Чего ты боишься?

Отделенная от Маши крошечным мутным окошечком тетка подняла от бумаг покрасневшие от усталости, подслеповатые, профессионально-жесткие глаза. Посмотрела из-под очков, как на клиническую идиотку.

– Девушка, кресла все заняты. И на лестнице от них мало проку.

– А может кто-нибудь помочь? За деньги?

Тетка равнодушно пожала плечами:

– Не знаю. Все как-то справляются.

– Девушка, не задерживайте очередь, – раздраженно поторопил сзади дышащий на ладан дедок.

Мама, жалкая, по-старушечьи сгорбленная, сидела на лавочке, там, куда ее вынес из кабинета хирурга медбрат. Сидела, поджимая больную ногу и, кажется, плохо понимала, что происходит. Вероятно, ей было очень больно.

– Да что у вас за больница такая! – стараясь не расплакаться, выкрикнула Маша.

Дедок гневно пыхтел, стуча клюкой по покрытому мраморной крошкой полу.

До лестницы они кое-как доползли-допрыгали, помогла какая-то пробегавшая мимо медсестричка. Преодолели несколько ступеней и поняли, что не доберутся даже до верха пролета. Вцепившись одной рукой в дочь, другой в перила, мама отрешенно рассматривала тщательно отмытые хлоркой стены и пол.

Вверху раздались быстрые шаги. Их обладатель что-то насвистывал и явно чувствовал себя великолепно. Вскоре показался одетый в белый халат, кроссовки и джинсы парень лет тридцати пяти. С туннелем в ухе, с забавной, торчащей вверх прической. Спрыгнул с пары последних ступенек предыдущего пролета и остановился, обнаружив, что дорогу ему перегородили две отчаявшиеся женщины. Окинув обеих цепким взглядом, он присвистнул и деловито поинтересовался:

– На рентген?

Маша кивнула, говорить мешали слезы.

– Клевенько.

Не добавив больше ни слова, парень подхватил маму на руки и осторожно двинулся вверх по лестнице.

– С-спасибо, – едва сумела выдавить из себя зареванная Маша. Она старалась не отстать и не потеряться – несмотря на ношу, парень перемещался невероятно шустро.

Сгрузив маму в кабинете, он вышел и плюхнулся на лавочку рядом с девушкой.

– Спасибо, – повторила она. – Сколько я вам должна?

– «А ежели за это и не платят вовсе?» – с усмешкой поинтересовался парень.

– Но вы не обязаны…

– «В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далёк от всякого намеренного, неправедного и пагубного», – с напускной серьезностью процитировал спаситель.

– А после рентгена…

– А вот после, если найдут перелом, ее положат на каталку и отвезут в палату. Таковы правила.

Он не спешил уходить, и Маша решилась:

– Как вас зовут?

– Артем.

– Артем, а вы кто?

– Врач-отоларинголог, работаю на приеме.

– Вы нас спасли. На самом деле. Никто не хотел помочь, а вы…

Он пожал плечами.

– Вы нас не ждите, в палату мы сами…

– В палату сами. А вот если диагноз не подтвердится, снова придется вниз.

– О-ох, – выдохнула Маша, как-то не подумавшая о возможных перспективах.

Примерно через полчаса ее позвали в кабинет, объяснили, что перелом чистый, что маме придется минимум две недели провести в больнице и отправили вниз, оформлять документы на госпитализацию. Отправили, слава богу, ее, не маму.

Врач Артем перекинулся парой фраз с хозяином кабинета, на ходу бросил маме «Поправляйтесь!», и шутливо отсалютовал Маше на прощание.

– —

Она проводила с мамой все свободное время. Той то становилось лучше, то хуже. Прошли три недели больничной жизни, и совершенно неясно было, сколько их еще предстоит.

Пару раз они мельком виделись с Артемом в коридоре. Один раз он издалека помахал ей рукой, в другой – то ли не узнал, то ли не заметил.

Мама лежала в общей палате на шестерых, а в конце коридора, возле сестринского поста, располагалось так называемое отделение «для тяжелых», одиночные боксы с поступившими из реанимации. В один из вечеров, когда мама, наконец, уснула, Маша вышла в коридор, раздумывая, остаться ли на ночь или поехать домой и поспать хоть немного. Медсестры на посту не было, может быть она пила чай или ее куда-то вызвали. Дверь в один из боксов оказалась открыта. Проходя мимо, Маша машинально заглянула и невольно остановилась.

Окруженный приборами и опутанный трубками обитатель бокса полулежал на широкой кровати. Грузный, пожилой, он казался чем-то сильно встревоженным. Его пронзительные угольно-черные глаза встретились с глазами Маши. Мужчина попытался поднять руку с катетером и что-то сказать. Она переступила порог бокса:

– Поискать медсестру?

Он отрицательно мотнул головой.

– В’ды!

Обежав глазами палату, она обнаружила бутылку минералки и стакан с трубочкой. Мужчина глотнул несколько раз, откинулся на подушки и уже гораздо более внятно произнес:

– Торопишься? Можешь сделать старику одолжение?

«Тыканье» Машу покоробило, а на старика незнакомец не очень-то походил. Мощный, покрытый седой курчавой порослью торс, мускулистые, опять же чрезмерно волосатые руки, бычья шея, волевой взгляд. Лет пятьдесят – пятьдесят пять, не больше. Маша неуверенно пожала плечами и оглянулась на дверь.

– Знаешь, мне недолго осталось. День, может два.

Смутившись, она отвела взгляд. Как себя ведут с умирающими? О чем с ними говорят?..

– Что мне для вас сделать? Хотите, почитаю? Правда, вам вряд ли понравится то, что я читаю маме…

Он мотнул головой по подушке.