Один день после конца света

– Случается, будь спокоен, – уклончиво ответил Широков.

– Ну ладно, – согласился Щукин. – Это я понимаю. Но почему тогда не оставить сумку наверху? Вы же чуть не каждый день туда ходите.

– А вот этого нельзя.

– Но почему?

– Снегом занесет. Или утащит кто, – неохотно ответил Широков.

– Утащит кто, – чуть не плача, взвыл матрос. – Да кто утащит-то? Кто, Борисыч?

– Кто, кто… Нельзя. Инструкция на то есть, Паша. Инструкция.

Он тут же вспомнил утренний разговор с механиком и, раздраженный, поднялся первым. Молча закинув на плечо сумку он потащил ее наверх. Он уже не слушал Щукина, который тащился сзади и все бормотал: – Инструкция, вашу мать… Инструкция…

Непосредственно перед выходом, закрытым неровным, полупрозрачным куском пластика, они остановились. Лившийся из-за этой импровизированной двери свет был размытым и мутным, может лишь чуть более ярким, чем осточертевшее освещение люминесцентных ламп.

– Ты посмотри, – прислушался Широков. – И не метет сегодня совсем. Облачайся.

Щукин достал из своего заплечного мешка две овальные, с надежным стальным ободом маски, которые на больших глубинах используют аквалангисты. Стекла на них были мутные, все в царапинах, покрыты тонким слоем желтой, кое-где отвалившейся краски.

– Так нет же ветра, Борисыч, – удивился Щукин, укладывая в заплечный мешок ненужные теперь каски с предварительно задутым огоньком фонаря.

– Ультрафиолет, салага, – ответил Широков, надевая маску. – Если не метет, значит светит. Ты со мной, когда последний раз здесь был? Недели две назад?

Щукин кивнул, надевая такую же маску и поднимая воротник ватника.

– Ну вот. Чтобы сейчас глаза сжечь, тебе много не понадобится. Пару минут всего.

Прежде чем выйти на поверхность, Широков еще долго всматривался в мутноватый свет, заходя от двери то слева, то справа, очевидно, пытаясь разглядеть границы совсем уже мертвой зоны. Затем резко выдохнул, быстро перекрестился и осторожно убрал пластик в сторону. Выглянув, он быстро стрельнул глазами и тут же спрятался внутрь, напряженно осматриваясь. Щукин насмешливо поглядывал на него, но молчал, расслаблено почесывая ухо под облезлой шапкой из искусственного меха.

Белая, искрящаяся на солнце поверхность была нетронута.

– Надо же, – снова удивился Широков, прикрывая глаза ладонью. – Солнце. Редкий случай. Вылазь, салага.

Щукин также поднялся и равнодушно уставился на бесконечную белую пустыню. Ветра не было и казалось, что на этой стерильной, залитой солнечным светом площадке должно быть очень тепло. Тем не менее стоило вдохнуть поглубже, и иллюзия рассеивалась – если не следить за дыханием, то помимо ожога глаз и рака кожи можно было запросто получить и ожог легких.

Шагах в двадцати от черного зёва выхода виднелся редкий частокол антенн, до половины занесенных снегом. Они резко выделялись на фоне безупречно чистого, темно голубого неба, над которым царил нестерпимо яркий кружок солнца.

Моряки направились к антеннам. Шагая по твердому, кое-где ломающемуся насту, они совсем не проваливались, потому как под одним слоем тут же начинался другой, еще более промерзший.

Добравшись до цели, Широков с облегчением сбросил тяжело звякнувшую сумку и задрал голову вверх, осматривая антенну. Ее металлическая поверхность была вся усыпана кристаллами снега так, что казалось, снег произрастает прямо из нее, как какая-то неведомая белая плесень на древесном стволе.

Подергав растяжки, Широков уже примерился было достать отвертку, как вдруг почувствовал, что оказавшийся вдруг рядом Щукин тихонько дергает его за рукав ватника.

– Ты чего? – спросил Широков, с удивлением разглядывая под маской округлившиеся глаза матроса.

Щукин не отвечал и молча, трясущейся как от лихорадки замызганной рукавицей, указал на цепочку следов, прорезавших снежную пустыню и подходящих к самой антенне с противоположной от них стороны. Следы были свежими, глубокими и отчетливо выделялись на девственно белой поверхности. Здесь же обнаружился и оборванный кабель, торчащий из-под ближайшей к следам опоре антенны.

Широков некоторое время пораженно молчал, не смея поверить своим глазам.

– Аврал, салага! – наконец завопил он. – Это ж медведь! Вниз, вниз, бегом марш!!!

4

Борис не любил спешки. Ненужная суета и нервное возбуждение – плохой помощник, особенно когда работа ответственная и требует аккуратности. Однако сегодня, ввиду такого небывалого события, ему приходилось спешить. Ошалевший Щукин еще топал, разбрасывая снег, по направлению к связывающему лодку с поверхностью тоннелю, а Широков уже соединил оборванный кабель и прикрыл его снегом. Как он ни спешил, но стартовый узел беспилотника он обхаживал очень осторожно, попутно проверяя, не попал ли лед в хитрую систему пружин и рычагов, разработанную им лично.

Закончив проверку, он снял тяжелые рукавицы, и его уверенные ловкие пальцы быстро заскользили по пластиковому корпусу самого летательного аппарата. Здесь требовалась особая тщательность и в рукавицах было совсем неудобно. Он откинул крышку в передней части похожего на модель старого «кукурузника» беспилотника и достал из внутреннего кармана любовно укутанный в чистую тряпочку аккумулятор. Его он всегда приносил непосредственно перед полетом – если оставить батарею хотя бы на несколько часов здесь, на морозе, то она быстро теряла мощность и становилась непригодна к эксплуатации. А учитывая, что это была последняя и единственная батарея, терять ее очень не хотелось.

Наконец все было готово. Широков закрыл крышку, последний раз проверил корпус аппарата и установил винт. После чего, задержав дыхание, он посмотрел на небо и нажал рычаг. Самолет выстрелил в небо, как арбалетная стрела, и над залитой солнцем белой пустыней тихонько, комариным звоном тоненько зазвучал электродвигатель.

– Хорошо, что ветра нет, – снова повторил он и, наскоро побросав в сумку инструменты, чуть не бегом двинулся ко входу в тоннель, догоняя Щукина.

Оказавшись за дверью радиорубки, Широков перевел дыхание, отключил помигивающие потолочные лампы и, нашарив в темноте рычажок небольшого настольного светильника, включил свет.

Стол, с установленными на нем приборами, несколькими старыми жидкокристаллическими мониторами осветился мягким желтоватым светом. Широков уселся в кресло, и, одновременно запуская мониторы, достал из ящика стола паяльник, включил его в сеть и воткнул в стоящий на столе стакан с водой. Импровизированный кипятильник мгновенно зашипел и на его поверхности стали появляться мелкие воздушные пузырьки, за которыми обычно подолгу и с удовольствием наблюдал Широков.

Однако сегодня был особый случай. Сзади глухо стукнула дверь рубки, но Широков даже не повернул головы, прекрасно зная, что это может быть только Щукин. В рубку был разрешен вход только помощнику радиста, капитану, и еще нескольким ответственным лицам, о чем и предупреждала табличка на двери. Правда, большинство из этих ответственных лиц уже не было в живых, а капитан никогда сюда не заходил.

– Сядь, – не поворачивая головы кивнул Широков.

Щукин перестал нервными перебежками двигаться за спиной, и в рубке наступила тишина. Широков внимательно следил за мониторами. На одном из них маленькая красная точка медленно описывала круг в центре экрана.

– Может, камеру? – тихо выдохнул за спиной Щукин.

– Без толку, – так же тихо ответил Широков. – Сам знаешь, с камерой заряда хватит на пару минут.

– А инфракрасный работает? – снова спросил Щукин.

Широков чуть повернул голову и молча посмотрел на него.

– Помолчи, а? Инфракрасный… Треска ты безголовая. Он же не светится нихрена. У него теплопотери – ноль, разве что нос немного фонит, но для этого нужно ему на этот самый нос сесть, чтобы засечь. Локатором попробуем.

Красная точка продолжала кружить в центре одного из мониторов, двигаясь по спирали, с каждым витком немного увеличивая радиус.

– Охотники вышли? – спросил Широков.

– Давно уже. Думаю, уже на поверхности.

– Вызывай.

Щукин уселся за соседний пульт и, водрузив на голову наушники с тонким прутиком микрофона, защелкал тумблерами.

– Стая, стая, я барсук. Как меня слышите, прием?

Широков не отрываясь следил за усеянными рядами цифр мониторами.

– Ну?