Сиреневый бражник

– А… Знаю я, в чем дело! – вскрикнула злобно Ольга. – Думаешь, посмотрит он на тебя? Да Никитке нет никакого до тебя дела! Все давно знают, что околдовала его ведьма эта, из Свияжского. О ее красоте сколько слухов-то ходит! На себя посмотри, мышь серая… Полевка!

Но Варвара молчала, ей не хотелось доводить до драки как в прошлый раз, тогда матушка встала совсем не на ее сторону. Слезы давно навернулись на голубые печальные глаза, но девушка терпела.

Не один раз сестры ссорились и-за этого. Но она уже ко всему привыкла. Сердце ее давно билось ради него. Одного! Это было унизительно и больно видеть, как Никита проезжал на лошади мимо, видно ехал к своей невесте в Свияжский уезд. Как снаряжал коня, как был красив и пригож, специально для нее принарядившись. А ведь раньше и у Варвары была надежда. Только почему все в ее жизни выходило иначе? Почему одни любили друг друга и были безмерно счастливы, а ее же ждала такая горькая участь неразделенной безответной любви. Хоть раз, представлял ли Никита перед глазами Варварин образ, хоть на секунду допускал ли он мысль о ней, как о своей суженой? Эти вопросы изо дня в день мучали нежное девичье сердце, заставляя его сжиматься и трепетать.

– Я прошу, пусть зима никогда не наступит! В моем сердце! – прокричала Варвара в лицо Ольге, словно сумасшедшая. Казалось, что она совсем отчаялась, но это было не так. Где-то в глубине души, в самом укромном ее уголке, у девушки ещё тлела надежда. Маленький уголёк – ведь все слышали, что у его невесты отчаянно гадкий, избалованный характер.

«Не отвечает она ему, – сплетничали люди, – не люб он ей».

И только благодаря этим сплетням, Варвара ещё надеялась, ещё верила, что Акулина бросит его. И Никита взглянет в ее голубые несчастные глаза, заметит ее покорную улыбку и, наконец, сделает их (ее глаза) счастливыми. Так хотелось, чтобы сугробы на ее душе наконец – то растаяли, чтобы как снежинки за окном превратились в слезы радости – в весеннюю капель.

– Да я маменьке все расскажу! – громкий вскрик Ольги заставил Варвару резко вскочить и вцепиться сестре в волосы.

Сидевшая в углу горничная Дуняша тут же подняла дикий крик, увидев, как девушки покатились по полу.

По ступенькам затопали сразу несколько пар ног, и в комнату вметнулась маменька со слугами.

Глава 5. Платок

– Да, что же творите! – вскрикнула Марья Даниловна, – Дуняша, разними же их. Ух, бесстыдницы! Окаянные! – всплеснула она руками, хотя девушки отскочили уже в разные стороны, а в руках Варвары висел клок русых длинных волос Ольги.– Тьфу, на вас, негодницы! Вот батюшка, узнает, высечь прикажет каждую.

Варвара молчала, поправляя порванную на плече рубаху, а Ольга, увидев в руках у сестры клок своих волос злобно воскликнула:

– Маменька, она все начала, она, гадина. Говорит, сама замуж не пойду, и тебе не дам выйти!

– Все решили уже! – воскликнула мать, – прочь по своим горницам, негодные.

Ольга опустила обиженно голову, но не смела ослушаться, вышла. А Варвара присела на край кровати и в окно отвернулась.

– Окаянные, – повторила Мария Даниловна. – Разберусь я с вами, только дела переделаю.

Когда все вышли из комнаты, Варвара уронила голову на колени и горько заплакала. Девушка знала, что Никита богат, да еще и сын купца второй гильдии. Ее семья – наследственные мещане, да хоть и зажиточные – не чета им. Отец Варвары происходил из посадских. Его прадед тоже относился к сословию мещан, да и дом вместе с лавкой, где проживала вся семья, достался им от деда. Когда-то тот занимался выделкой кож, теперь же их уделом стало сельское хозяйство, как и у всех крестьян. Как и купец третьей гильдии, Иван Григорьевич, отец Варвары, платил налог в казну, но, не располагая нужными средствами, вступить в гильдию возможности не имел. Понятное дело, таких денег у них и быть не могло.

Семья Серафима Никитича занималась выращиванием фруктов и овощей на продажу, поэтому Варвара с самого раннего возраста была приучена к тяжкому труду и всевозможной работе. Даже кожа на руках не была такой нежной, как у купеческих дочек. После сезона сбора урожая на ладонях появлялись мозоли, а руки ныли. Больше всего Варваре нравилось помогать отцу в лавке, которая находилась прямо в их доме, но он неохотно брал дочь, все чаще отсылая работать к женщинам на кухню. Серафим Никитич считал, что ворочать мешки да торговать – не женское дело, и потому всегда управлялся вместе с сыном – братом Варвары – Гаврилой.

– Девка, она ж чего, замуж выйдет – и след простыл, главное, чтобы приданое себе пошить успела. А сын – он – будущий хозяин, глава, ему дом в порядке держать, учиться всему надо, – рассуждал Серафим Никитич.

Как же надоело Варваре чистить рыбу, да парить репу, а то и на огороде возиться, но такова была ее доля. Другое дело, Никита… Его семья жила совсем иначе – там за высоким забором в роскошном доме трудился целый рой слуг, и его сестрам и матери – купчихе, вероятно, не приходилось держать в своих руках ничего, тяжелее пялец и кружева. Они не резали пальцев острым ножом, снимая шкуру с убитого поросенка, им не приходилось потрошить утку или отбирать яйца у сердито кудахчущих кур.

«Верно, они и коров-то доить не умеют, – подумала Варвара, – максимум что – иголкой палец могут уколоть!»

При этой мысли, она встала и подошла к сундуку, стоящему у окна. Девушка откинула крышку и достала шелковый платок, но не стала вытирать им слезы, только губами чуть коснулась. Чудный узор был вышит на нем в виде дивных цветов в обрамлении белоснежного кружева. Потом она повернулась к зеркалу и быстро причесалась деревянным гребнем. Глаза красные от слез, нос тоже. Но это была последняя надежда, последний шанс. Варвара пощипала и так горящие щеки, чтобы они стали ещё краснее и одела новый голубой сарафан. Девушка примерила алый кокошник, расшитый бисером, но немного подумав: «Что люди скажут? Ведь не праздник!», убрала его обратно в сундук и вытащила оттуда такую же расшитую бисером повязку. Она вплела в волосы голубую ленту под цвет своих небесных глаз и осторожно открыла скрипучую дверь. Как же хорошо, что ее не заперли ещё. Но папенька, наверняка, накажет их с Ольгой, когда маменька ему все расскажет. Нужно торопиться.

Варвара тихо сбежала по ступенькам вниз и так же тихо проскользнула через двор. Слугам не было до нее дела – все были чем-то заняты. Дуняше и нянюшке приказали не разговаривать с ними, особенно, по части просьб, и Варвара быстро выбежала за калитку.

Она направилась прямо к купеческому дому и встала неподалеку в тени вишневых деревьев. Ждать пришлось долго, но все же появился купеческий сын. Он вывел лошадь под уздцы, видимо собираясь куда-то. Варвара закусила губу и кинулась к нему быстрым шагом. Почти добежав, она сбавила ход и пошла медленнее, но он поправлял седло у коня и не видел ее из-за спины.

– Здравствуй, Никита! – крикнула девушка.

Никита медленно обернулся и спокойно ответил:

– Здравствуй, Варя! – продолжив, как ни в чем, ни бывало, заниматься своим делом.

Варвара стояла в растерянности, словно язык проглотив.

Никита снова обернулся, удивлённо заметив, что девушка ещё не ушла.

– Что тебе?

– Вот, – Варвара протянула платок. – Тебе!

Никита взял его и так же удивлённо стал рассматривать, до конца не понимая, что это и зачем это ему.

– Мне? – растерянно произнес он и поднял глаза на Варвару, но девушки уже и след простыл.

Варвара побежала к дому. Сердце ее бешено колотилось. Перед глазами, как и каждую минуту до, стоял образ Никиты. Сейчас Варваре даже стало казаться, что он смотрел на нее с нежностью, а не с удивлением, и даже обрадовался ее такому подарку – признанию. Но эта ведьма – Акулина!

– Варька! – окликнул ее голос дядьки Игната, когда она вбежала во двор, но Варвара сломя голову помчалась наверх, не отвечая на его окрик.

Надежда с небывалой силой зажглась в ее сердце. Варвара представляла уже, как неожиданно в дом нагрянут купеческие сваты. Какие лица будут у родителей и у Ольги. Особенно у сестры. Последнее время Никита ходил совсем смурной, видимо с невестой у него сильно не ладилось. А ведь раньше он был таким весёлым, таким красивым, улыбчивым.

«Только стоило ему познакомиться с этой, – Варвара поморщилась, – так его тут же, как подменили».

Он словно перестал замечать Варвару, да и других девушек, будто бы изменился. И не могло здесь обойтись без колдовства. Варвара была просто уверена в этом.

На краю леса прямо возле реки стояла старая, разваливающаяся избушка. От времени бревна все потемнели, предавая ей жалкие убогие очертания. Люди поговаривали, что там жила ведьма со своей дочерью. Варваре было страшно даже представить себе ее, но люди часто ходили к ней. Кому какая помощь была нужна – кто-то не мог завести детей, кому-то требовалось лекарство, кто-то хотел избавиться от сглаза или порчи, но были и такие, кому нужно было приворотное или отворотное зелье. Поговаривали, что ведьма может абсолютно все. Только плата не маленькая. У Варвары денег, конечно, не было, но она хорошо знала, в каком сундуке их хранит папенька. Мысль о приворотном зелье просто не давала Варваре покоя, но вот только идти к ведьме было страшно. Да и как его Никите дать?

Глава 6. Алеша

Так уж вышло, что Иван Григорьевич растил дочь один. Нянюшки и мамушки изредка менялись, но родной матери, которая любила бы Акулину по-настоящему, по-настоящему заботилась и направляла ее на путь истинный, у девушки не было. К несчастью или к счастью, дочь росла сказочно красивой, что глаз не отвести. С юности уже отбоя не было от женихов. Это более всего и пугало Ивана Григорьевича, так как он хотел дочери только лучшего, но из такого количества сватов выбрать было непросто. Правда, многие подмечали непростой избалованный характер Акулины, но обсуждали это за глаза, в лицо купцу сказать такого не смел никто. Все знали, что он не просто любит, а безумно обожает единственную дочь. Внешне Акулина ужасно напоминала ему мать – зеленоглазая, стройная, с густыми темными волосами. Не чета деревенским девкам, ну и что, что своенравная и гордая. Да, никто ей не нравился, у всех девушка находила явные и скрытые недостатки.

«Зато с характером!» – утешался отец. Ему и расставаться с любимой дочерью не очень то хотелось, потому и выбрал он ей в женихи сына своего приятеля – купца второй гильдии, проживающего в соседнем уезде. Так купец и видеть дочь сможет чаще, а то и внуков. Одинокая старость пугала Ивана Григорьевича. Лишившись жены в молодом возрасте, он очень не хотел потерять и дочь. Не нравилось ему, какое впечатление производит она на мужчин своей красотой, но поделать ничего было нельзя. Вероятно, родись Акулина страшной или с каким-то физическим недостатком, например, хромой, он бы думал наоборот. Но сейчас за Акулиной нужен был глаз да глаз, а его вечно не бывало дома. Однако дочь отцу почти никогда не перечила, была с ним ласковой и внимательной, поэтому и казалось купцу, что все у них хорошо будет. Все в чем только не нуждалась – все дарил ей отец, стараясь хоть как-то компенсировать недостаток материнской заботы. Дорогие платья, всевозможные побрякушки и безделушки – все это было у Акулины в избытке.

Но не знал он, не ведал, как тоскливо и одиноко бывало у девушки порой на душе. Подруги ей вечно завидовали, так как не было парня, не мечтавшего жениться на красавице. Уже давно начали судачить злые языки, что она любого приворожить может. К счастью, ни до Акулины, ни до купца, эти сплетни не доходили.

Часто и слуги, и подмастерья обращали на юную красавицу внимание, но никто не смел и голову поднять – гнев купца мог быть очень суровым.

Но, вот, Алеша не утерпел – до чего же хороша была купеческая дочка. Знал он, что купец никогда не отдаст дочь за холопа – за подмастерье, за крестьянского сына, но поделать с собой ничего не мог. Где-то с год как он нанялся к купцу в помощники, не чураясь совершенно никакой работы. Каково же было его удивление, когда однажды он тащил мешок с мукой, а она возьми да и загороди ему дорогу, да ещё и смотрит прямо в глаза, улыбается. А как хороша, чертовка! От неожиданности Алеша растерялся, да возьми и урони мешок. Мешок треснул, а он встал весь белый в муке – и лицо и одежда, купеческая же дочь рассмеялась и прошла мимо.

В другой раз в саду – яблоки с дерева снимал, вдруг слышит – подошёл кто-то. Глянул он вниз с дерева и удивился – стоит Акулина и на него смотрит.

– Чего уставился? – говорит, – достань – ка мне, вон, то, яблочко с верхней самой ветки, али не можешь?

Полез Алеша на самый верх, чуть шею не свернул, не свалился, но достал яблоко для красавицы. Хотел с дерева спуститься, но…

– Кидай! – крикнула купеческая дочка и поймала яблочко, да так ловко, а потом повернулась, косой взмахнула и ушла в дом.

Стало Алёше тоскливо без нее. Дела делает, а сам по сторонам смотрит – нет ли Акулины где рядом. Умом-то понимает, что не чета ей, а поделать ничего с собой не может. Парень то он видный, рукастый, девки на него деревенские исподтишка подглядывают, а он вон чего – на хозяйскую дочку глаз положил. Знать приворожила его. Только и снится ему Акулина Ивановна. Не увидит день – тоска камнем на сердце давит, а увидит – душа поет, радуется. Только пройдет Акулина иной раз на него и не взглянет, а в другой – пройдет да и улыбнется. Женихи только ее в последнее время одолевать стали – измучился весь ревностью Алексей. Уж и уволиться хотел, да только где сейчас такую работу найти. Но всем отказывала девушка.