«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы)

{149} В сценарный отдел «Совкино».

1930 г. Москва.

В сценарный отдел фабрики «Совкино».

Посылая при этом либретто [пропуск][407 - Оставлено место для заглавия. Речь идет о либретто сценария «Машинист», в автографе которого также первоначально не было заглавия; оно появляется позже на отдельном листе с окончательным списком действующих лиц (подробно об истории создания «Машиниста» см.: Корниенко Н. Киносценарии в творческой истории «Котлована». С. 343–361).], сообщаю следующее.

1. Место натурных съемок, удовлетворяющее содержанию либретто, это пойма р[еки] Тихой Сосны, между г[ородами] Коротояком [и Острогожском].

(120 клм от г. Воронежа, где имеется производственная база «Совкино», 700 км от Москвы); в этом же месте работает экскаватор[408 - В либретто место действия лишено примет реальной топонимики Воронежа (ремонтные мастерские) и Воронежской губернии (Острогожский уезд, где проводились мелиоративные работы в пойме реки Тихая Сосна), однако в истории с экскаватором, который как спаситель появляется в финале «Машиниста», отразилась история приобретения экскаватора, которой «губмелиоратор» Платонов занимался в 1924–1926 гг. (см. п. 74).]. Местные организации и начальник осушительных работ, в ведении которых находится экскаватор, пойдут навстречу «Совкино» в деле организации съемок.

2. Либретто написано без подразделения на части или эпизоды. Это подразделение лучше сделать в сценарии, а лучше – совсем не делать и дать картину общим потоком.

3. Если будут указания в отношении исправления либретто, то желательно для ускорения всей работы эти исправления вносить не в либретто, а прямо в сценарий. Ибо обычно бывает так, что либретто несколько раз переделывается, а затем пишется сценарий, в котором бывают уже совершенно новые изменения, не предугаданные в либретто, и повторная работа над либретто вся пропадает, – к невыгоде всех работающих и при огромной потере времени.

4. В части засъемок электростанции, паровозного завода и некоторых других частей картины – съемки могут быть организованы как в Москве, так и в Воронеже, где есть паровозоремонтный завод.

Мой адрес есть в договоре[409 - Договор не выявлен.].

С тов. приветом [А. Платонов].

Печатается по первой публикации: Андрей Платонов. «Котлован». Текст, материалы творческой истории. СПб., 2000. С. 346–347. Публикация Н. Корниенко.

Датируется условно – по содержанию письма – второй половиной 1930 г.

Московская кинофабрика «Совкино» создана в 1926 г., на базе нескольких кинофабрик; в 1930-м преобразована в Московскую объединенную кинофабрику «Союзкино».

1931

{150} Л. Л. Авербаху.

7 февраля 1931 г. Москва.

Товарищ Авербах!

Я обращаюсь к тебе с частной просьбой[410 - Платонов обращается к Авербаху как ответственному секретарю ФОСПа (Федерации объединений советских писателей). Речь идет о получении квартиры в писательском доме в Камергерском переулке, по адресу: проезд Художественного театра, 4. В 1928 г. правительство приняло решение о выделении средств на жилищное строительство для писателей; в октябре 1928 г. в ФОСПе была утверждена специальная жилищная комиссия, рассматривавшая списки на квартиры, представленные писательскими организациями, входившими в ФОСП. Строительство дома началось только в конце 1929 г., дом сдавался и заселялся в два этапа: в 1930 и 1931 гг. Распределением квартир весь 1930 г. занималась жилищная комиссия ФОСПа; были составлены два списка: в красный входили писатели, которые должны были получить квартиры в новом доме, в синий – вселяемые на площадь, освобождающуюся после переселения в новый дом. Списки постоянно уточнялись. Так, 24 июля 1930 г. на заседании жилищной комиссии, по предложению рапповца Ф. Березовского, отдельным пунктом (4) было принято постановление об исключении из синего списка «лиц, не имеющих тесной связи с общественно-литературной жизнью» (в списке значились ведущие представители разгромленной в 1930 г. группы «Перевал»: А. Воронский, Д. Горбов, А. Лежнев, П. Слетов). На этом же заседании со ссылкой на пункт 4 принимается постановление о включении Платонова в синий список; ему должны были отойти комнаты прозаика А. Богданова и поэта А. Суркова, переведенных в красный список (ИМЛИ, ф. 51, оп. 1, ед. хр. 29). // Как свидетельствует переписка, Платонов обращался за помощью к Авербаху в 1930 г., однако ответа не получил (см. п. 148). К новому обращению Платонова могли подтолкнуть сообщения в «Литературной газете» о юбилейном (5-летие) специальном пленуме Литературного фонда, на котором не раз остро звучал квартирный вопрос: «Большинство писателей живет сейчас в скверных жилищно-бытовых условиях»; «…задачи Литфонда сейчас значительно расширяются в связи с тем, что к нему переходит от Федерации писателей весь комплекс материально-бытовых проблем советского писательства РСФСР» (Пятилетие Литфонда РСФСР // ЛГ. 1931. 4 февраля. С. 4). Все упоминаемые в письме Платонова литературные деятели присутствовали на пленуме; А. Халатов и Г. Коренев – избраны в президиум.], потому что у нас пока и для маленьких дел требуется совершать большие движения, п[отому] ч[то] аппарат плох, а бедность еще велика.

Прошу тебя дать распоряжение (при плохом аппарате приказы необходимы) – т. Тарасову-Родионову[411 - Тарасов-Родионов Александр Игнатьевич (1885–1938, репрессирован) – прозаик, секретарь ФОСПа; в 1929 г. – председатель Литфонда, руководитель жилищной комиссии ФОСПа; именно он докладывал вопросы жилстроительства для писателей на заседаниях исполкома ФОСПа (см.: ИМЛИ, ф. 51, оп. 1, ед. хр. 11, л. 1, 73).] (тел. 2-63-01) и еще кое-кому, если нужно, чтобы мне дали жилище. Переселение в дом должно совершиться сегодня-завтра. Я же далее никак не могу существовать. 3 с лишним года без квартиры – это предел любому человеку. Я не могу доказать некоторым людям, что имею первоочередное право на жилище. Легче доказать что-нибудь более трудное.

Если ты, тов. Авербах, не скажешь Кореневу

Коренев Геннадий Ефимович (1894(?)-1971) – критик (печатался в журналах «На посту», «На литературном посту»), член редколлегии.

«Литературной газеты», секретарь исполнительного бюро ФОСПа; оргсекретарь Московского отделения ФОСПа.] и Тарасову-Родионову в категорическом смысле, то я один с ними не справляюсь. Секретарь Горького [] и Тарасову-Родионову в категорическом смысле, то я один с ними не справляюсь. Секретарь Горького[1107] и Тарасову-Родионову в категорическом смысле, то я один с ними не справляюсь. Секретарь Горького[] и Тарасову-Родионову в категорическом смысле, то я один с ними не справляюсь. Секретарь Горького[412 - Имеется в виду Крючков Петр Петрович (1889–1938), личный секретарь М. Горького.] (А[лексей] М[аксимович] читал мои рукописи[413 - Речь идет о романе «Чевенгур» (см. п. 141).]) сказал мне, что.

А[лексей] М[аксимович] желает, чтобы я не исчез от бесприютности в пустом пространстве, и просит дать мне место[414 - В настоящее время материалы об обращении Платонова к Горькому по квартирному вопросу не выявлены. Горький жил тогда в Сорренто (о его возвращении в СССР 23 апреля сообщила «Литературная газета»).]. Об этом, кроме того, есть бумага Халатова[415 - Халатов Артемий Багратович (1896–1936; репрессирован) – советский партийный деятель, с 1927 г. – член коллегии Наркомпроса; в 1927–1932 гг. – председатель правлений Госиздата и ОГИЗа РСФСР; член правления Литературного фонда РСФСР; в эти годы входил в ближайшее окружение Горького.] к Кореневу[416 - Письмо, о котором идет речь, в настоящее время не выявлено. Платонов, очевидно, встречался с Г. Кореневым, и квартирный вопрос был решен в марте-апреле 1931 г. (до начала кампании с «Впрок»). Платонов получил квартиру в новом писательском доме (по адресу: проезд Художественного театра, д. 2), которую затем обменял на квартиру из двух комнат в Доме Герцена (Тверской бульвар, д. 25, кв. 27). Обмен был утвержден жилищной комиссией; в феврале 1932 г. это решение оспаривал С. Третьяков, претендовавший на комнаты в Доме Герцена; по заявлению Третьякова принимается резолюция об отмене решения жилищной комиссии об обмене Платонова (ИМЛИ, ф. 51, оп. 1, ед. хр. 73), однако она не будет исполнена. Семья А. П. Платонова проживала в квартире из двух комнат на Тверском бульваре (д. 25) до 1975 г. После капитального ремонта дома писательские квартиры были превращены в аудитории и подсобные помещения Литературного института им. А. М. Горького; большая комната бывшей квартиры Платонова в 1990-е гг. получила статус «Аудитории А. П. Платонова», в маленькой комнате некоторое время располагался обменный пункт валюты, затем – издательский отдел института. Ходатайства дочери писателя Марии Андреевны Платоновой и литературной общественности об открытии в квартире А. П. Платонова на Тверском бульваре, 25 музея А. П. Платонова не увенчались успехом; они были заблокированы решением ректора Литературного института прозаика С. Н. Есина и не поддержаны Министерством культуры (министр М. Е. Швыдкой).].

С тов. приветом Андр. Платонов. 7/II 31.

Впервые: Волга. 1989. № 8. С. 164. Публикация Е. Литвин. Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 1698, оп. 1, ед. хр. 1319.

{151} И. В. Сталину.

8 июня 1931 г. Москва.

Товарищ С т а л и н.

Я прошу у вас внимания, которого делами пока еще не заслужил. Из необходимости беречь ваше время я буду краток, может быть, даже в ущерб ясности дела.

В журнале «Красная новь» напечатана моя повесть «Впрок». Написана она более года тому назад[417 - Повесть «Впрок» была написана весной 1930 г., в октябре 1930 г. обсуждалась на заседании рабочего редсовета ГИХЛа (см.: Первая редакция повести «Впрок» / статья и публикация Н. Умрюхиной // Архив. С. 81–82). В донесении в ОГПУ, датированном 10 декабря 1930 г., приводится следующая оценка Платоновым написанной им повести: «Платонов работает над этой рукописью с тем большей неохотой, что не придает ей большого значения. Он не считает ее и правильной, но говорит, что она имеет для него значение завершения определенного периода развития и начала нового. […] Платонов рассказывал об изменении своей политической позиции. Он сам говорил о задачах, которые ставил перед собой как писателем раньше так: показать, как много сволочей населяют землю, сколько их и какие они в Советском Союзе, и как они вредят правительству социализма. Ошибкой своей он считает то, что говорил только о моментах отрицательных» (Андрей Платонов в документах ОГПУ. С. 849–850).]. Товарищи из рапповского руководства оценили эту мою работу как идеологически крайне вредную[418 - 4 июня пленум МАППа принимает специальную резолюцию по публикации «Впрок»; повесть аттестуется как «активизация враждебных элементов на литературном участке идеологического фронта» (На литературном посту. 1931. № 22. С. 2. Редакционная статья). Первый печатный отклик на публикацию «Впрок» датирован 10 июня (статья А. Селивановского «В чем «сомневается» Андрей Платонов» в «Литературной газете»). Автограф статьи А. Фадеева «Об одной кулацкой хронике» датируется 9 июня (см. об этом: Воспоминания. С. 270. Разыскание Е. Шубиной). Не исключено, что Платонов встречался с Фадеевым (об этом в 1970-е гг. говорила М. А. Платонова).]. Перечитав свою повесть, я многое передумал; я заметил в ней то, что было в период работы незаметно для меня самого и явно для всякого пролетарского человека – кулацкий дух, дух иронии, двусмысленности, ухищрений, ложной стилистики и т. д. Получилась действительно губительная работа, ибо ее только и можно истолковать во вред колхозному движению[419 - См. прим. 1. Платонов прекрасно осознавал политическую несвоевременность написанной весной 1930 г. повести. Ее публикация весной 1931 г. совпала с новыми политическими процессами разоблачения последних «правых» (открытый процесс по делу «вредительской партии» меньшевиков в марте и закрытый процесс по делу Крестьянской партии), а также широким обсуждением в газетах итогов «второй большевистской весны», разоблачениями «наглых вылазок классовых врагов» и кулацкого террора в деревне, а заодно с ними – и представителей «кулацких чаяний» (Есенина, Клюева, Клычкова) в советской литературе. Всё это была артподготовка к принятию 12 июня 1931 г. постановлений пленума ЦК ВКП(б) по колхозному строительству, дезавуировавших выступление Сталина и партийные документы весны 1930 г. о перегибах в проведении коллективизации. На пленуме был заслушан доклад Средневолжского крайкома партии (материалы по ходу коллективизации в районах этого края печатались в центральных газетах в мартеапреле 1931 г.) и доклад наркома земледелия Я. Яковлева. Формулировки принятой пленумом резолюции представляют партийнополитический контекст, определивший реакцию Сталина на повесть «Впрок», последующую ее критику и в целом политический статус «Бедняцкой хроники» Платонова. В резолюции отмечалось, что в итоге весны 1931 г. колхозное движение одержало «решающие победы в большинстве районов и областей по основным отраслям сельского хозяйства» – на 80 % завершена коллективизация в основных зерновых районах страны; что не позже весны 1932 г. коллективизация будет завершена по всей стране; и делался политический вывод: «Всё это означает, что темпы коллективизации, намеченные решением Центрального комитета партии от 5 января 1930 г., решениями XVI съезда партии и VI съезда Советов, уже превзойдены» (Правда. 1931. 12 июня. С. 1).]. Но колхозное движение – есть самый драгоценный, самый, так сказать, «трудный» продукт революции. Этот продукт, как ребенок, требует огромного, чуткого внимания, даже при одном только приближении к нему. У меня же, коротко говоря, получилась какая-то контрреволюционная пропаганда (первичные намерения автора не меняют дела – важен результат). Вам я пишу это прямо, хотя тоска не покидает меня. Я увидел, что товарищи из РАППа – правы, что я заблудился и погибаю.

В прошлом году, летом, я был в колхозах Средневолжского края (после написания «Впрока»)[420 - Летом 1930 г. Платонов находился в командировке в совхозах Нижней и Средней Волги (см. прим. к п. 145–147). Маршруты и материалы этой поездки сохранила записная книжка 1930 г. (см.: Записные книжки. С. 46–57, 334–338);.]. Там я увидел и почувствовал, что означает в действительности социалистическое переустройство деревни, что означают колхозы для бедноты и батраков, для всех трудящихся крестьян. Там я увидел колхозных людей, поразивших мое сознание, и там же я имел случай разглядеть кулаков и тех, кто помогает им. Конкретные факты были настолько глубоки, иногда трагичны по своему содержанию[421 - В записной книжке Платонова 1930 г. нашла отражение кампания раскулачивания лета 1930 г., в которой лозунг «ликвидации кулака как класса» дополнился новым – разоблачением «нового в тактике классового врага», «загримированного кулака», «раскулаченного кулака», на которого теперь возлагается вся ответственность за срыв сплошной коллективизации и выход середняков и бедноты из колхозов: «О кулаке. Кулак сейчас скрывается в колхозе – и выходит из него последним, стравив на выход других»; «% коллективизации 45 %»; «Кулак стал религиозником» (Записные книжки. С. 48, 51–52). Платонов делает запись и о двух крестьянских восстаниях 1930 г., вызванных перегибами в проведении коллективизации: «Восстания в 2-х селах. Это дало дрожь по всему району. Было это в марте. Сев. Население против МТС, против колхоза, против сов[етской] власти. Ходят толпами. Все враз вышли из колхоза. Осталась номинальная группа бедняков и комсомольцев. МТС не сдалась: она послала тракторные отряды под охраной в эти бушующие села. В трактористов начали бросать топоры. Одного поранили. Директора избили. Трактора всё же вспахали. Настроение изменилось» (Там же. С. 54).], что у меня запеклась душа, – я понял, какие страшные, сумрачные силы противостоят миру социализма и какая неимоверная работа нужна от каждого человека, чья надежда заключается в социализме. В результате поездки, в результате идеологической помощи ряда лучших товарищей, настоящих большевиков, я внутренне, художественно отверг свои прежние сочинения, – а их надо было отвергнуть и политически, и уничтожить или не стараться печатать. В этом было мое заблуждение, слабость понимания обстановки. Тогда я начал работать над новой книгой[422 - 28 июня 1930 г. Платонов подписал договор с издательством «Молодая гвардия» на небольшую книгу (6 п. л.) с условным названием «Пятилетка в полях» (срок сдачи – 1 декабря 1930 г.), которую должны были составить колхозные очерки на тему «как техника вооружает бедноту и середняков для борьбы с кулачеством и подъема сельского хозяйства» (см. договор: РГАЛИ, ф. 2124, оп. 1, ед. хр. 15, л. 4). Судьба этого издания неизвестна. Во второй половине 1930 г. // Платонов работает над повестью «Котлован», пьесой «Шарманка», пишет производственные сценарии («Машинист», «Турбинщики»). О том, что радикальной мировоззренческой перестройки у Платонова не произошло, свидетельствует донесение в ОГПУ от 6 мая 1931 г.: «ЗЕЛИНСКИЙ сказал мне, что последние вечера он проводит с Андреем ПЛАТОНОВЫМ […] ПЛАТОНОВ производит на него впечатление совершенно гениального человека. […] ЗЕЛИНСКИЙ сказал, что ПЛАТОНОВ читал ему и АГАПОВУ пьесу, в высшей степени интересную, которая, однако, никогда не сможет быть напечатана и поставлена, ибо политическая ее установка по меньшей мере – памфлет. Вообще, сказал ЗЕЛИНСКИЙ, у ПЛАТОНОВА множество рукописей, которые никогда не смогут быть напечатаны. Замечу, что мне лично известны две таких рукописи: колхозные очерки, отвергнутые «Федерацией» и «Октябрем», и сценарий, отвергнутый ф[абри]кой Культурфильм…» (Андрей Платонов в документах ОГПУ. С. 850–851).], проверяя себя, ловя на каждой фразе и каждом положении, мучительно и медленно, одолевая инерцию лжи и пошлости, которая еще владеет мною, которая враждебна пролетариату и колхозникам. В результате труда и нового, т. е. пролетарского, подхода к действительности, мне становилось всё более легко и свободно, точно я возвращался домой из чужих мест.

Теперь рапповская критика объяснила мне, что «Впрок» есть вредное произведение для колхозов, для той политики, которая служит надеждой для всех трудящихся крестьян во всем мире. Зная, что вы стоите во главе этой политики, что в ней, в политике партии, заключена забота[423 - В копии: «работа»; скорее всего, опечатка.] o миллионах, я оставляю в стороне всякую заботу о своей личности и стараюсь найти способ, каким можно уменьшить вред от опубликования повести «Впрок». Этот способ состоит в написании и опубликовании такого произведения, которое бы принесло идеологической и художественной пользы для пролетарского читателя в десять раз больше[424 - Речь идет о пьесе «Объявление о смерти» («Высокое напряжение»). См. прим. к п. 162.], чем тот вред, та деморализующая контрреволюционная ирония, которые объективно содержатся во «Впроке».

Вся моя забота – в уменьшении вреда от моей прошлой литературной деятельности. Над этим я работаю с осени прошлого года, но теперь я должен удесятерить усилия, ибо единственный выход находится в такой работе, которая искупила бы вред от «Впрока». Кроме этого главного дела, я напишу заявление в печать[425 - См. п. 152.], в котором сделаю признание губительных ошибок своей литературной работы – и так, чтобы другим страшно стало, чтобы ясно было, что какое бы то ни было выступление, объективно вредящее пролетариату, есть подлость, и подлость особенно гнусная, если ее делает пролетарский человек.

Ясно, что такое заявление есть лишь обещание искупить свою вину, но не само искупление. Однако я еще никогда не делал таких заявлений и не сделал бы, если бы не был уверен, что выполню.

Товарищ Сталин, я слышал, что вы глубоко цените художественную литературу и интересуетесь ею.

Если вы прочитали или прочитаете «Впрок», то в вас, как теперь мне ясно, это бредовое сочинение вызовет суровое осуждение, потому что вы являетесь руководителем социалистического переустройства деревни, что вам это ближе к сердцу, чем кому бы то ни было.

Этим письмом я не надеюсь уменьшить гнусность «Впрока», но я хочу, чтобы вам было ясно, как смотрит на это дело виновник его – автор, и что он предпринимает для ликвидации своих ошибок.

Перечитав это свое письмо к вам, мне захотелось добавить еще что-нибудь, что бы служило непосредственным выражением моего действительного отношения к социалистическому строительству.

Но это я имею право сделать, когда уже буду полезен революции.

Глубоко уважающий вас – АНДРЕЙ ПЛАТОНОВ.

8 июня 1931 г.

Впервые: Новая газета. 1999. 1–7 марта. С. 21. Публикация Т. Дубинской, Т. Джалилова.

Печатается по машинописной копии: АГ. ПТЛ-12-113-1. Оригинал опубликован; см.: Документы советской эпохи // http://sovdoc. rusarchives.ru.

На машинописи Архива А.М. Горького имеется запись ближайшего помощника Сталина И. П. Товстухи: «т. Горькому А. М. По поручению т. Сталина посылается письмо Платонова. {Подпись}».

И. В. Сталин впервые заметил Платонова в конце 1929 г., прочитав рассказ «Усомнившийся Макар» в журнале «Октябрь» (см. прим. к п. 142). Писатель вполне адекватно воспринял кампанию вокруг рассказа, что нашло отражение в печальном завершении судьбы героя – смерти Макара Ганушкина (рассказ «Отмежевавшийся Макар», 1930). Повесть «Впрок» Платонов предлагал в журналы «Октябрь» и «Новый мир», однако там отказались от ее публикации. Повесть напечатана в № 3 журнала «Красная новь» за 1931 г. Этот номер вышел под грифом ФОСПа с обновленной редакцией, ответственным редактором журнала являлся А. Фадеев. Журнал с публикацией «Впрок» вышел в апреле и тут же попал на стол Сталина. Вождь внимательно прочитал повесть, оставив на полях следующие красноречивые оценки автора: «Дурак», «Пошляк», «Балаганщик», «Беззубый остряк», «Это не русский, а какой-то тарабарский язык», «Болван», «Да, дурак и пошляк новой жизни», «Мерзавец; таковы, значит, непосредственные руководители колхозного движения, кадры колхозов?! Подлец». Записка Сталина в редколлегию журнала датирована маем 1931 г.:

«К сведению редакции «Красная новь».

Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойденную слепоту.

И. Сталин.

Р. S. Надо бы наказать и автора и готоловотяпов так, чтобы наказание пошло им «впрок»» (Власть. С. 150).