Биологическая опасность. Последний приказ

– Набьём? И сколько человек летят этим рейсом.

– По ведомости – девяносто семь человек и две тысячи сто сорок четыре килограмма багажа. Из особых – в переднем отсеке перевозят овчарку. – ровным тоном ответил я.

– Верно. А сколько на обратном рейсе будет?

– Откуда мне знать. Рейс должен состояться для начала. Да может вообще… ну вы догадываетесь.

– Догадываюсь.

– Запасной – Ливерпуль… я бы выбрал Брюссель, если честно.

Скажи пилоту или стюарду, что рейс может закончиться в другом аэропорту, и рискуешь получить по роже. Даже если ты – пилот, и речи не идёт о выборе запасного аэродрома.

– Хорошо, ждём окончания посадки и вылетаем.

Ещё несколько минут мы обсуждали погоду в полёте, пока Оля не сказала, что все пассажиры были зарегистрированы и заняли свои места. Даже багаж загружать закончили. По часам – до окончания посадки оставалось чуть более 10 минут.

– Что делаем? Взлетаем или ждём времени?

– Вы о слотах[18]? Думаю, можно немного сбросить скорость полёта, крейсерская будет восемьсот километров, но думаю, можно сбросить скорость километров на двадцать, и прибудем как раз вовремя.

– Неплохо. Что по топливу?

– Полные баки. Двадцать тонн. На полёт потребуется около десяти тонн, включая руление на земле. А учитывая, что мы будем двигаться параллельно вращению земли, то придётся накинуть ещё тонну-другую в Англии.

– Ха! Да ты готовый КВС, фриц! Всё, давай, управление справа, контроль слева.

– Хорошо.

– Шереметьево-старт. Аэрофлот двадцать четыре четырнадцать. Запрашиваю руление, вылет в Хитроу.

– Шереметьево-старт. Борт два четыре один четыре, руление разрешаю. Запуск двигателей после окончания буксировки.

– Принято.

Нас ещё несколько минут помариновали, пока аэродромный тягач – крайне непропорциональное творение инженерной мысли, не вытолкнет нас туда, где можно запустить двигатели без риска для людей и самих турбин.

– Запустить двигатели. – скомандовал Сельчук.

– Запускаю двигатели. Запуск первого. – я начал выполнять стандартную процедуру

Через несколько секунд по правому борту появился гул запускаемого двигателя. Повторив ту же процедуру, появился гул и по левому борту.

– Начинаем руление. – скомандовал я.

– Шереметьево-руление. Аэрофлот двадцать четыре четырнадцать, запрашиваю руление на свободную полосу.

– Рулите на полосу ноль шесть центральная. Взлёт по команде. Для информации – полоса ноль шесть левая/два четыре правая недоступна для взлёта-посадки.

– Аэрофлот один четыре, прошу уточнить. – задал я вопрос.

– Борт двадцать четыре четырнадцать, сообщаю: рейс Корейских из Сеула выкатился за полосу.

– Шереметьево, спасибо за информацию.

Интересно получилось. Какой-то корейский клоун опять пообедал рисом и отрубился на самом интересном месте… Ну конечно же это неправда, просто ошибка пилотирования, что впрочем не отменяет звания “клоун” у этого пилота.

Ну и фиг с этим корейцем, мне вообще не нравится та полоса, долго катить к ней или от неё. Лучше уж заняться своим делом.

Я немного увеличил режим двигателей, и самолёт начал с небольшой скоростью двигаться в сторону полосы, указанной нам для взлёта.

Хотя этот процесс занимает минут пятнадцать, ну максимум, двадцать, нам пришлось простоять почти сорок минут в очереди, ожидая своей очереди вылететь.

– Ну спасибо, товарищи корейцы. – пробурчал я себе под нос, видя, что перед нами стоят три самолёта.

– Успокойся, Фриц. Ещё никто не умирал от того, что стоишь в очереди.

– Зато пару нервных клеток точно умрёт на следующей неделе, не сделай я сейчас объявление. – я взял трубку бортового телефона и сделал обращение. – Дамы и господа, говорит второй пилот. В связи с высокой загрузкой аэропорта мы вынуждены стоять в очереди, ожидая своего окна для вылета. Уверен, что задержка не повлияет на время нашего прибытия в Лондон. От лица экипажа приношу свои извинения за инцидент и прошу отнестись к сложившейся ситуации с пониманием. Спасибо за внимание. Ladies and Gentlemens… – я повторил то же сообщение на английском и обратился к Сельчуку. – Попрошу не называть меня “Фрицем”. Это также обидно, как если бы я назвал вас “Нигером”.

– Да ладно, не кипятись.

– И всё равно…

– Аэрофлот двадцать четыре четырнадцать, вылет разрешён, полоса ноль шесть центральная. – прервал нашу перепалку голос диспетчера руления. – Работайте с вылетом на один два один запятая пять семь пять.

– Принято, с вылетом на один два один запятая пять семь пять. – Сельчук перенастроил радиостанцию на частоту Шереметьево-вылет и связался с ними.

Что он там не говорил, я не особо вслушивался. По уму, так нельзя делать, пилот должен слышать всё, но порой правила начинаешь нарушать, так мне говорили в Красном Куте во время моего первого самостоятельного полёта на Цессне.

– Взлетаем. – скомандовал Сельчук. – Закрылки положение два, фары включены, все системы в норме. После взлёта – занять курс два семь пять на высоту тысячу восемьсот.

– Принято. – сказал я и перевёл двигатели во взлётный режим.

Самолёт, под завязку загруженный топливом, стал разгоняться по полосе, и уже к середине скорость стала достаточной для отрыва.

– Рубеж[19]. – скомандовал Сельчук.

Теперь только отрыв от земли, что и было осуществлено. Машина, несмотря на большой вес, с лёгкостью оторвалась от земли и устремилась ввысь, словно лишившись некоего препятствия, не дававшего вздохнуть полной грудью.

Дальше оставалось только одно – дать самолёту набрать высоту для полёта и постараться не опоздать ко времени прибытия…

И надеяться, что Сельчук не завалит меня за мою реакцию на прозвище, равно как и за вопрос диспетчеру о причине закрытия полосы. Так что, всё, что остаётся – наслаждаться полётом и надеяться на лучше… Ну и ещё купить в дьюти-фри какой-нибудь сувенир Лене.

– О чём задумался? – спросил меня Сельчук.

– О вечном, Харитон Владимирович. – отстранённо ответил я, давая понять, что не собираюсь продолжать разговор.

– Понятно.