Один день после конца света

Щукин повернулся к нему и отчитался в спину: – Прошли восемьсот, след поворачивает на запад. И ветер поднимается.

– Ч-черт… – Широков посмотрел на показания и убедился, что Щукин прав. Уверенный округлый ноль на мониторе начал подрагивать, иногда срываясь на единицу с хвостом быстро меняющихся сотых.

– Просят визуально подтвердить, – сказал Щукин, прижимая к ушам телефоны.

– На следующем круге. Три с половиной минуты, скажи им.

– Есть.

Широков снова взглянул на показания скорости ветра и коротко выдохнул. Теперь там красовалась уверенная двойка, но и она уже начинала подрагивать, явно собираясь в скором времени превратиться в тройку.

– Успеем? – не выдержал за спиной Щукин.

– Не дрейфь, салага. Успеем.

Широков нажал несколько клавиш, и красная точка на мониторе тут же побежала быстрее, описывая правильную окружность со все увеличивающимся радиусом.

– Через минуту, – бросил он через плечо Щукину. – Пусть отметку ставят. Готовь камеру.

Щукин торопливо забормотал что-то в микрофон.

– Есть метка!

– Принял!

Широков включил камеру и тут же почувствовал на шее горячее дыхание – Щукин так же напряженно всматривался в экран. Поначалу ничего не было видно, монитор наливался лишь молочно-белым светом. Но вот в нижнем его углу появились несколько маленьких черных точек. Их можно было бы принять за пыль на поверхности экрана, но угол обзора медленно менялся и стало ясно, что точки двигаются, оставляя за собой тонкую нитку следов. Другая такая же полоска, видневшееся в верхней части экрана, была все еще хорошо видна и круто сворачивала на запад. Но по экрану то и дело пробегали рваные горизонтальные полосы, которые можно было принять за обычные помехи.

– Ветер, – снова повторил Щукин.

Широков ничего не сказал, лишь взглянул на показания и убедился, что Щукин прав – там уже красовалась наглая и самодовольная тройка, не сулящая им ничего хорошего.

– Пусть возвращаются, – сказал Широков, после некоторого раздумья.

– Не успеем? – с надеждой спросил Щукин.

– Нет. Далеко ушёл. И ветер.

– Может, пусть хотя бы ловушку поставят?

– Незачем. Он не пойдет назад той же дорогой. Он нас обходит, по кругу. Приманка нужна.

Оба замолчали и уставились друг на друга.

Наконец Щукин кивнул и быстро спросил:

– Доложить капитану?

– Доложи. Только не по связи – сходи сам.

Щукин кивнул и вышел.

5

Пискнула «лиственница» и послышался суровый боцманский бас:

– Боря, не может этот карась командира найти, нет его.

Широков чертыхнувшись, выставил автопилот и, удерживая показания в поле зрения, поймал свисающие с потолка устройство.

– Как нет?

– В отсеках нет, каюта не отвечает. А говнари как раз бак затеяли загружать, закрылись, проход будет только часа через два, учитывая вентиляцию. Ты закончил? Сходи может потом сам к нему? Новость-то хорошая, порадуешь старика. А то он на тебя что-то в последнее время как-то странно поглядывает…

– Знаете уже?

– А то! На кабмузе уже ножи точат.

– Ножи они точат… Губошлепы. Ладно, схожу сам. Как раз маневр закончу и схожу. Говнарям скажи, чтоб поторопились.

«Лиственница» хмыкнула и боцман отключился.

Широков вновь повернулся к приборам и, рассматривая пульт, отметил про себя, что белых полос стало намного больше. След, еще недавно тонкой, но уверенной линией вьющийся вверху экрана, становился все тоньше и исчезал прямо на глазах.

Он крякнул и раздраженно выключил камеру. На месте бескрайнего белого моря вновь появилась красная точка, описывающая неспешный круг. Рассматривая её, он нервно колотил пальцами по столу, отбивая рваный, одному ему слышимый ритм. Посмотрев на показания приборов, он убедился, что ветер еще более усилился, а цифры вверху другого экрана, отсчитывающие время работы батареи, подбирались к двадцати минутам. Широков встрепенулся и, подскочив к двери запер ее на ключ. Вернувшись к столу, он сейчас же застучал по клавишам. Открыв один из ящиков стола, достал лист бумаги, исписанный ровными столбиками цифр. Он нажал еще несколько клавиш, и красная точка послушно изменила курс, резко, поперек экрана уходя на восток.

Широков замер. Изредка поглядывая на отсчитывающие до полного разряда батарее цифры, он ждал, пока красная точка не доберется до края экрана. Это было практически максимальное расстояние, на которое еще хватало мощности усилителя, дальше управляющая беспилотником аппаратура уже не могла достать. Когда до края экрана оставалось совсем немного, Широков надел брошенные Щукиным наушники и стал осторожно, поворачивая всего на несколько делений, крутить ручку настройки. Одновременно он следил за красной точкой, уже стремящейся убежать за пределы экрана.

В наушниках раздавалось ровное, ничем не нарушаемое шипение мирового эфира. Но Широков продолжал выкручивать ручку настройки. И когда красная точка уже коснулась края, в наушниках что-то треснуло, взвыло, и после секундной тишины послышался прерываемый помехами слабый голос: – И-Ар-Сэн, И-Ар-Сэн, Шэй Цзай Джели?

Широков удовлетворенно кивнул и, резко сменив курс, развернул беспилотник за миг до того, как тот пересек невидимую границу. Включив автопилот, он открыл сейф и достал оттуда толстый потрепанный журнал. Открыв его, он вписал время, круговой азимут в 206 градусов и, вернув журнал на место, аккуратно запер сейф на ключ. Впервые за день он широко улыбался.

Тринадцатый отсек все еще был закрыт, и Широков топтался у круглого, наглухо задраенного огромного люка, врезанного в переборку. Каким-то непостижимым образом и даже несмотря на натужно воющую вентиляцию, дерьмом воняло даже здесь. Он хорошо себе представлял, что происходило с той стороны переборки – в отсеке, облаченные в оранжевые декомпрессионные костюмы (других на лодке все равно не было), двое говнарей перекачивали свежую порцию сырья для производства биогаза. Под эти цели чуть ли не сразу после Приказа приспособили большой бассейн в зоне отдыха – учитывая резко изменившуюся геополитическую обстановку, это было более рациональное решение, тем более в нем вряд ли кто-то стал бы плескаться.

Идея имела успех. Теперь все отходы жизнедеятельности приносили несомненную практическую пользу. Нельзя было сказать, что получаемого таким образом газа хватило бы, скажем, для обогрева всего подводного крейсера, но на бытовые нужды и освещение хватало вполне. Те же головные “карбидки” для освещения выхода на поверхность работали исключительно на биогазе. Немногие уцелевшие электрические фонари пришлось отдать охотникам. Конечно, для выхода на поверхность, где царила вечная вьюга, слабый огонек сжигаемого газа никак не подходил.

Наконец блокировочные рычаги на люке сдвинулись, и проход открылся. В лицо тут же пахнуло горячим, как будто он с мороза заглянул в давно не убранный общественный туалет.

– Ох, – поперхнулся Широков и прикрыл нос рукавом ватника. – Я пройду?

– Давай, – улыбаясь ответил один из дежурных по отсеку, аккуратно укладывая свой мягкий оранжевый костюм в коробку с надписью КС-02.

– Вы бы это, дверь все-таки прикрыли, – уже на бегу, стараясь как можно скорее покинуть отсек, попросил Широков.

Говнари довольно заржали, но ничего не ответили.

После перезагрузки бака вонять теперь будет с неделю, это абсолютно точно. И никакая вентиляция здесь не помогает. Он выскочил в следующий отсек, закрыл за собой люк и облегченно вдохнул.

Это был жилой офицерский, здесь можно было отдышаться, а длинный проход с рядом одинаковых узких дверей по правой стороне напоминал вагон какого-нибудь комфортабельного транссибирского поезда. Здесь можно было отдышаться.