Да здравствует Герберт Уэллс!

Туша начинает, сердито взрыкивая, подвывая, и сопя, весьма шустро упячиваться, и вот уже проход расчищен, и на меня грозно рычат снаружи. Типа, приглашая подлого и трусливого обитателя норы на смертный бой.

Ага – нашли дурака.

Сижу себе в норе, и даже огрызаться не думаю. Да и смысл: голос у меня всё равно пожиже, чем вылетает из этой, явно лужённой и большой, глотки! А биться «не на жизнь а насмерть» я всё равно предпочитаю при свете. И на «своей» территории. Так что если хочешь меня уделать, глупая тварюга – милости прошу снова вниз!

Монстра однако тоже не лыком шита, и лезть вот именно – ко мне, не спешит. Но взрёвывания ещё с десяток минут продолжаются, и обладатель свирепого баса некоторое время явно ходит, наматывая круги вокруг входа в моё убежище. Хоть вниз и не суётся: впечатлил, стало быть, я его.

Нагло ложусь спать, поскольку ноги почему-то всё ещё трясутся, и даже позволяю себе проигнорировать попытки со стороны обиженной мной животины (Правда, весьма слабые, и безуспешные.) расковырять окружающие вход камни, или подкопаться сзади. А что: засыпал я и в худших условиях!

Выспался неплохо.

Как ни странно, на этот раз меня даже, как это обычно происходит при засыпании, не унесло назад – в зал с татами.

Странно, да… Непривычно. Или начальство посчитало, что больно мне будет хорошо, если я одним столь «дохленьким» ночным «приключением» в это прибытие отделаюсь? Или решило дать, вот именно, прийти в себя после перетаскивания тяжестей?..

Внимательно оглядываюсь и прислушиваюсь. Но в норе пусто. И никакого рёва снаружи больше нет. Сквозь узкий лаз входа проникают тощенькие лучики света, в которых, словно мальки в луже, плавают редкие пылинки. Ничего: мне освещения как раз хватает, чтобы закусить остатками того, что приготовил себе вчера.

А нормально. В-смысле – вполне подходящий завтрак. Пусть и из одного мяса.

Собираю свои немудрёные пожитки, вооружаюсь грабельками, и осторожно вылезаю наверх.

А не повредила осторожность.

Потому что в пяти шагах от выхода на земле лежит мордой ко мне весьма грозно выглядящая буро-коричневая туша. И даже лёжа она возвышается практически почти в мой рост. А когда красавец, напоминающий самого банального медведя, поднимается на все четыре могучих лапы, становится видно, что в холке он меня даже повыше. И в длину – шага четыре. Гигант, туды его в качель.

Но вот правый глаз у мишки не открывается, и под ним явственно вижу я дорожку из крови, уже застывшей, а самого глаза попросту нет. А молодец, получается, я.

Попал куда надо. Пусть и инстинктивно.

Поэтому когда злобно на меня косящий единственным оком местный крутой «венец пищевой цепи» раскрывает пасть, куда свободно влезет микроволновка, и направляется ко мне, недвусмысленно облизываясь и выставив огромные зубы явно не в приветственной улыбке, я даже ухом не веду. И в свою нору, как, может, этот лохматый идиот надеялся, продемонстрировав мне отличный набор белейших и острейших штырей-зубов в добрых три дюйма длиной, совсем не собираюсь нырять!

Подпустив шага на три, делаю вид, что собираюсь упятиться, но вместо отступления резко бросаюсь вперёд, оттолкнувшись от камня ногой. И втыкаю в оставшийся неповреждённым глаз заострённый и прокопчённый на костре колышек из дерева, который на всякий случай хранился у меня в шкуре кабанчика, и который держу в левой руке, правой размахивая для отвлечения внимания чудища зубастым рогом кабанчика.

А поскольку кол с пару ладоней длинной я прятал за своим предплечьем, такой подлости мишка явно не ждал!

Ну, после этого осталось только пригнуться, увернувшись от удара могучей лапы с пятидюймовыми лезвиями-когтями, да заскочить наверх: на макушку трёхметрового в высоту валуна, под которым располагалась моя нора. Какое-то время у могучего монстра уходит на то, чтобы выковырять из глазницы отлично там засевшую дрюковину-занозу. Воет он при этом уже, скорее, жалобно. Даже жалко придурка. А ты не лезь к мирно спящему человеку со своими претензиями, зубами и когтями!..

Потом неуверенно, ощупью двигающийся монстр тонны на полторы, начинает пытаться забраться ко мне – наверх. Ворчит, щерится, пасть разевает…

А упрямый. И злой. И мстительный.

Как, впрочем, и все медведи. Они, по отзывам дрессировщиков, как раз этим и отличаются: жуткой мстительностью, упрямством, и коварством. И дрессировке если и поддаются, то – только до тех пор, пока дрессировщик не повернётся к ним спиной…

Я однако спиной поворачиваюсь. И тихо и мирно, и по возможности бесшумноспускаюсь с камня на его противоположную сторону. После чего иду себе дальше – туда, куда наметил ещё вчера. А именно – вниз по течению, по берегу реки, держась шагах в пятидесяти от воды. Пить пока не хочу. Да и берег уж больно болотистый. Мне бы песчаный.

Пройдя шагов двести, и оглянувшись, обнаруживаю неприятную вещь: как ни старался я ступать бесшумно, и запутать противника, он обнаружил моё бегство: вон, тычется в землю за валуном рылом, и сердито взрёвавает. Но по моему следу движется. Хоть и медленно, но вполне уверенно. Вот ведь настырный гад… Нужно было просто убить.

Но с таким оружием, как у меня здесь и сейчас, это нереально. Разве что я хочу себе на …опу приключений в виде огромных рваных ран и жутких укусов. Не-ет, тут нужна или винтовка с жаканом, да не одним, или уж – алебарда. С длиной лезвия фута в два.

Меняю свои планы, и подхожу к берегу ближе: благо, здесь и правда оказался участок с песчаным как бы пляжем-отмелью. Бегом направляюсь к воде, кидаюсь на колени, жадно пью – прямо засунув рот в воду. Так же быстро отскакиваю, и бегу как можно быстрее туда, куда намечал, но – по мелководью. Так, чтоб ступни оставались в воде.

Когда удалился от места водопоя на пару сотен шагов, приостанавливаюсь, сделав с десяток огромных (По возможности!) прыжков подальше от воды. Вот я и вдали от русла, на очередном валуне-камне. Ну, что придумает мой мишка?

А ничего ему придумать не удаётся. От последовавшей тут же трагедии у меня буквально дыбом встают волосы на коротко стриженном затылке! Потому что едва мой бурый друг подходит к пляжу, на него из воды кидается старший брат моего старого знакомца – бегемото-крокодила. Но от первого он отличается, как волкодав от таксы. То есть – размерами.

Бедолага медведь практически целиком поместился в чудовищной пасти, шириной, наверное, почти с меня! А в длину, как ни странно, этот почтенный представитель пресмыкающихся показался мне всего шагов семи-восьми. Странно, да. Кургузый он какой-то. Впрочем, это не помешало десятитонной по самым скромным оценкам махине почти мгновенно утащить злобно, а затем – жалобно заревевшего медведя под воду…

Вот я и напился, и от настырного преследователя отделался. Что дальше?

А дальше почуяла моя …опа атас.

Поэтому кинулся я, как стоял, лицом вниз – прямо с верхушки камня на землю, поросшую мягкой травкой. И откатился под этот самый валун. И вовремя.

Потому что обиженный клёкот и хлопок огромных крыльев над головой сказали мне, что я опять был на волосок от смерти!

Но поскольку я поспешил отползти чуть дальше, под прикрытие небольшого навеса из того же камня, сердитому орлу пришлось основательно сесть на валун, и пытаться достать меня уже из не столь выигрышной позиции. А крупная у него голова. Да и клювешник – будь здоров. С добрый утюг. И шея длинная. Запросто приводит этот самый клювешник в опасную близость к моему драгоценному телу! Ах ты так со мной!..

Наотмашь луплю орла, грифа, или, там, кондора – не суть! – своими граблями по наглой морде, целясь передним рогом в глаз! Блинн… На этот раз не попал – гриф шустрый, и башку убирает!

Ну а пока она отдёрнулась, вскакиваю, и бью со всего размаху подобранной тут же каменюкой по огромной лапе! Вернее – по её ближайшему пальцу с чудовищным когтем!

Эффект сказался сразу, и оказался именно таким, как нужно.

Птица размером с добрую корову, и размахом крыльев метров в десять, с душераздирающим кличем, похожим на визг попавшего в пилораму гвоздя, снимается с камня, и отваливает к такой-то матери обратно в небеса, продолжая высказывать во всю глотку своё недовольство! Если назвать его столь слабым словом.

Начинаю ломать голову, и чесать то, что положено чесать, недоумевая, где это были мои глаза, и как я такую гигантскую тушу там, в небе, не заметил! То, что следил за медведем, в данном случае – не отмазка. Может, гад скрывался за каким облаком?

Так ведь нет их там, в вышине, ни одного. И чёртово вылезшее наконец почти в зенит солнышко нагло и упрямо начинает прожаривать моё тощее тело своими яркими и горячими лучами… Блинн.

Если оно и дальше будет жарить вот так, мне придётся всё время тащиться по берегу. Потому что пить я буду хотеть постоянно. Залезаю снова на камень.

Хм-м, что это?!

Вон там, вдали, прямо по курсу. Надо же… Напоминает, конечно, развалины какого-то поселения… Но только очень уж сильно, вот именно – разваленные. И невысокие. Словно кто-то разрушил некий город, да и для гарантии приложил по нему ещё и огромной кувалдой – чтоб сплющить все руины в лепёшку.

Да и плевать – хоть какое-то разнообразие после чёртова «заливного» луга с травой, кустиками, и постледниковыми глыбами-валунами.

Выдвигаюсь. Потом качаю головой: нет, развалины сильно в стороне от реки. Нужно напиться, пока я поблизости. Так сказать – впрок.

Вот и мечусь снова к воде, и снова пью с колен. Убегаю. Странно – но никого нет. Никто не преследует. Э-э, чего я придираюсь: не всё же мне тернии и препоны! Можно и спокойно один раз напиться. Для разнообразия. И пройтись. Отдыхая.

Вот и иду. Но перед походом пришлось-таки накинуть на плечи шкуру кабанчика, а всё своё немудрёное хозяйство тащить в руках: иначе точно солнечных ожогов не избежал бы.

Иду я по мягкой траве и чавкающей под ногами в низинах почве довольно долго: похоже, неверно оценил расстояние до развалин. Не пять-шесть, а, скорее, десять кэмэ. То есть – почти два часа. Попутно выяснил, что водятся здесь и чертовски злые и крупные полосатые змеи: пришлось двоим приложить по башке и в шею моей кочерёгой, чтоб они убрались с дороги, и не пытались меня цапнуть. Порции яда в ногу мне только не хватало!

Но вот я и на месте.

А поскольку внимание моё разделялось между целью моего пути и то – небом, то – тылом, то обеими флангами, то – землёй, только теперь могу рассмотреть их нормально.