«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы)

Как вы там устроились, я все время беспокоюсь, а вы пишете мало. Что же, Тотик, обещал мне присылать открытки, а сам не присылаешь ничего. Ишь ты, лодырь какой! Наверно, ржешь там как жеребчик, а я сиди тут и мучайся за тебя. Пиши мне каждый день обязательно. Муся, опиши мне всю обстановку, стол и проч[ее]. Мое положение пока без перемен.

Целую обоих. Андрей.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 500. Почтовая карточка. Публикация Н. Корниенко.

{155} В редакции «Литературной газеты» и «Правды».

14 июня 1931 г. Москва.

В РЕДАКЦИЮ «ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЫ» И В «ПРАВДУ».

Просьба поместить следующее письмо. (Предыдущее на ту же тему прошу считать недействительным, ввиду ряда ошибочных формулировок[440 - Новая редакция письма составлена после публикации в центральных газетах первых откликов на повесть «Впрок»: статьи члена правления РАППа и редколлегии «Литературной газеты» А. Селивановского «В чем «сомневается» Андрей Платонов» (ЛГ. 1931. 10 июня. С. 3) и партийного критика Д. Ханина «Пасквиль на колхозную деревню» (За коммунистическое просвещение. 1931. 12 июня. С. 2). Не исключено, что Селивановский ознакомился с первым письмом Платонова, выполненным в откровенно «юродской» стилистике, что нашло отражение в формулировках его статьи: «Сей «душевный бедняк», «единственное имущество которого – сомнение», полно и всесторонне развивает мысли Андрея Платонова последнего периода его литературной работы, и мы можем в данном случае, ни в малой степени не опасаясь вульгаризации, поставить знак равенства между автором и лицом, ведущим повествование в «Бедняцкой хронике»». Статья второго рецензента, постоянного автора рапповских изданий и представителя агитпропа ЦК ВЛКСМ, напечатана в правительственной газете (орган ЦК Союза работников просвещения СССР) и представляет первый развернутый социально-политический анализ повести Платонова. Именно вторая статья, с которой Платонов, безусловно, ознакомился, определила характер корректив и исправлений, внесенных им в новую редакцию письма. В первой главе статьи («Человек прохожий») критик сразу снял литературный вопрос об авторе и герое повести и поставил знак равенства между «душевным бедняком» и автором: «Оставим путника в стороне. Его глаза – это глаза Платонова. Здесь полное тождество автора и героя, которого, собственно, нет. Да и сам автор быстро отмахивается от подставного путника, ведя рассказ от первого лица. Это Платонов едет по колхозным полям и свои впечатления описывает». Критик не ставит под сомнение ни талант Платонова (в отличие от других), ни его искренность и во второй главе («О классовой правде») переводит вопрос о содержании повести в социологическую плоскость: «Искренний путник говорит правду. Но вправе спросить читателя: о какой правде идет речь? Ибо нет абсолютной правды, абсолютной оценки явлений. […] Нет абсолютной правды, есть правда классовая. Одна правда у рыцаря, тешащегося погоней за крестьянами, другая – у гонимого рыцарем крестьянина; одна правда у рабочего, выбивающего из Кремля офицеров, другая правда у офицера, выбиваемого из своего убежища; одна правда у бедняка и середняка, идущего в колхоз, другая – у кулака, которому строительство колхозов несет гибель. Какая же правда у Платонова, бредущего по колхозным полям? Глазами какого класса смотрит она на перестройку деревни?» Третья глава уже своим названием («Чужими глазами») дает ответ на поставленный вопрос. Проанализировав эпизоды повести и ее героев, критик резонно заключает, что Платонов видит в коллективизирующейся деревне только уродливые стороны и перегибы коллективизации, представляет последнюю «дикой, странной и непонятной», в результате чего объективно получилось, что колхозная волна ничего хорошего в деревню не принесла: «Партия, партийная организация отсутствует. Она не организует, не руководит движением. Гдето есть рик, но директивы его деревне не подходят, деревня живет вопреки им». В заключительной главе статьи («Удар в спину») критик погружает этот вполне справедливый социологический вывод о содержании повести в политический контекст лета-осени 1931 г. (см. прим. 3 к п. 152). Платонов написал правдивую повесть, но это, с точки зрения генеральной линии партии, «правда классового врага»: «Это – правда человека, воспринимающего массовый прилив в колхозы как нелепость, дикое насилие над крестьянской волей, стремлениями, привычками. Вздыбили деревню – и ходит она взбаламученная, неспокойная, волнующаяся, а для чего вздыбили – неизвестно, что из этого выйдет – неизвестно. […]. // Именно этим словом – пасквиль – вынуждены мы назвать произведение Платонова. Колхозная деревня показана в нем, как в кривом зеркале, действительность преображена так, что она звучит лживо для нас и правдиво для классово чуждых нам людей. […] острие его сатиры направлено не против врагов колхозного строительства, а против самого строительства. // Вместо «бедняцкой хроники», вместо правдивого рассказа о великом движении к новой жизни, охватившем многомиллионное крестьянство, получилось злое и уродливое отображение перегибов, глупостей, издевательств и ошибок. И все это подается как искреннее, правдивое описание колхозной стройки. Чья это искренность? Чья это правдивость? […] Его устами говорит правда классового врага – это кулак, ненавидящий колхозную стройку, водил его пером. […]. // Рассказ-пасквиль. Его помещение на страницах «Красной нови» – серьезная политическая ошибка редакции журнала. […]. // Против нас – весь капиталистический мир. Против нас – остатки капитализма внутри страны. И когда из наших же рядов люди, вместе с нами строящие, внезапно обрушивают удар против нас, мы должны ответить двойным ударом. // Ибо – это удар в спину, неожиданный, а потому и опасный. Однако Платонов опубликовал в «Октябре» рассказ «Усомнившийся Макар», вызвавший отпор советской общественности. Удар, как видно, не был усвоен писателем и не пошел ему впрок. Так и запишем».], допущенных автором по субъективным причинам.)[441 - Фразу в скобках печатать не следует.].

Я считаю глубоко ошибочной свою прошлую литературно-художественную деятельность. В результате воздействия на меня социалистической действительности, собственных усилий навстречу этой действительности и пролетарской критики я пришел к убеждению, что моя работа, несмотря на положительные субъективные намерения, объективно приносит вред. Противоречие – между намерением и деятельностью автора – явилось в результате того, что автор ложно считал себя носителем пролетарского мировоззрения, – тогда как это мировоззрение ему предстоит еще завоевать.

Это убеждение явилось во мне не сразу, а началось еще с прошлого года, но лишь теперь вылилось в форму катастрофы, благодетельной для моей будущей работы. («Впрок» написан более года тому назад, что не может, конечно, служить каким-либо оправданием.)

Кроме указанных обстоятельств, я почувствовал также, что мои усилия уже не дают больше художественных предметов, а дают пошлость, вследствие отсутствия пролетарского мировоззрения.

Классовая борьба, напряженная забота пролетариата о социализме, освещающая, ведущая сила партии, – всё это не находило во мне тех художественных впечатлений, которых эти явления заслуживают. Кроме того, я не понимал, что начавшийся социализм требовал от меня не только изображения, но и некоторого идеологического опережения действительности – специфической особенности пролетарской литературы, делающей ее помощницей партии.

Я не мог бы написать этого письма, если бы не чувствовал в себе силу начать всё сначала и если бы не имел энергии изменить в пролетарскую сторону свое творчество – самым решительным образом. Главной же моей заботой является теперь не продолжение литературной работы ради ее собственной «прелести», а создание таких произведений, которые бы с избытком перекрыли тот вред, который был принесен автором в прошлом.

Разумеется – настоящее письмо не есть искупление моих заблуждений, а лишь гарантия их искупить и разъяснение читателю, как нужно относиться к прошлым моим сочинениям.

Кроме того, каждому критику, который будет заниматься произведениями Платонова, рекомендуется иметь в виду это письмо.

14 июня 1931 г. Андрей Платонов.

Впервые: Русская литература. 1990. № 1. С. 230–231. Публикация В. Перхина.

Печатается по машинописи с авторской правкой: Архив РАН, ф. 520, оп. 2, ед. хр. 294, л. 3.

{156} И. Мартынову.

14 июля 1931 г. Москва.

Москва, Пушечная ул., д. № 3 (или 5). Сельколхозгиз, агитмассовый отдел[442 - Сельколхозгиз – Государственное издательство сельскохозяйственной и колхозно-кооперативной литературы (находилось по адресу: Москва, проезд Художественного театра, д. 4). Было образовано в 1929 г. на базе издательства «Новая деревня» и сельскохозяйственного отдела Госиздата (об истории издательства см.: Раскин Л. Издательство «Колос» // Книга: исследования и материалы. Вып. // 16. М., 1969). На основе постановления ЦК ВКП(б) «О работе Госиздата и реорганизации советского издательского дела» создается сеть отраслевых издательств с единым руководящим органом, ОГИЗом. В результате реорганизации 1931 г. Сельколхозгиз становится главным сельскохозяйственным издательством (в него вошли издательства Сельхозгиз, Книгосоюз, «Новый агроном» и Крестьянский сектор Госиздата РСФСР). В 1930–1931 гг. издательством было выпущено свыше 400 миллионов экземпляров книг по различным отраслям сельского хозяйства. В качестве центральной задачи Сельколхозгиза выдвигается создание массовой сельскохозяйственной книги, в которой отразился бы опыт социалистического преобразования сельского хозяйства. На смену «вредительским», «оппортунистическим» изданиям 1930 г., проповедующим неонароднические, чаяново-кондратьевские буржуазные теории, должна была прийти идеологически выдержанная, агротехнически грамотная и доступная для массового читателя книга. В начале 1931 г. публикуется соответствующее обращение Наркомзема РСФСР и Сельколхозгиза «ко всем низовым специалистам сельского хозяйства и низовым земельным работникам» о привлечении новых кадров к составлению сельскохозяйственной книги. // В структуре Сельколхозгиза существовало несколько отделов, в том числе агропроизводственный, учебный, социально-экономический и агитационный, который располагался по адресу: Москва, ул. Пушечная, д. 5.], 3-й этаж, Тов. Мартынову.

Тов.! Посылаю вам рукопись очерка[443 - 16 июня 1931 г. проходило Объединенное совещание писателей, представителей сельскохозяйственных центров и работников Сельколхозгиза, посвященное отправке писательских бригад в совхозы, колхозы и на МТС. 17 июня Платонову было выдано командировочное удостоверение для поездки на Северный Кавказ, в котором отмечалось: «Предъявитель сего тов. Платонов Андрей Платонович командируется Сельколхозгизом на Северный Кавказ с целью отобразить в печати ход социалистической реконструкции сельского хозяйства и показать образцы совхозного и колхозного строительства, героев ударничества и соцсоревнования и культурной революции в деревне. Просьба ко всем партийным, советским и общественным организациям, работникам совхозов, МТС и колхозов оказывать тов. Платонову всяческое содействие в выполнении возложенных на него задач» (ИМЛИ, ф. 629, оп. 4, ед. хр. 83, л. 1). // Из публикуемой в журнале «Сельскохозяйственная книга» хроники известно, что 18–20 июня в разные районы страны выехали 15 бригад писателей и инструкторов Сельколхозгиза. Среди писателей – представители московского и ленинградского объединений пролетарских и колхозных писателей. В июле 1931 г. заведующий Сельколхозгизом Д. Шварц писал о задачах посланных 15 писательских бригад: «Возникла мысль о создании бригад, которые должны отправиться на места, в гущу социалистической стройки, и в своих произведениях в форме производственного очерка отобразить процессы социалистической реконструкции сельского хозяйства, отобразить, каким образом наша партия, наше государство, широкие массы трудящихся разрешают сложнейшие хозяйственные и политические проблемы» (Шварц Д. Показ опыта и процессов социалистической реконструкции сельского хозяйства // Сельскохозяйственная книга. 1931. № 7. С. 5). По результатам писательских командировок в июле-сентябре планировались публикация сборников, а также выпуск отдельными изданиями «8 очерков о героях второй большевистской весны и уборки урожая» (Казанцев И. Страна должна знать героев соцстройки // Сельскохозяйственная книга. 1931. № 7. С. 11). «Каждый писатель обязан прислать к 15 июля один лист – очерк на тему: герои колхозов и совхозов, а в сентябре – 5 листов, посвященных одной из проблем сельского хозяйства: хлеб, мясо, хлопок, свекла, свиноводство… типы с.-х. артелей, коммун, МТС, район сплошной коллективизации. […] Каждая бригада привезла из поездки одну коллективную рукопись. […] Каждая бригада проведет на местах показательный суд над с.-х. книгой и вечер вопросов и ответов по поводу этой книги» (Хроника // Там же). 15 августа 1931 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «Об издательской работе», в котором говорилось о необходимости «обратить особое внимание на издание сельскохозяйственной литературы для широких колхозных масс, в особенности литературы, передающей конкретный опыт социалистического переустройства деревни и вооружающей совхозно-колхозный актив необходимыми сельскохозяйственными техническими знаниями» (Сельскохозяйственная книга. 1931. № 10. С. 4). В Сельколхозгизе выходят сборники, составленные по материалам писательских поездок, но в них нет очерков Платонова. На страницах журналов за 1931 год, издававшихся при Сельколхозгизе («Социалистическая реконструкция сельского хозяйства», «Коллективист», «На стройке МТС», «Техника социалистического земледелия», «Коневодство и коннозаводство», «Скотоводство»), также не обнаружено его произведений. Однако в этот период в издательском портфеле Сельколхозгиза находилось 30 журналов, обследование которых может дать результаты. В фонде Платонова РГАЛИ (оп. 1, ед. хр. 131) хранятся листы записей о состоянии совхозов Северного Кавказа, сделанных во время командировки Платонова от Сельколхозгиза летом 1931 г. Июлем 1931 г. отмечена поездка рассказчика в очерке «Кухонный мужик Советского Союза» (см.: Очерк Платонова «Кухонный мужик Советского Союза» / Публикация и примечания В. В. Перхина // Творчество, 2004. С. 470). Не исключено, что редакции изданий Сельколхозгиза просто отказались от очерков автора крамольной повести «Впрок».], котор[ый] я обязан сдать по договору к 10/VII, но задержал по технич[еским], внешн[им] причинам; рукопись у меня была готова 8/VII. Если что в рукописи плохо, неверно, то выправьте сами и сделайте улучшения.

С приветом, Андр. Платонов.

14/VII 31.

Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 4, ед. хр. 3, л. 1.

Мартынов Иван – редактор агитмассового отдела Сельколхозгиза. В июне-июле 1931 г. участвовал в писательской поездке на Северный Кавказ. Несколько его очерков вышли в коллективных сборниках 1931 г.: «Героика будней: очерки о людях социалистических полей», «На обновленной почве: очерки о героях и ударниках». В 1932 г. Сельколхозгиз издал очерки Мартынова отдельной книгой «Ковбои на Маныче», в которой освещались актуальные вопросы коневодства. С 20 июня по 5 июля по постановлению крайисполкома по Северному Кавказу был проведен колхозный поход за социалистическую реконструкцию животноводства (см.: В поход за социалистическую реконструкцию животноводства // На стройке социалистического животноводства. Ростов-на-Дону. 1931. № 5. С. 1). В записной книжке Платонова сохранились записи 1931 г., посвященные различным проблемам коневодства (см.: Записные книжки. С. 88–93).

1

2

{157} А. М. Горькому.

24 июля 1931 г. Москва.

Глубокоуважаемый Алексей Максимович!

Вы знаете, что моя повесть «Впрок», напечатанная в № 3 «Красной нови», получила в «Правде»[444 - Имеется в виду статья журналиста В. Дятлова «Больше внимания тактике классового врага» (Правда. 1931. 18 июня. С. 2. Введена в библиографию Е. Шубиной), в которой повесть Платонова прочитана в политическом контексте колхозной весны 1931 г.: закрытый процесс по делу Трудовой крестьянской партии, по которому проходили арестованные летом 1930 г. служившие в Наркомземе известные ученые-аграрники (Н. Д. Кондратьев, А. В. Чаянов и др.); борьба с «правым» уклоном в колхозном движении; новая волна раскулачивания 1931 г., которая, как свидетельствуют документы (см.: Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930–1940. М., 2005. С. 270–350), по своему масштабу не уступала кампании раскулачивания рубежа 1929–1930 г., осужденной в известных статьях И. Сталина весны 1930 г. Именно в этом политическом контексте определял критик «Правды» феномен высказывания Платонова в повести «Впрок»: «Победно развивающееся наступление социализма по всему фронту, крупнейшие успехи генеральной линии партии вызывают бешеную злобу и отчаянное сопротивление со стороны наших классовых врагов. Формы сопротивления, тактика классового врага требует в себе пристального внимания и изучения, ибо «социальная мимикрия» классово враждебных элементов гибка и многообразна. Невнимание к этой быстро меняющейся под давлением все новых и новых побед социализма тактике классового врага приводит порою отдельные наши организации прямо к постыдным промахам. Кулак-кондратьевец вдруг получает возможность полным голосом изложить свое «кредо», например, со страниц… советской печати. В данном случае речь идет о «Красной нови», напечатавшей в третьей книге за этот год «Бедняцкую хронику» Андрея Платонова, под многозначащим заголовком «Впрок»». В конце статьи была дана жесткая партийная оценка самому факту публикации повести «Впрок» в советской печати: «И с либеральным отношением к «проблеме беспартийности», непосредственно вытекающим из правооппортунистической «теории» затухания классовой борьбы на нынешнем этапе, должна вестись решительная борьба на всех участках строительства. Должна быть повышена пролетарская классовая бдительность и в советской художественной культуре. Больше внимания надо уделить изучению тактики и конкретных форм сопротивления классового врага».], «Известиях»[445 - В «Известиях» (3 июля) была напечатана статья А. Фадеева «Об одной кулацкой хронике» (с незначительными поправками перепечатана в журнале «Красная новь», № 5–6). Фадеев, подписавший к печати номер «Красной нови» с повестью Платонова, не скупился на политические оценки автора «Впрок»: «кулацкий агент», «уже несколько лет разгуливающий по страницам советских журналов в маске «душевного бедняка», простоватого, беззлобного, юродивого, безобидного, «усомнившегося Макара»»; «Повесть Платонова «Впрок» с чрезвычайной наглядностью демонстрирует все наиболее типичные свойства кулацкого агента самой последней формации – периода ликвидации кулачества как класса и является контрреволюционной по содержанию»; «Озлобленная маска классового врага вылезает из-под «душевной» маски. Платонов распоясывается»; «Омерзительно фальшивый кулацкий Иудушка Головлев…» (Воспоминания. С. 273, 276–277) и т. п. Публикацию статьи Фадеева в журнале «Красная новь» сопровождало заключение «От редакции»: «Редакция присоединяется к оценкам «очерков» Платонова, данной в статье т. Фадеева, и считает грубой ошибкой напечатание их в «Красной нови»».] и в ряде журналов[446 - В журнале «На литературном посту» (1931. № 18. С. 22–27) была напечатана статья И. Макарьева «Клевета», также выполненная в погромной стилистике: «Кулацкий писатель», прикрывший свое «кулацкое нутро» выдуманными им героями – «идиотами, юродивыми, блаженными дураками», и «юродствующим философствованием»; «Наши кадры выглядят в свете «художества» Платонова как длинная галерея дураков и проходимцев, оторванных от действительности блаженных идиотов и перегибщиков. […] Над борьбой партии с перегибами Платонов издевается, выдумывая «разгибы», «отжимы» и так далее. Оклеветана вся советская действительность» (Указ. соч. С. 26–27).] крайне суровую оценку.

Это письмо я Вам пишу не для того, чтобы жаловаться, – мне жаловаться не на что. Я хочу вам лишь сказать, как человеку, мнение которого мне дорого, как писателю, который дает решающую, конечную оценку всем литературным событиям в нашей стране, – я хочу сказать вам, что я не классовый враг, и сколько бы я ни выстрадал в результате своих ошибок, вроде «Впрока», я классовым врагом стать не могу и довести меня до этого состояния нельзя, потому что рабочий класс это моя родина и мое будущее связано с пролетариатом. Я говорю это не ради самозащиты, не ради маскировки, – дело действительно обстоит так. Это правда еще и потому, что быть отвергнутым своим классом и быть внутренне все же с ним – это гораздо более мучительно, чем сознать себя чуждым всему, опустить голову и отойти в сторону.

Мне сейчас никто не верит, – я сам заслужил такое недоверие. Но я очень хотел бы, чтобы вы мне поверили; поверили лишь в единственное положение: я не классовый враг.

«Впрок» я писал более года назад – в течение 10–12 дней[447 - См.: «…в наши дни невозможно писать ни о чем, забывая главное, а главное – это непримиримая борьба классов, из которых один отжил свой век, другой – только что начинает жить, и живет и героически работает для того, чтобы завоевать весь мир» (Горький М. О трудколониях ОГПУ // Правда. 1931. 14 июля. С. 2).]. Отсюда его отрицательные качества технического порядка. Идеологическая же вредность, самое существо дела, произошла не по субъективным причинам.

Но этим я не снимаю с себя ответственности и сам теперь признаю, после опубликования критических статей, что моя повесть принесла вред. Мои же намерения остались ни при чем: хорошие намерения, как известно, иногда лежат в основании самых гадких вещей[448 - Платонов действительно быстро написал повесть весной 1930 г., используя не опубликованные к этому времени рассказы, были и очерки 1928–1929 гг. и монтируя их с новым рукописным текстом (см. динамическую транскрипцию автографа «Впрок»: Архив. С. 81–146. Публикация Н. Умрюхиной). См. также прим. 1 к п. 151.]. Ответственности за «Впрок», повторяю, я с себя не снимаю, – это значит, что я должен всею своей будущей литературной работой уничтожить, перекрыть весь вред, который я принес, написав «Впрок».

Лично для вас, Алексей Максимович, я должен сообщить следующее. Много раз в печати упоминали, что я настолько хитрый, что сумел обмануть нескольких простых, доверчивых людей[449 - Переложение крылатого выражения: «Благими намерениями вымощена дорога в ад».]. Вам я должен сообщить: эти «несколько» равны минимум 12-ти человекам; причем большинство из них старше меня возрастом, старше опытом, некоторые сами уже видные литераторы (во много раз сделавшие больше, чем я)[450 - Предложение (от «в печати…» и до конца) Горький подчеркнул красным карандашом. Практически во всех критических статьях 1931 г. на разные лады варьировалась тема «хитрого» классового врага в лице автора повести и его героев, тем самым как бы повышался политический и эстетический статус критика-разоблачителя, сумевшего сорвать маску с клеветника на советскую действительность: «…кулацкие агенты всё реже решаются выступить с открытым, ничем не замаскированным нападением на колхозное строительство. Они всё чаще принуждены надевать маску сочувствующих, «в общем и целом», но только сомневающихся, колеблющихся. Они норовят прикинуться безобидными чудаками, юродивыми, которые режут «правду-матку», мучаясь и тревожась // […]. Они же – простые и прямые люди, они «способны ошибиться…» Всякий наблюдающий классовую борьбу в нашей деревне и участвующий в ней знает этот тип хитрого, пронырливого классового врага, знает, как часто пытается кулак надеть маску «душевного бедняка», заботящегося о народе. […] Одним из кулацких агентов указанного типа является писатель А. Платонов» (Фадеев А. Указ. соч. С. 3). Наиболее концентрированное воплощение тема классового врага обрела в статье Макарьева: «Перед нами – наглое выступление классового врага. Но враг этот хитер и изворотлив. Он не везде говорит прямо, не везде выступает открыто. Он знает, что в наше время трудновато. И он скрывается за частоколом намеков, прикидывается болеющим за наше строительство простаком. […] Классовый враг прикидывается «душевным бедняком», измученным заботой за всеобщую действительность […]. Классовый враг хитренько объявляет себя «дураком новой жизни». С дурака, дескать, и спроса нет, если сболтну что не так! И обман удался. Замаскированное выступление классового врага (отнюдь не дурака, а ловкого и хитрого!) напечатано в советском журнале, да еще как «бедняцкая хроника»! Только излишней доверчивостью редакции можно объяснить, что ее так облапошили. Иначе объяснить нечем, ибо никакими художественными достоинствами очерки Платонова не обладают. Классовый враг может быть и талантливым художником. Здесь, к счастью, мы этого не видим. Все 40 страниц очерков – сплошное сухое, серое, скучное сукно! Убогий, с претензией на оригинальничание юродствующий язык лесковских дьяконов, вымученное и противоестественное словосочетание, словесное манерничание, фиглярство и кривляние, абсолютное незнание быта и языка деревни […] – всё это говорит о том, что вылазка произведена хитрым, но малоталантливым представителем кулачества. Но тем более трудно найти оправдание для редакции «Красной нови», сделавшей совершенно недопустимую политическую ошибку, позволившей врагу использовать для клеветы на нас нашу же печать» (Указ. соч. С. 26–27).]. Рукопись проходила в течение 8-10 месяцев сложный путь, подвергалась несколько раз коренной переделке, переработкам[451 - Повесть читалась главными редакторами по крайней мере трех журналов – Ф. Панферовым («Октябрь»), В. Полонским («Новый мир») и А. Фадеевым («Красная новь»), а также редакторами 4-х издательств («Федерация», «Земля и фабрика», ОГИЗ, ГИХЛ).] и т. д. Все это совершалось по указаниям редакторов. Иные редактора давали такую высокую оценку моей работе, что я сам удивлялся[452 - Повесть начала читаться в редакциях летом 1930 г. Рецензенты подчеркивали, что книга написана «очень талантливо» (И. Сац), отмечали недостатки платоновского «наблюдателя», указывали на необходимость ее доработки (см.: Воспоминания. С. 282–285; Протокол заседания рабочего редсовета Государственного издательства художественной литературы / статья и публикация Н. Умрюхиной // Архив. С. 600–619; Андрей Платонов в донесениях ОГПУ. С. 849850). В ходе переработки первой редакции «Впрок» Платонов учел замечания читавших повесть редакторов и рецензентов: отказался от открывающего повесть текста «От составителя», переписал несколько эпизодов, снял фразы, вызывавшие вопросы и возражения (см. об этом: Андрей Платонов: «Меня убьет только прямое попадание по башке» / Публикация М. А. Платоновой. Подготовка текста и очерк творчества Н. В. Корниенко // Новый мир. 1993. № 4. С. 112–117).], ибо знал, что по художественным качествам этот.

«Впрок» – произведение второстепенное. Теперь я понимаю, что такие редакторы были неквалифицированные люди. Но тогда мне было понять это трудней. Член одной редколлегии сказал мне следующее: «Ты написал классическую вещь, она будет жить долгие годы» и т. д.

Я редко видел радость, особенно в своей литературной работе, естественно, что я обрадовался, тем более что другие редактора тоже высоко оценили мою работу (не в таких, конечно, глупых словах, как упомянутый член редколлегии). Однако я умом понимал: что-то уж слишком!

Жалею теперь, что я поверил тогда и поддался редкому удовольствию успеха. Нужно было больше думать самому.

Теперь же вышло, что я двенадцать человек обманул – одного за другим[453 - Высокую оценку повести дал Я. З. Черняк, редактор отдела русской литературы издательства «Земля и фабрика», на обсуждении «Впрок» в октябре 1930 г.: «Новая вещь Платонова – бедняцкая хроника «Впрок», которую он предложил издательству, – представляет собою исключительно талантливое произведение, которое показывает нам строительство, колхозное движение в деревне, причем автор вырабатывает на протяжении многих лет свой стиль, свой особый метод в литературе, он пошел также путем соединения сатирических приемов с реальными показами действительности. Как он иллюстрирует эту хронику? Из каких углов он показывает колхозное строительство? Он взял человека, который как бы бродяга, он – душевный бедняк. Человек, который во всем сомневается. Ничему на слово не верит. Хочет сам во всем убедиться и во всем сомневается. Это – душевный бедняк. В один прекрасный день он отправляется с какого-то вокзала, в неизвестном направлении, по стране. И начинаются описания. В вагоне у него показана замечательная сцена со случайным попутчиком. […] Путешествуя далее, он встречает различные типы. Описана замечательная встреча с кузнецами, где жили партизаны. Очень своеобразная история с лжебогом. Автор занятно показывает, как один из кузнецов перевел святого на сторону антирелигиозной пропаганды» (Протокол заседания рабочего редсовета Государственного издательства художественной литературы // Архив. С. 601–602). Рекомендовал повесть к изданию и такой опытный редактор, как В. И. Соловьев (член редколлегии «Нового мира», редактор отдела прозы издательства «Федерация»): «Сквозь насмешку, а порой издевательство над головотяпами чувствуется любовь автора к тому грандиозному строительству, которое происходит в деревне. […] Книгу следует издать, поручив автору сгладить отдельные шероховатости и исключить редко, но встречающиеся эпизоды, построенные на беспринципном зубоскальстве» (Воспоминания. С. 283–284).]. Я их не обманывал, Алексей Максимович, но вещь все же вышла действительно «обманная» и классово враждебная. Я не хочу сказать, что 12 человек отвечают вместе со мной перед пролетарским обществом за вред «Впрока». И чем они могут ответить? Ведь никакой редактор не станет писать таких произведений, которые поднялись бы идеологически и художественно на такой уровень, что «Впрок» бесследно бы исчез.

Я автор «Впрока», и я один отвечаю за свое сочинение и уничтожу его будущей работой, если мне будет дана к тому возможность. У редакторов же было не одно мое дело, и они могли ошибиться, но только я их не обманывал. Некоторых из них я не перестал уважать и теперь.

Если же допустить хитрый сознательный обман с моей стороны, то напрашивается юмористическая мысль: не сделать ли того, кто сумел последовательно обмануть 12 опытных людей, самого редактором, ибо уж его-то не обманет никто!..

Я хотел бы, чтобы вы поверили мне. Жить с клеймом классового врага невозможно, – не только морально невозможно, но и практически нельзя. Хотя жить лишь «практически», сохраняя собственное туловище, в наше время вредно и не нужно.

Если вас заинтересует что-нибудь в связи с моим делом, если я здесь сказал не то, что нужно, то я вам напишу дополнительно.

Глубоко уважающий вас Андрей Платонов.

24/VII 1931.

Адрес: Москва, проезд Художественного театра, д. № 2, кв. 14.

Впервые: Вопросы литературы. 1988. № 9. С. 179. Публикация Е. Литвин.

Печатается по автографу: АГ. КГ-п-57-10-4.

В автографе письма красным карандашом отмечен текст для перепечатки (от «Мне сейчас никто не верит…» до «Если вас заинтересует что-нибудь…»); к автографу приложен один экземпляр машинописи; другие – очевидно, отправлены в какие-то инстанции.