Один день после конца света

Капитан бросил на него быстрый взгляд, но ничего так и не сказал.

– Да, – повторил старпом. – В общем, сегодня мы должны разобраться вот с какой историей – наш товарищ, оказался совсем не тем, кем мы думали.

– Иностранным агентом? – снова хохотнул все тот же бас.

– Да! – уверенно заявил старпом. – Именно! У нас и доказательства есть. Вот!

Он проворно вытащил откуда-то потрепанный карманный словарик и торжествующе предъявил его собранию.

– Вот, смотрите! Вот оно, доказательство! – А еще…

Скрипнула дверь и в Красный уголок снова заглянул вахтенный. Он молча осмотрел замерший в ожидании зал и мрачно сообщил:

– Товарищ Правый Капитан! Плохие новости – охотники не вернулись.

9

Щукин раздраженно хлопнул люком, отчего звуковая волна, пометавшись на небольшой затененной площадке, дробясь и отражаясь тысячекратным эхо, ушла куда-то вверх, к невидимому выходу.

– Ну что, дядя Боря, пошли? – щурился Щукин на мерцающий огонек, пляшущий в углублении шлема.

Ничего не ответив, Широков двинулся вверх. Чуть ли не ежедневно совершая это восхождение, он, казалось, успел привыкнуть и к темноте, и к неровной плоскости ступеней, и к такому знакомому, может лишь чуть острее здесь, наверху, ледяному холоду. Восемь пролетов. Всего лишь восемь неровных, разбитых и растрескавшихся от времени и тысячи его, именно его шагов, пролетов. Теперь же было сложно поверить, что этот подъем будет последним. Казалось, что ничего не изменилось, ничего нового в этом привычном замороженном мире измениться просто не может. Тем более вот так вот сразу, ведь еще сегодня утром он и представить себе не мог, что эта застывшая вселенная может так круто в одночасье измениться.

– Отдохнем, – выдохнул Щукин, одним движением скидывая автомат прямо ему под ноги.

Широков покосился на оружие, но, как будто о чем-то вспомнив, спокойно уселся на выдолбленную в массиве льда лавку. Кажется, именно эту он и обрабатывал много лет назад напрочь проржавевшим тупым долотом. Или это было пролетом выше? И ведь не вспомнить уже.

– А что, дядя Боря, тяжело умирать? – спросил вдруг Щукин, тяжело дыша тем не менее сворачивая ловкими пальцами тоненькую папироску, из того, что ребята из хозяйственной части постановили считать табаком.

– Жить тяжело, – отозвался, подумав, Борис. – А умирать легко.

– Это как так? – удивился Щукин, уже затягиваясь папиросой, ярким красным огоньком расположившейся на его ладонях. Широкову он, конечно, ничего не предложил. Ну ладно.

– А вот так, – спокойно ответил Широков. Ты-то вот и не знаешь, что тебя ждет и чем же это все закончится. Для тебя лично, конечно. А мне-то уже все известно.

– Ха! Да ничего тебе еще не известно! – весело возразил Щукин. – Вот сейчас только перед выходом мне сказали – охотники за нами идут! Велено наверху подождать.

– Вот дурак, – усмехнулся Борис.

– Кто дурак?! – тут же взвился Щукин.

– Да вот ты и есть. Ты что же думаешь, они тебе на помощь, что ли идут? Или меня что ли, исповедовать? Они же, дурья твоя башка, идут, чтобы мишке сегодня меню из двух блюд приготовить. Чтобы он уж наверняка на обед зашел. А ты что же, и не понял ничего? – насмешливо поинтересовался Борис.

Вранье, конечно. Но кто же будет обвинять идущего на смерть в сущности безобидной и мелочной мести? Ведь закурить-то мог и предложить, сволочь белобрысая.

С удовольствием отметив, что глаза у сволочи беспокойно забегали, Борис поднялся сам.

– Пошли.

– На тот свет торопишься дядь Боря… – ухмыльнулся Щукин. Но тоже поднялся, и, демонстративно качнув стволом, кивнул в сторону уходящей в сторону угольно-черного провала лестницы.

– Шагай, давай.

И снова, шаг за шагом, в темноте, которую карбидка на шлеме не то чтобы разгоняла, а скорее подчеркивала. Мимо надтреснутой четвертой ступени, на которую он несколько лет назад уронил сумку с инструментами. Вот так вот трещина и осталась. Вот что за чушь лезет в голову? Говорят же, что вся жизнь перед глазами в такие минуты проходит. А тут ерунда какая-то, а не жизнь.

– Слышь, дядь Борь, а у тебя какой размер? – спросил вдруг сопящий сзади Щукин.

Широков недоуменно оглянулся и обнаружил, что тот с каким-то неизвестным ему ранее противным и липким интересом рассматривает его ботинки.

– Сорок пятый. Тебе не подойдет.

– Ниче, – осклабился Щукин. – Мне не подойдет, так кому другому пригодится. Опять же, завсегда сменять можно.

– Совесть бы ты себе выменял на них, что ли, – вздохнул Борис.

Щукин довольно рассмеялся.

– Эх, дядя Боря, ты меня сейчас не учи уже лучше. А то ведь прямо сейчас можешь наверх босиком отправиться. Не надо лучше.

– Тебя научишь… – проворчал Борис, уже взбираясь на вторую площадку. – Салага… Ты что же думаешь, если тебе автомат без патронов доверили, так ты уж и Бога за бороду поймал?

Глаза Щукина сузились и он, уже едва сдерживаясь, процедил: – Хочешь проверить? Хочешь проверить, сколько там патронов? Хочешь, гад?

Он уже почти кричал дрожащим от бешенства голосом и сжимая автомат побелевшими от напряжения пальцами.

– Ладно, ладно, – выставил ладони перед собой Борис. – Не нужно. Я иду уже. Успокойся.

Добравшись до второго пролета они, не сговариваясь, уселись на лавку. Раньше, когда зверья было еще много, все лавки на пролетах были устланы сшитыми вместе обрывками кожи, что не пошла на теплую одежду. Черными, лоснящимися лоскутам медвежьей, тонкими и серыми нерпы. Но давно уже и эти признаки минимального комфорта растащили охотники, поэтому сидеть приходилось на голом льду. Борис попытался тогда еще пожаловаться дежурному, на что получил исчерпывающий ответ, мол нечего рассиживаться – марш наверх, вот и согреешься. Ему то что, он наверх-то и не выходит почти. А ему чуть не каждый день ходить… Или уже не ходить?

– Так что, привал? Ждем твоих архаровцев?

– Кого, кого? – переспросил Щукин, не понимая.

– Архаровцев. Когда-то давно так полицейских называли. В прошлом веке еще. Ну и разбойников, заодно.

– А, – безразлично отозвался Щукин, присаживаясь на ледяную лавку. И добавил, подумав: – А вообще я ментов не люблю. Они-то вот и есть самые разбойники.

Широков хмыкнул, но развивать тему не стал.

– Летать-то ты теперь будешь?

– А то, кто ж? – ответил довольный Щукин. – Мне уже товарищ Правый капитан лично обещал. Если все сделаем правильно и доверие оправдаем.

– А что – правильно? Что сделаете-то?

– Эх, дядя Боря… Лучше бы тебе не знать, ей-богу.

Помолчали.