Мы шли с ним по темной улице неподалеку от эпицентра событий. У всех припаркованных машин были разбиты стекла и фары. Осколки на асфальте блестели в отсветах далеких фонарей.
– Это здание – то ли доходный дом, то ли банк, то ли усадьба или что-то типа того. Заброшена, но не потеряла своего великолепия. Где еще праздновать успех революции, верно? Ха-ха-ха! Ладно, шучу. Успех мятежа, это ближе к сути.
Мы перепрыгнули через поваленный фонарный столб. Стекло под ногами хрустело. Он ударил ногой сломанную биту, валявшуюся на дороге. Видимо, ей и выбивали стекла. Где-то рядом завыла сирена.
– Неспокойные нынче времена, – прошептал он, поднимая воротник пальто повыше.
– Добро пожаловать к костру, граждане мира! – распростертыми объятиями встретил нас парень с длинными синими волосами.
– Привет, Фиолет, – сказал мой товарищ. – А чё граждане мира-то?
– Это новый мир! – встряхнул руками синий. – Когда мы рождаемся, то у нас нет выбора, мы сразу же вступаем в клуб! Нам дают винтовку, ложь и обязательства! Но это в прошлом! «Не станем мы на страны мир делить,/ Причин нет быть убитым/ И не за что убить»!
– О, да я смотрю, ты уже хорошенько надрался! Наш человек!
Мы прошли в просторный холл. Две мраморные лестницы, поднимающиеся наверх, полумрак, огромные окна, стеклянный потолок с витражом и какими-то надписями на иностранном языке.
– Кто уже прибыл?
– Крестец, Белка, Лена, которая журналистка, Борис… Ох, и еще человек семь, лень вспоминать.
– Отлично! – крикнул товарищ. – Идите все сюда, несите стулья, ковры, разводите огонь! Мы будем праздновать всю ночь! Сегодня празднует весь город! Vive la France! Как говорится в истории! Эх… Чтобы каждый день был таким!
После этих слов на втором этаже около лестницы сразу же из темного ниоткуда возник человек в белом халате и прокричал в ответ:
– «Безумье, скаредность, и алчность, и разврат
И душу нам гнетут, и тело разъедают;
Нас угрызения, как пытка, услаждают,
Как насекомые, и жалят и язвят!»
– О, видимо, и наш психолог опять пьян! – рассмеялся товарищ.
– Добрейший вечер! – крикнул психолог и убежал, продолжая декламировать стихи Бодлера.
– М-да… Как всегда, дурдом. Не боишься присоединиться?
Я усмехнулся и похлопал своего друга по плечу. Ночь обещала быть интересной.
Особняк оказался ещё тем проходным двором: люди приходили и уходили; около костра постоянно сидело пять-семь человек, не больше.
Их я спросил только об одном:
– А что это за линия на полу?
В самом центре главного зала вокруг костра прямо в старинной плитке был выдолблен идеальный круг радиусом в три-четыре метра, точные размеры сложно было сказать – отблески пламени искажали всё вокруг.
– А это вроде как люстра упала, – ответил мне один из мятежников. – Лет двадцать или тридцать назад. Говорят, во время какого-то концерта.
Я кивнул головой. Все вернулись к прерванному разговору.
– Писатели боятся писать не так, как предшественники. Они не являются самими собой. Эта мысль не нова. Но правдива до сих пор.
– Тогда был бы хаос, – задумчиво ответил я товарищу.
– А я смотрю, у тебя в душе всё спокойно и разложено по полочкам.
Он усмехнулся и добавил:
– Они боятся наших слов. Оно сильнее оружия. Оружие выковано в печах. Слова – в нашем сердце. А что нас погубило? Безразличие…
– Как всегда! Складно стелет! – радостно воскликнул Фиолет. – А как думаете, что дальше будет?
– А шо?
– Ну, так, победим или…?
– Лично мне не хотелось бы на щите домой возвращаться, – ответил я. – Мне есть ради чего жить.
– Дык, у кого же нет? – подхватил Фиолет.
Странно. Мой товарищ молчал. Этот незатыкаемый источник анархии сидел и пил, смотря на огонь. И что это на него нашло? Неужели это всё она…Я толкнул его локтем:
– Эй, чего задумался?
– Что ты сейчас чувствуешь?
– Ну, я боюсь, потому что не знаю, чего ждать.
– ОНИ тоже не знают, что ждать от тебя.
– Они, они… Признай, ты ведь не о классовых врагах сейчас думаешь, а о конкретном человеке.
Он зло посмотрел на меня и что-то буркнул себе под нос. Обиделся.
Но сразу же оживился, когда на горизонте появились новые гости:
– О, Фарго, мой славный друг, – поднял бутылку вверх мой товарищ, приветствуя двух подошедших людей в пиджаках: высокого худого и низкого толстого. – С прибытием на фронт, старина, с прибытием. Здесь все сражаются за правое дело, но никто точно не может сказать, за какое именно.
– Здравствуй, мальчик мой, – отозвался низкий, садясь к костру и откладывая в сторону свою трость. – Довольны?
– Да, чёрт возьми! – крикнул Фиолет.
Низкий человек рассмеялся, держась за большой живот.
– А это кто? – спросил мой товарищ, наклонив голову вперёд и хищно всматриваясь в высоко человека в пиджаке.