«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы)

Я живу плохо (не в материальном смысле – это пустяки). А так очень скучно и дурно мне. Жизнь моя свелась совсем к примитиву: служба и дом. Новиков[292 - Новиков Андрей Никитович (1888–1941, репрессирован) – прозаик, земляк Платонова, с 1925 г. жил в Москве, входил в группу «Перевал»; в это время Новиков писал сатирический роман «Причины происхождения туманностей», в котором нашли отражение московские встречи с Платоновым после его возвращения из Тамбова. Дружеские отношения Платонова с Новиковым сохранились вплоть до ареста Новикова в январе 1940 г. (проходил по сфабрикованному делу писательской антисоветской правотроцкистской группы).] ерунда. Был у него один раз – совершенно уже не о чем говорить, нет ничего даже для поддержания товарищества. Но одиночество мне страшно – так я привык бессознательно иметь рядом с собой тебя. Я говорю искренно. Я увижу тебя очень нескоро. Мне предстоит переплыть до тебя океаны трудностей. Ты ведь знаешь, как трудно в Москве всё дается.

Самое тяжелое – без тебя мне плохо работается.

И так пусто и уныло в Москве. Я не представляю себе, чтобы любящий человек, при всех возможностях, мог вести себя так, как ты вела себя, когда я уехал один в Тамбов.

Значит – не любила. Не обижайся за старое заросшее воспоминание.

Ты вспомнила к чему-то Сокольникова[293 - Сокольников Михаил Порфирьевич (1888–1979) – искусствовед, журналист, критик журнала «Молодая гвардия» и сотрудник одноименного издательства; он же автор рецензии на книгу Платонова «Сокровенный человек» (см.: Молодая гвардия. 1928. № 3. С. 205).]. Извини, но уж очень глупо. Передаю тебе самый искренний, глубокий и горячий поклон и привет Дениса[294 - Денис – неустановленное лицо.]. Ответ ему надлежит послать непосредственно.

Я работаю. Иногда меня питает энергия остервенения, чтобы выбраться на чистую независимую воду жизни. Главное – независимую. Очень мне тяжело зависеть от всех случаев. Это отчасти гадко. Но какая стерва со мной поступала хорошо? Я совсем не хочу быть «общеполезным» работником, я хочу быть покойным и счастливым (форменное мещанство!). Всё это я знаю – и дешевкой меня не возьмешь.

Пишу о нашей любви[295 - В это время Платонов работает над двумя произведениями, в которых нашел воплощение лирический любовный сюжет его жизни: повестями «Строители страны» и «Однажды любившие». В последнюю, построенную на материале реальных тамбовских писем, вкралась деталь из данного письма (см. далее в письме о «нечаянном открытии принципа беспроводной передачи энергии»). В тексте письма из Тамбова от 11 декабря – «Единственное утешение для меня – это писать тебе письма и кончать «Эфирный тракт»» – выделенный курсивом текст заменяется на следующий: «…и раздумывать над беспроводной передачей электрической энергии» (см. с. 654 наст. издания).]. Это сверхъестественно тяжело. Я же просто отдираю корки с сердца и разглядываю его, чтобы записать, как оно мучается. Вообще, настоящий писатель это жертва и экспериментатор в одном лице. Но не нарочно это делается, а само собой так получается.

Но это ничуть не облегчает личной судьбы писателя – он неминуемо исходит кровью. Как всё грустно, однако, Мария!

Завтра я получаю книжку (вышлю тебе сразу), через месяц-два[296 - В 1927 г. у Платонова выйдет только одна книга («Епифанские шлюзы»). О планируемых книгах 1927 г. см. далее в п. 128.] будет другая и т. д.

В Совкино мне говорят, что на мои вещи нельзя писать рецензий, а надо писать целые исследования и т. д. – до того, дескать, они хороши. Отчасти это преувеличено, но всё же каждому должно быть лестно. А я бы многое отдал, чтобы поспать с тобою ночку. Вот какое животное твой муж! И ничто сейчас меня не утешает. Вот доказательство: книжку я мог получить в субботу, а я не пошел в «Мол[одую] гв[ардию]», а пошел после службы купаться. Не было никакого интереса разглядывать свою книжку без тебя. От тебя же не было писем, и я решил, что тебе тоже вся эта музыка неинтересна, – и купался, глядя на Кремль.

Ты от меня далека и невозможна. Сейчас читал свои стихи. Предполагаю издать их, но только не в «М[олодой] гв[ардии]», хотя Молотов просил их дать через неделю.

Помнишь ты такой отрывок:

…Помню я, в тоске воспоминанья,
Свежесть влажной девственной земли,
И небес дремучее молчание,
И всю прелесть милую вдали.
Но чем жизнь страстней благоухала,
Чем нежней на свете красота,
Тем жаднее смерть ее искала
И смыкала певшие уста

[297 - Далее цитируется стихотворение «Древний мир, воспетый птицами…» из книги «Поющие думы», составленной Платоновым в Тамбове и переданной Молотову. Это одно из поздних стихотворений Платонова; при жизни не публиковалось (см.: Сочинения I (1). С. 327).].

Меня это тронуло нынче больше, чем когда я писал эти строки.

Вот что самое страшное в человеке – когда его люди не интересуют и не веселят и когда природа его не успокаивает. Т. е. – когда он погружен весь в свою томящуюся душу. Так обстоит у меня. Сегодня – воскресенье – ездил к аэродрому, должны быть мотоциклетные гонки, но не состоялись[298 - Одной из примет московского лета 1927 г. стали мотоциклетные пробеги, о которых информация давалась 1 и 2 июля в разделе «Спортхроника» газеты «Вечерняя Москва»; мероприятие, о котором сообщает Платонов, было перенесено на 10 июля, о чем читатели были предупреждены заранее (см.: Спорт-хроника // Вечерняя Москва. 1927. 22 июня. С. 3; О предстоящем 10 июля мотопробеге Москва – Ленинград // Там же. 30 июня. С. 3).]. Я пешком дошел почти до Серебряного бора. И ничто меня не тронуло, не успокоило и не обрадовало. Природа отстала от меня. Легко понять – почему, но говорить неохота.

Все равно без самоубийства не выйдешь никуда. Смерть, любовь и душа – явления совершенно тождественные. Это ты знаешь и без меня хорошо.

Брошу об этом. Но я не знаю, как дождаться тебя, – так долго еще ты там будешь. Я не хочу тебя ни учить, ни просить – не умею, и человека ничему настоящему научить нельзя.

Только не лги мне (об этом ты меня все просишь). Знаешь, ложь как-то выходит, т[ак] ск[азать], «нелитературно» – ее всегда учуешь, а иногда и просто нечаянно узна?ешь. А ты солжешь мне обязательно. Что-то есть в тебе, против чего я всегда протестовал, – ложь, замаскированная лучше правды. Тебя, особенно в последние годы, стали сильно интересовать и мужчины, и многое другое, к чему раньше ты такого явного интереса не выказывала.

Но ты так всегда позоришь меня за это, что я начинаю еще пуще верить в свою правоту.

Кончим об этом. Я не сумел просто сделать из жизни то, о чем мечтал в ранние годы. Перенесу то, что вышло из-под моих неумелых рук.

Теперь о будничном – и конец.

Валентине дал 12 р[ублей], она, кажется, уезжает. Мои не приедут[299 - Очевидно, Платонов получил телеграмму из Воронежа. К сожалению, никаких материалов семьи Климентовых в фонде Платонова не сохранилось.]. (А сколько было ссоры! А вот всё и рассеялось, осталась боль да пустота.)

Опиши мне Крым. У тебя очень хороший стиль в письме из Симферополя, несмотря на то что ты писала его наспех. Вот так и пиши. Какое ощущение оставило море, какие горы, небо, воздух и весь инвентарь тамошней природы. Наверное, очень интересно и необъяснимо.

Я отсюда ничего себе не могу вообразить. Что вы едите?

Как Тотик встретил море? Как ты проводишь время (я спрашиваю это, чтобы вообразить тебя в Крыму).

И всё остальное. Мне всё будет любопытно. Ты знаешь, я нечаянно открыл принцип беспроводной передачи энергии. Но только принцип. До осуществления – далеко. Будет время – напишу статью в научный журнал[300 - Статья Платонова на эту тему неизвестна.]. Маша, это захватывающая задача, – страсть к научной истине не только не умерла во мне, а усилилась за счет художественного созерцания.

Я не гармоничен и уродлив – но так и дойду до гроба без всякой измены себе.

Завтра ответ в Совкино о службе. Денег еще не получил. Получу – вышлю, они мне не нужны. Не дадут службы, поищу еще где-нибудь. Не найду – подыскиваю вам комнату и – в провинцию. Чем хуже, тем скорее будет легче.

Пиши мне всё, Машенька. На деле я никогда не был и не буду твоим врагом. А был только на словах.

Будьте живы и здоровы, поправляйтесь, берегите и не обижайте друг друга (Тотка, стервец, слушай маму!) и помните своего старика.

Андрея Платонова.

Впервые: Волга, 1975. С. 172–173 (фрагменты; с датировкой: 1936 г.). Печатается по: Архив. С. 483–485. Публикация Н. Корниенко.

{125} М. А. Платоновой.

5 июля 1927 г. Москва.

Машенька!

Посылаю тебе книжку – простой бандеролью[301 - Фрагмент книги «Епифанские шлюзы» без переплета хранится в фонде Платонова ОР ИМЛИ. На титульном листе запись – Платонова: «Адресату. Анд[рей] Пл[атонов]. 5.7.27» (ИМЛИ, ф. 629, оп. 5, ед. хр. 5).].

Это так. К пятнице[302 - 9 июля (пятница) датируется запись на книге «Епифанские шлюзы» (в переплете), предназначенной для Марии Александровны: «Марии, другу и любимой, – зреющей звезде моего разума, теплоте моего сердца. Андрей Платонов. Москва, 9/VII.27» (ИМЛИ, ф. 629, оп. 5, ед. хр. 6).] типография сделает книжки в переплете, тогда вышлю тебе форменно – с личной надписью.

Отчего ты не хочешь писать мне? Разве ты так занята? Напиши, пожалуйста, откровенно. И мое самочувствие, и мои дела ниже нуля.

Привет. Целую жену и сына. Андрей.

Впервые: Архив. С. 486. Публикация Н. Корниенко. Печатается по автографу: ИМЛИ, ф. 629, оп. 3, ед. хр. 9, л. 7.

{126} М. А. Платоновой.

9-11 июля 1927 г. Москва.

[303 - Отсутствует 1-й лист письма.] Долги все отдал. У меня ничего нового. Книга вышла. Либретто – ответ на днях. 15-го июля лишают службы. Возможно, что я подпишу с «Мол[одой] гв[ардией]» договор на роман в 15 листов[304 - Не исключено, что именно в эти месяцы Платонов готовит заявку на роман «Зреющая звезда» (образ «зреющей звезды» появляется 9 июля в дарственной надписи на книге «Епифанские шлюзы», см. выше прим. 2 к п. 125); текст заявки хранится в фонде Платонова РО ИРЛИ (опубл.: Творчество, 1995. С. 241–243).] по 150 р[ублей] за лист. Тогда служба не нужна.

Положение с войной напряженное[305 - Пик ожидания войны приходится на лето 1927 г., что связано с ухудшением дипломатических отношений с Европой: 7 июня – убийство русским эмигрантом Б. Ковердой в Варшаве советского полпреда в Польше П. Л. Войкова; 15 июня принимается новое «Положение об охране государственной границы СССР»; 22 августа – казнь революционеров-анархистов Сакко и Ванцетти в Америке; доклад Н. Бухарина на пленуме Московского комитета ВКП(б) о международном положении; создается фонд «Наш ответ Чемберлену», постоянно сообщается о взносах в фонд организаций и граждан; 10 июля начинается «Неделя обороны»; выходит однодневная газета Федерации советских писателей «Против угрозы войны», на страницах которой выступают писатели, ученые и т. п. (информация дается по газете «Известия», 18 июня – 30 августа 1927 г.).]. Но это неважно.

То, что я напишу дальше, тебя удивит. Да, я накануне лучшей жизни. Литературные дела идут на подъем. Меня хвалят всюду. Был в «Новом мире» – блестящая оценка[306 - В 1927 г. публикаций Платонова в «Новом мире» не было. 14 июня Платонов отправил в журнал повесть «Сокровенный человек» с письмом Н. Замошкину (п. 121); ко времени настоящего письма Платонову уже было известно решение «Нового мира» не печатать «Сокровенного человека», и он просит Замошкина в письме от 12 июля напечатать фрагмент повести (см. п. 127).]. Либретто – тоже. «Епиф[анские] шлюзы» – также[307 - Июльские отзывы на либретто «Песчаная учительница» и книгу «Епифанские шлюзы» неизвестны (первый отзыв на книгу появится в июльско-августовском номере журнала «Книга и профсоюзы»).].