиально не пошли. Пусть эти подлизы стоят там, развесив уши, мерзнут в дождливую погоду. Нам-то и так уже все известно. Нам известно, как на самом деле складываются обстоятельства. Но покурить немного хотелось. Хотелось выйти со Светой, постоять, поболтать о ерунде, послушать в очередной раз ее нытье. Но наступил обед, а после обеда я уже и думать забыл о холодной улице и запахе табачного дыма.

Прошел еще один рабочий день. Вернее даже сказать – прополз. И когда вечером я вышел из салона, то с радостью обнаружил, что тучи рассеялись, вышло солнце. На асфальте еще, конечно, остались следы плохой погоды, но так приятно было стоять на крыльце и греть лицо под теплыми лучами. Я настраивался на литературный клуб. Хорошо, что сегодня среда. Развеюсь хоть, поговорю с Алисой. Стоял один. Из салона выходили коллеги, прощались со мной, а я стоял. Примерно тогда же я первый раз за неделю подумал, что чего-то не хватает. И сразу понял – сигареты. Мне не хотелось почувствовать ее вкус или запах, а просто не хватало чего-то в руках. Какого-то действия хотелось. Сейчас я как будто просто стою. Стою без дела. А когда курил, у меня было дело. И какой-то даже, наверно, предлог. Оправдание моего стояния под козырьком. Но сейчас я просто стою. Просто так, как дурак какой-то. Встал и стою без причины.

Улица теплела. Создавалось ощущение, что сейчас не начало сентября, а какой-нибудь апрель. Хотя, я понимал, что, скорее всего, это бабье лето или просто любой другой вид потепления. Кстати, странно, что только для сильного изменения погоды в сентябре есть особое название. Когда летом идет град или зимой внезапно становится ноль градусов при том, что нормальная зима у вас – это минус двадцать, то такие изменения никто никак не называет. А тут такая честь… Я уже как-то спрашивал маму на эту тему, еще когда был в школе. Помню, она мне тогда ответила примерно следующее, что, мол, этому явлению дали название, потому что оно повторяется из года в год. Но ведь это не так! В прошлом году такого не было! Это я очень точно помню. Потому что именно в сентябре прошлого года я заезжал в эту квартиру. Сначала я в очень интенсивном темпе обхаживал каждый вечер возможные варианты, на что потребовалась примерно неделя. Несколько квартир увели у меня из-под носа всякие благополучные семейные пары. И меня всегда сильно раздражал тот факт, что ко мне, как к одинокому и, по меркам арендодателей, молодому, мужчине относились предвзято. Меня по несколько раз за просмотр спрашивали, почему я не женат или не снимаю квартиру со своей девушкой. Некоторые особо дотошные после того, как узнавали, что девушки никакой у меня и нет, что мы расстались совсем недавно, в начале лета, начинали советовать всякие клубы знакомств. Ей богу, как будто у людей своей жизни нет! И вот из-за того, что я какой-то подозрительно одинокий, мне всегда предпочитали семейные пары. Не знаю, чего боялись хозяева квартир… Что такого может сделать в съемной квартире мужчина без женщины, чего бы он с женщиной не сделал? Наверно, думали, что я тут устрою бордель и буду каждый вечер новых высокооплачиваемых дам водить. По крайней мере, это было единственное объяснение, которое я смог сам себе придумать. Вот так ходил неделю. В итоге досталось, что досталось. И после того, как я подписал все документы, надо было перевозить вещи. Вера – женщина без стыда и совести, которая выселила меня год назад из честно арендуемой мною квартиры, – дала всего неделю, чтоб испариться с ее жилплощади. И всю ту неделю, что я ходил по просмотрам квартир, а потом еще и на выходных, в которые мы с Саньком перевозили мое честно нажитое барахло, не переставая, лил дождь. Весь тот сентябрь был таким беспросветным серым пятном на моем жизненном календаре. Так что вот… это я хорошо запомнил. Бабье лето бывает не каждый год. С другой стороны, хорошо, что оно есть сейчас. Мне именно в таком состоянии сильно-сильно нужна была хорошая погода. Потому что, когда у тебя в жизни все идет кувырком, только хорошая погода и выручает. Выходишь утром на улицу, заспанный и уже с самого пробуждения уставший от только что наступившего дня, а там, на улице, тебя встречает такое радостное и яркое солнце. Оно прямо-таки кричит, что у него все хорошо. И у всех вокруг тоже, якобы, все хорошо. Так постоишь, посмотришь на него, пощуришься и скажешь сам себе: «Да ну и фиг с ним! У меня тоже все не так плохо. У меня тоже все хорошо».

С такими мыслями я добрался до школы номер восемьдесят восемь, зашел в темный холл и поздоровался с вахтером. Странно, но ее не заинтересовало, зачем и к кому я пришел. Она только бросила уставший оценивающий взгляд, как просканировав и, видимо, не найдя во мне какой-то предполагаемой угрозы, опустила глаза, этим будто говоря: «Проходи». По мрачным коридорам и лестницам я дошел до класса и, поздоровавшись с Настасьей Евгеньевной, занял место, которое в прошлый раз показалось мне таким удобным.

– Я рада, что ты вернулся, Андрей – сказала Настасья Евгеньевна, оторвав взгляд от чьей-то тетрадки, которую, проверяла, когда я вошел. – Садись поближе, не стесняйся.

– Спасибо, мне и тут хорошо, – ответил я.

– Так не пойдет, – возразила она. – Нужно, чтоб коллектив был единым целым. Чтоб вы друг друга чувствовали во время занятия. Это по законам энергии, так что давай, пересаживайся.

С таким сильным заявлением и не поспоришь. Я встал, выбрал место ближе к доске, но не в самом центре, снял ветровку, уложил ее на стул рядом с собой и принялся осматривать присутствующих. Все знакомые лица. Девочки-болтушки – две подруги красивые – сидели напротив Настасьи Евгеньевны и очень-очень тихо, но эмоционально перешептывались. В какой-то момент мне даже показалось, что они говорили обо мне. Но эту смущающую мысль я сразу же постарался из головы выкинуть. «Садись, говорит, ближе, – возмутился мой внутренний голос. – А вот в прошлый раз таких условий не было. Возможно, это из-за того, что тогда я был просто гостем, а теперь уже часть команды. Сам виноват. Вернулся же. Сейчас буду жить по местным правилам, вливаться, так сказать в коллектив». А вливаться в него было очень нужно. На прошлом занятии я наговорил чего-то со злости, так что чувство неловкости вернулось вдвойне, когда я вновь увидел этих людей. Вон та женщина в невзрачной одежде… Как я ее тогда назвал? Серая мышка? Эта серая мышка, короче, на меня смотрела осуждающе. И что с этим делать я не знал. С другой же стороны, я пришел учиться. Пришел к Настасье Евгеньевне и, может быть, немного к Алисе. А до того, кто что подумал о моих спровоцированных раздраженных речах в прошлую среду мне не должно было быть и дела. Но дело было. Как минимум, дело комфорта моего здесь пребывания. Ох, как же недопонимание иногда портит жизни. «Извиняться, так извиняться, – решил я для себя. – Но сначала нужно дождаться, когда придут все».

Все пришли довольно быстро. Алиса появилась последней и села за пустую парту впереди меня. Она, ничего не сказав, приветливо помахала мне ручкой. И, пока Настасья Евгеньевна собиралась с мыслями перед началом занятия, я, наконец, решился сделать для себя важный шаг.

– Ребят, – начал я, не вставая со стула. Дождался, пока все повернутся и продолжил: – Вы простите меня, если что наговорил в прошлый раз обидного. Я не специально. И мне бы очень хотелось, как говорит Настасья Евгеньевна, стать частью коллектива. Так что…

– Ты молодец, – перебила меня Настасья. – Но извиняться не нужно. Видишь ли, если кого-то задели твои тогда слова, то это их личная проекция и, соответственно, их неувиденные проблемы. В этом и была вся суть. Мы сейчас, кстати, все про свои чувства и поговорим.

Она встала, вышла на середину класса, облокотилась на первую парту среднего ряда, за которой сидел молодой парень, тот, что на Яну похож, и спросила как бы в воздух:

– Как думаете, про вас он говорил все те вещи?

– Про себя, – быстро ответила Алиса.

– Верно, – продолжила Настасья. – Когда вы услышали что-то, показавшееся вам обидным, что вы почувствовали к Андрею?

– Раздражение, отторжение, – снова ответила Алиса.

– А теперь вспомните ваши эмоции во время прочтения книги. Любой книги. Есть персонажи, которые вызывают у вас такие чувства?

Она подошла к доске и тем же скрипучим мелом написала посередине: «Персонаж».

– Грамотный автор, – продолжила она, – наделяет персонажа полностью человеческими качествами. Такой персонаж сбалансирован и у него нет четкой определенной характеристики. Он не плохой и не хороший. Именно потому, что в нашем мире нет ничего абсолютно плохого или абсолютно хорошего, мы с вами можем запросто сочувствовать антагонистам и осуждать за что-то протагониста. Нет только белого и черного.

Она размашистым движением нарисовала круг, затем из этого круга вырисовывался знак «Инь-ян».

– Вроде, говорю очевидные вещи, но некоторые базовые ошибки в произведениях начинающих авторов вытекают именно из-за несформированного героя. А сформированный герой – вот он, – она стукнула мелом в знак на доске. – Андрей, ты помнишь, как отзывался о Раскольникове в прошлую среду?

– Да… – неуверенно ответил я.

– Ты сказал, что тебе не нравится его путь страдания. И посчитал жалким то, что этот герой, как ты сказал, опускал руки.

Я молча кивал, уже точно зная, к чему она ведет.

– Это результат проекции. Качество, которое ты увидел для тебя является негативным именно потому, что тебе в самом себе это не нравится.

– Да, я это тогда еще сразу понял.

– И герои рождаются не по общественным канонам добра и зла. Нельзя просто взять все, что человечество считает хорошим и, что считает плохим и запихнуть в одного персонажа. Наш мир слишком сложен для того, чтоб иметь конкретные понятия. Так что, как я уже сказала, все субъективно. Как же тогда рождается сбалансированный герой?

В классе образовалась тишина. И вдруг одна из девочек-болтушек сказала громко и так, будто это была совсем очевидная вещь:

– Это проекция того, что автор считает плохим или хорошим.

– Совершенно верно! – с долей удивления ответила Настасья Евгеньевна. – Все мы разные. И тогда получается, что удавшимся или неудавшимся произведение будет выглядеть в ваших глазах зависит от того, насколько схожи ваши взгляды и взгляды автора. Соответственно, чем больше людей с похожим автору мышлением прочитают это, тем произведение будет успешнее.

– А то, что мы по-разному можем отозваться об одной и той же книге в разное время – это тоже отсюда? – спросила Алиса.

– Смотри, Алиса. Ты два года назад думала также, как сейчас?

– В смысле?

– Ну, например, о каких-то событиях, произошедших в твоей жизни. О поступках каких-то людей.

– Типо осуждала или уважала? – рассеянно уточнила Алиса.

– Да.

– Ну, да…

– Ты можешь сказать, что твое мышление за это время поменялось?

– Да…

– Меняешься ты, и вместе с тем меняется твое восприятие того или иного поступка, явления.

– Кажется, поняла, – ответила Алиса.