Бьеркезундская легенда

– Мама, мы семья погибшего солдата вермахта, фюрер обещал нам льготы и защиту.

– Если выяснится, что мы прячем еврейскую девушку, нас сразу лишат всего. И главное – тебе скоро исполнится восемнадцать. Идет тотальная мобилизация, и я не знаю, как мне тебя спасти от этой мясорубки. Если я тебя потеряю, как мне жить?

– Мама, не беспокойся. Сейчас идет набор в кригсмарине. Я подал письмо с прошением о зачислении меня на флот в школу подводников, когда мне исполнится восемнадцать. Как сын погибшего я имею право выбора. Фюрер дал льготы семьям подводников, наша семья будет на особом положении. Нас никто не тронет. И главное – я не попаду, как отец, на восточный фронт.

Мать обняла сына.

– Я не могу тебя потерять, запомни. Мне уже хватит утрат в этой жизни. Ступай к себе, ложись спать, уже слишком поздно. Завтра нам с утра закладывать хлеб в печи. Надеюсь, ты не забыл.

После Рождества сорок четвертого Рудольфу исполнилось восемнадцать. Из кригсмарине пришло направление в школу подводного плавания в Кенигсберге, куда специальным вагоном Рудольф должен был убыть со дня на день.

Солнечный февральский день. Мать с бабушкой ушли на кельнскую продуктовую базу. Там они получали муку по льготе как семья погибшего солдата. Вальтер ходил в церковную школу, что находилась в бомбоубежище за старой ратушей. Проходя мимо каменного изваяния первого епископа, он часто произносил слова молитвы с обещанием держать слово, данное брату.

Рудольф приносил из пекарни горячий хлеб и раскладывал его на прилавок. Бэлу прятали днем от чужих глаз. А до открытия булочной она помогала Рудольфу. Принимая теплые хлеба из рук Рудольфа, она раскладывала их на полки прилавков. Когда она в очередной раз протянула руки за буханками, он поймал ее руки своими и потянул ее к себе. Ее лицо оказалось прямо перед ним. Он почувствовал теплое дыхание и теплые от хлеба руки и медленно прижался губами к ее теплой розовой щеке. Бэла подалась к нему навстречу. Рудольф целовал ее щеку и прикоснулся к губам. Бэла отвечала взаимностью, Рудольф нежно обнял ее и стал целовать ее белую шею. Что-то вдруг приостановило его пыл. Рудольф почувствовал слабость и беззащитность стоящего перед ним человека. Он слишком сильно ее любил, чтобы воспользоваться своим положением. Бэла поняла это. Она обняла и стала целовать его. Она прошептала ему на ухо слова, которые он больше всего хотел услышать. Он унес их с собой…

U-250

По данцигской брусчатке шагал человек в черной форме немецкого морского офицера. Он был среднего роста, худощавого телосложения. Черная тужурка, белая рубашка с галстуком и белая фуражка с крабом и имперским орлом со свастикой. Был он не просто офицер кригсмарине. По традиции фуражки с белым верхом носили только командиры подводных лодок. На галстуке и тужурке красовались два железных креста, один с дубовыми листьями. Его вручил адмирал Дениц, это добавляло гордости его обладателю.

Шел тысяча девятьсот сорок четвертый год.

Дела на восточном фронте складывались не лучшим образом. Союзники уже высадились во Франции. Германия была еще сильна и раз от раза демонстрировала свою несгибаемость и умение воевать как на востоке, так и на западе.

Командир подлодки U-250 капитан-лейтенант Вернер-Карл Шмидт шагал в сторону западного района Данцигской бухты, где базировалась восьмая флотилия подлодок кригсмарине. «Мы еще покажем миру, что такое немецкий характер и какова сила немецкого оружия». Подбадривая себя подобными рассуждениями, Шмидт старался заглушить чувство подавленности. Неделю назад он получил известие о гибели родного брата Франца, штурмбанфюрера войск СС. За неделю до его гибели они встречались в Кенигсберге, откуда его брат с группой офицеров СС направлялся с секретной миссией в сторону восточного фронта. Франц был старше на два года, он ни слова не сказал о своей миссии, которая планировалась на территории Польши в районе размещения концлагерей. На этой их последней встрече в пивной старого Кенигсберга Франц передал Вернеру коробочку, в которой находился золотой кулон с огромным бриллиантом. Когда Франц открыл коробочку, тусклые лучи светильников старой пивной заиграли на гранях бриллианта. Вернеру показалось, что внутри камня пульсирует яркий источник. Он был огромных для бриллианта размеров. Обладая множеством граней, он испускал какой-то чарующий и переливавшийся свет. На обратной стороне золотой окантовки кулона был выгравирован текст на непонятном языке. Шестиконечная звезда Давида делила текст пополам.

– Откуда это у тебя? – прищурившись, спросил Вернер.

– Позаимствовал у одного еврея, – с циничной улыбкой ответил Франц. – Наум Зильберман, помнишь такого? У нас в Кельне были его ювелирные лавки. Возьми его. После похода тебе наверняка дадут отпуск. Ты сможешь заехать домой. Думаю, эта вещица стоит целое состояние. Ты должен переправить наших стариков и сестру в Швейцарию, нужны будут деньги на новую жизнь.

– Вот сам и отвезешь, когда вернешься.

– Мало шансов, Вернер. Прошу тебя, завтра мы отправляемся на восточный фронт, русские наступают. У нас слишком опасная миссия. Хочу, чтобы это сделал ты.

– С чего ты взял, что твоя миссия опаснее моей? Ты же знаешь, какая смертность в кригсмарине, особенно с прошлого года, когда эти вонючие англичане поставили гидроакустические станции на все противолодочные корабли и поменяли тактику.

– Я знаю, что ты идешь на восток Балтики. Русские еще не подняли со дна Балтийского моря свои дряхлые эсминцы, что построены при царе. Тебе нечего опасаться.

– Откуда тебе знать мой маршрут и что меня там ждет, – со злостью парировал Вернер.

– Ты, наверное, забыл, в каких войсках я служу.

Лицо командира подлодки исказила пренебрежительная гримаса. Он бросил взгляд на две фуражки, лежавшие рядом. С черной фуражки Франца ему улыбался череп с костями. Вернер никогда не скрывал пренебрежения к войскам СС, в которых служил его брат. Во время одной из встреч в сорок третьем он в подпитии бросил брату упрек, что он не воин рейха, а палач, прикрывающийся идеями национал-социализма.

– Настоящие патриоты Германии – на линии фронта, а не в концлагерях и подвалах гестапо, – с гордостью произнес морской офицер.

Эта фраза сильно хлестнула по болезненному самолюбию Франца. Возникла ссора, они наговорили друг другу немало обидных слов. Эта встреча несколько охладила их отношения, но война все прощает, вскоре они помирились…

– Ладно, уговорил. Только, если со мною что-то случится, искать этот камень будешь на дне Балтийского моря, – отрезал Вернер.

Они обнялись и по-братски похлопали друг друга по плечу. Тоскливо улыбнувшись, пожелали друг другу удачи.

– Постой, Вернер, забыл сказать, этот камень немного странный. Иногда он, как мне показалось, становится теплым и даже горячим. Когда мы ликвидировали старого еврея, хозяина бриллианта, камень чуть не обжег мне руку. Будь с ним осторожен.

Это была их последняя встреча. Через неделю в штабе флотилии Вернеру сообщили, что его брат, штурмбанфюрер СС Франц-Карл Шмидт, погиб при выполнении секретной миссии на территории Польши.

Шмидт показал корку командирского пропуска на проходной базы подводных лодок. Голова в каске штальхельм, кивнула и вытянулась в арийском приветствии. Шмидт шел к закрытому от бомб бетонному бункеру с причалами, где стояли подводные лодки восьмой флотилии. С торпедной базы на подлодку были привезены и погружены новые самонаводящиеся акустические торпеды «Цаункениг», или «Крапивник», так их назвали немецкие конструкторы. Командиру U-250 еще ни разу не доводилось использовать самонаводящиеся торпеды. Но он уже знал об эффективности их боевого применения. Шмидта распирало желание поскорее опробовать новое оружие в деле. Его коллеги-командиры не раз, поднабравшись пенного напитка, оповещали пивные Кенигсберга и Данцига об успехах в потоплении новыми торпедами боевых кораблей и транспортов союзников.

Часом ранее Шмидт вышел из штаба, где ему были вручены боевой план похода и секретные карты минного заграждения «Зеегиль» восточной части Балтийского моря и Финского залива. Минное заграждение «Зеегиль», многократно усиленное в сорок втором и сорок третьем, практически полностью парализовало действия советского Балтийского флота. Оно закрывало все фарватеры и проходы от Бьеркезунда до Гогланда и от Гогланда до берегов Эстонии.

Его подлодке предстояло патрулирование в районе пролива Бьеркезунд, где советские тральщики готовились к очистке от немецких мин. Советское командование планировало Бьеркезундскую десантную операцию на островах архипелага для дальнейшего наступления на Выборг. Конечной целью этой операции было выведение Финляндии из войны.

Командиру U-250 поставлена задача обнаружить и атаковать траловые силы Балтфлота и десантные корабли в случае высадки сил десанта.

В районе Бьеркезунда большое количество отмелей и подводных каменных гряд. Повсеместно малые глубины. Тяжелое место для действий немецкой субмарины. Это вызывало беспокойство и плохие предчувствия у командира.

В глубине души разгоралось чувство мести за смерть брата. Шмидт всегда помнил, что принадлежит к древнему германскому роду, в котором ценились отвага и верность фюреру.

На причале старший офицер построил экипаж. Отрапортовав, он представил командиру только что прибывшее молодое пополнение. Шмидт подошел к самому юному белобрысому мальчишке. Тот вытянулся и представился:

– Рудольф Пауэр, ваш новый радист.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать. Только что окончил морскую школу в Кенигсберге.

– Откуда родом?

– Из Кельна.

– Кто из родных у тебя там остался?

– Мама, бабушка и младший брат.

– Кто твой отец?

– Пехотинец, в начале сорок третьего погиб под Сталинградом.

– Ты готов отомстить русским за своего отца?

– Да, мой капитан.

– У тебя будет такая возможность, мой мальчик!

Шмидт похлопал мальчишку по плечу и отдал распоряжение готовиться к завтрашнему выходу в море.

К вечеру основные приготовления были завершены. Внутри прочного корпуса наступило затишье. После сытного ужина с фруктами на десерт, пристроившись в углу маленькой выгородки, восемнадцатилетний радист взял лист и карандаш, чтобы написать письмо маме и бабушке. В этот же конверт он вложил письмо для Бэлы. Оно было зашифровано. Он писал ей, называя ее именем брата. Было известно, что гестапо выборочно проверяет письма.

Через месяц ускоренного обучения Рудольф попал радистом на подводную лодку U-250. Об этом он написал в письме, приложив свою маленькую фотографию в морской форме. Он отдал письмо почтальону, затем проверил еще раз готовность радиостанции и приборов к завтрашнему выходу в море. Когда пробили склянки, он лег на подвесную койку в маленькой выгородке радиста, отделенной от узкого прохода занавеской. Несмотря на шныряющих по тесному проходу моряков и волнение перед первым выходом в море, мгновенно уснул.