Кровь и Судьба. Anamnesis morbi

Женился на ней молодой и очень перспективный адвокат Александр Георгиевич Гарин, гроза нерадивых прокуроров. Сказать наверняка, был ли какой-то расчет в этом браке, очень сложно. В те годы на это смотрели осуждающе. Была ль любовь? Однозначно – да. Мария влюбилась, Александр кажется тоже, потому что нигде и ни с кем он не дал повода усомниться в своих чувствах и верности. Спустя десятилетия можно утверждать, да – они любили друг друга.

Судьба сумела вмешаться в их отношения, решив, что детей от этого брака быть не должно.

Дело в том, что резус отрицательная Маша вышла замуж за резус-положительного Александра. Они об этом не думали, потому что о резус-факторе крови слыхом не слыхивали, пока им не открыл глаза врач-гинеколог, который именно резус-конфликтом и объяснил невозможность выносить ребенка.

Александр, и сам мечтавший стать отцом, а если повезет, то и отцом еще одного юриста, и Маша, которую просто переклинило на желании стать матерью – искали выход. Сальные намеки, воспользоваться резус отрицательным донором спермы, они отвергли сразу и даже крепко поссорились с предложившей это Машиной подругой.

Наконец Александру кто-то из клиентов-медиков порекомендовал обратиться в НИИ акушерства и гинекологии к молодой ученой Аиде, которая вроде бы нашла способ, как организму матери дать время выносить плод[12 - Абубакирова Аида Муталовна, врач, профессор] хотя бы до семи месяцев. И у нее это вроде бы неплохо получалось порой в самых невероятных случаях.

Аиде нужен был материал для диссертации. Маше нужен был ребенок. Их интересы сошлись.

Маша фактически прожила в отделении полгода, как только появились первые признаки беременности, на сроке после семи месяцев ей сделали кесарево сечение и сразу же заменное переливание крови родившемуся младенцу.

Так появился на свет Георгий. Все это время, до самых родов, молодая мама, обложившись книгами, писала очередную диссертацию на заказ.

Как потом шутили в семье, уровень гормонов знаний был у нее так высок, что наследнику достаточно было слушать, видеть и читать, чтобы знания застревали в его голове. Нянечка, приносившая Марии сына на кормление, видя тетради и книги, которыми обложилась молодая мама, приговаривала:

– Кесарёнок – должен быть умненький! Науку впитает с молоком матери!

Однако, вундеркиндом Жора не считался. Каждой способности приходил свой положенный срок, просто особого труда в развитии Георгию прилагать не приходилось.

К пяти годам он уже свободно разговаривал на английском с мамой и дедом, принуждая заодно и отца осваивать иностранный язык.

Читать он научился сам за пару месяцев, когда мама была очень занята, а дед и отец уехали каждый по своим делам.

Получилось все как в стихотворении Валентина Берестова «Как хорошо уметь читать». Мама дала Жоре азбуку и букварь для первого класса, объяснила, как звучат буквы, как из них складываются слова, а из слов – фразы.

– А дальше сам, сам. Мне некогда.

Как писать печатными буквами Жорику вообще никто не объяснил, он научился сам, оставив первую записку: «Мамаяпашолгулят» без пробелов.

Мария эту записку хранила в особой папке со всеми достижениями Жоры в виде рисунков, поделок и таких вот записок.

Ему ничего не приходилось объяснять дважды. Память его подобно губке впитывала все, чего касались взгляд и слух. Что оказывалось непонятным и требовало объяснения, решалось дедом или родителями.

Вечный детский вопрос «откуда берутся дети» отпал мгновенно. Мария рассказала честно. Вырос Жора у нее в животе, достали, сделав операцию, и даже показала небольшой шрам в той области, где обычно был след от резинки трусов.

Жорик одолел сказки Виталия Бианки, следом «Золотой ключик» Алексея Толстого и «Волшебник изумрудного города» Волкова. Он гулял во дворе с местными ребятами, гонял мячик и велик. Собирал из конструктора «Школьник» автомобили и трактора.

Когда Жоре исполнилось шесть лет, отец привез ключи и сказал:

– Ребята! Теперь у нас есть дача!

Особняк в лесу под Наро-фоминском он получил от кого-то в качестве гонорара за успешно проведенное дело. Участок в двадцать соток незаметно переходил в лес

Жорик там однажды чуть не заблудился. Грибы и землянику он собирал, не отходя от дома. Через год участок обнесли дощатым забором. Об одном жалели, река Нара протекала далековато. Но в лесу нашелся небольшой ручей и пруд, в котором водились караси, и можно было искупаться в жару.

Каждый день и час жизни Гарина младшего были наполнены событиями и делами, то собирая грибы, ловя рыбу, читая книги, путешествуя с дедом по стране, стреляя и гоняя на мопеде.

Чтобы сын не остался невежественным в мировой художественной культуре, мама решила, что Жорик с шести лет очень нуждается в персональном окультуривании.

В его графике появились непременные ежемесячные посещения филармонии и музеев, а книг, посвященных искусству, в доме было более чем достаточно.

Музеи стали обязательными объектами для посещения в выходные, как и различные залы классической музыки.

Жорик выбрал филармонию с концертами, которые вел Бэлза и Третьяковку. Симфоническую музыку в семье слушали и знали, благодаря музыкальному центру «Telefunken» и огромной коллекции винила, а изобразительное искусство всех эпох, из тех музеев, до которых не могла добраться неугомонная мама, благодаря огромным альбомам с репродукциями. Альбомов в доме было очень много.

И все равно, по мнению мамы, остался бы Жорик малокультурным, драчливым автомобилистом, если бы она не предприняла еще одну попытку окультуривания уже в виде частных уроков пиления скрипки или многочасового извергания гамм из домашнего трофейного фортепьяно Blutner. Мама Мария умела играть весьма неплохо, но профессиональной пианисткой не стала. Вечерами она с удовольствием играла Шопена, Бетховена, Моцарта, Рахманинова, просто так, для себя и родных под настроение.

Георгий требования мамы в отношении скрипки и фортепьяно отверг категорически. Играть он умел, музыку чувствовал, схватывал мелодию на лету. Но долбить по клавишам целыми днями отказался категорически.

Он подумал о людях, о соседях. Как бы ни были изолированы квартиры в сталинке, но такие звуки непременно разошлись бы по ближайшим этажам. Одно дело, когда через три этажа звучат «Лунная соната» или «К Элизе», или что-нибудь из Моцарта, Листа, и совсем другое – гаммы! Это могло свести с ума любого человека, не испытывающего благоговейного трепета к музыке.

Гитара! Вот всеми его сверстниками уважаемый инструмент!

Повинуясь моде начала 70-х, наполненных музыкой «Битлз», «Дипёрпл», «Криденс» и других ВИА и групп, Георгий принес в дом шестиструнную самарской фабрики со струнами из лески, которую одолжил у школьного приятеля.

Папа, в общем, был не против, но мама сказала:

– Фи! Шестиструнка – это вульгарно! Какая гадость! – и немедленно заменила гитару мандолиной, которую приобрела у одной знакомой.

Подчиняясь требованию мамы, отец принес семиструнную гитару фирмы Hofner, предупредил, что инструмент ровесница ХХ века и по слухам звучала еще в салонах балерины Матильды Кшесинской и Анны Шерер, услаждая сановных maitresse[13 - La maitresse – любовницы], потому относиться к ней нужно крайне бережно.

Мама усомнилась, может быть не стоит учиться на таком раритете? Но папа сказал – учиться на топоре можно только лесорубам, как на лопатах – землекопам! Хочет мальчик научиться играть на гитаре – то это должна быть Гитара!

Как папе удалось добыть такую ценность, Георгий не задумывался. Он вообще жил легко. Деньги в доме были, жили не шикарно, но и не бедствовали.

К началу школы, в которую пошел в шесть лет, Георгий, кроме поездок по стране на спецпоезде и «Победе» с дедом, посадил свою яблоньку на добытом отцом садовом участке и в двенадцать лет вбил свой первый гвоздь в личный сарайчик, где хранились его вело и «моторизованные монстры».

Он жил, как живут домашние животные, воспринимая окружающую среду и семейный достаток именно так, как рыба ощущает воду, а птицы воздух.

Он обучался быстро и не мог понять, что кому-то знания даются с трудом, но видел сверстников – тугодумов или зубрилок, жалел их и никогда не относился высокомерно. Да, он запоминал с первого раза, да, ему не требовалось зубрить, и он имел красивый почерк, спасибо маме, он мог бы школу окончить на год или два раньше, а зачем? Он такой, как все… не лучше и не хуже. Его способности – это тоже «оружие скрытого ношения» и не нужно их выпячивать.

Ему без проблем давались точные науки, но какой-то тяги к математике или физике не испытывал. Как и не мог понять страсти, с которой брали интегралы или решали дифференциальные уравнения фанаты-математики. Он понимал, что они делают и легко мог бы поучаствовать в их «сражениях» у доски, но радости это не приносило. Скучно.

Был момент на труде, когда ребята своими руками мастерили что-нибудь из дерева, ему нравился запах, податливость материала, создание из поленьев и чурбаков красивых вещей. Но понимание тупика, если нет творческого начала, а все нужно делать исключительно по чертежам, его охладило. Из кружка «маркетри» он принес набранную разноцветными кусочками дерева лаковую картинку – букет цветов и подарил маме на восьмое марта. На этом его рукоделие закончилось. Скучно.

Аналогично он попробовал себя в физическом кружке, собрав транзисторный приемник в мыльнице и небольшой телескоп-рефрактор с линзами от старого дедова бинокля. Да, он смог. И смог бы еще массу всего. Но все это его не грело. Хотелось чего-то значимого. Такого, что удовлетворило бы его самого, а что это – он не знал.

Так и с музыкой. Профессиональным музыкантом в будущем Жора себя не видел.

Общественное сознание прочно занимало главное место в его сердце. Жора Гарин рос советским человеком с весьма достойным уровнем социальной ответственности, своевременно вступая в октябрята, пионеры и комсомол, причем, не за компанию с классом, а искренне и по убеждениям, что общественные интересы всегда выше и важнее личных, и слова песни: «Жила бы страна родная и нет других забот», не вызывали в нем ощущения дебилизма. Потому что так оно и было. Его страна – самое важное, что у него есть.

Он все, что делал, внутри себя, мысленно, посвящал интересам государства, искренне полагая, что чем лучше будет он сам, тем лучше будет и стране. А значит, если он может учиться на четыре и пять, значит, должен, а если может набить морду хулигану или подлецу – должен это сделать обязательно, и если у него есть слух и он может освоить игру на гитаре, значит, он должен это сделать.

Тем более, что он хочет этого.

На требование мамы учиться только на семиструнной гитаре Георгий возражать не стал, семь, так семь.