Мотя

– Кого вы ищите? – у Ивана глаза на лоб полезли. – Ходина? В своем ли вы уме, дети?

– Да, – ответила странная девочка. И мальчик кивнул согласно, поправляя пальцем очки.

«Да они же мертвые», – понял вдруг Иван. – «Мертвые пионеры. Горн рохтан суил минэгыт[13 - Горн рохтан суил минэгыт (мансийск.) – они идут под звуки горна]».

– Оставьте меня, пожалуйста, в покое, дети, – сказал он вслух. – Вы же мертвые. Идите к своим мертвым. Войкан витуп Ас[14 - Войкан витуп Ас (мансийск.) – беловодная Обь] заберет вас.

Иван показал им на реку, повернулся и пошел к дому, бормоча про себя: «Нэматыр, нэмхотпа, нэмхот, нэмхуньт»[15 - Нэматыр, нэмхотпа, нэмхот, нэмхуньт (мансийск.) – ничто, никто, нигде, никогда].

– О чем он? Я не понимаю ничего, – пожаловалась Мотя.

– Вот, – Кока показал Моте на стоящие на льду реки гробы, – это, видимо, кладбище. А товарищ сказал нам, чтобы мы с мертвыми общались. Ему, живому, с нами то ли боязно, то ли неинтересно.

– Скажите, пожалуйста, – обиделась Мотя, – ну и ладно, сами разберемся. А что он еще говорил, ты понимаешь? Матыр, хотпа… как-то так.

– Что-то про спутник, я не знаю. Лёх юрт хотпа – это «спутник» по-вогульски.

– Ух, ты! Я думала, спутник, на всех языках – спутник.

– У них тут жизнь не очень радостная. Поэтому космос детально, до мелочей разработан. Кому на земле хреново – тот всегда о космосе думает. Хус торум (звездное небо) над головой и нравственный закон внутри нас. Как-то так. Знаешь, как по-вогульски школьный музей?

– Как?

– Школьный музей. А котельная?

– Котельная? – предположила Мотя.

– Неа. Рег таратан машинат олнэ ма. Сначала согреться надо, а потом уже музей. Только зачем на музеи распыляться, когда проще свалить отсюда.

– К звёздам, я помню. И чтоб ни одна падла…

– Вот-вот, – улыбнулся Кока. – Сечешь! Ладно, пойдем покойника поразговорчивее отыщем.

Они спустились к реке, и постучали в ближайший гроб.

Крышка в ответ приоткрылась, из гроба вылетел какой-то дымящийся шар, и снова закрылась. Мотя не успела ничего понять, как Кока схватил ее в охапку, и плюхнулся вместе с ней в сугроб. Донесся звук взрыва.

– Однако, – сказала Мотя, выплевывая снег. – Что это вот сейчас было?

– Это называется «граната Хозяинова». В тридцатые, перед Казымским восстанием, к остякам отправили для разрешения назревающего конфликта руководителя Казымской культбазы Шершнева и председателя Интеграл-союза Хозяинова. Но эти посланцы, однако, прибыв на факторию базы Уралпушнины, занялись не переговорами, а производством самодельных гранат – выбирали серединку редьки, насыпали туда порох, а вместо взрывателя вставляли фитиль из ниток.

– Какие затейники… Граната Хозяинова, бронесани Соколова – северные войны такие утомительные…

Из гроба слышалось: Благословен будь Господь, скала моя, обучающий мои руки войне и мои пальцы – битве. Он – милость моя и крепость моя, прибежище мое и избавитель мой, щит мой[16 - Псалом 143].

– Дяденька, мы поговорить хотим! – крикнул Кока. – Не бросайте больше гранат, мы свои, мертвые.

Крышка приоткрылась.

– Что ж вам не лежится спокойно, раз мертвые?

– Мы Паню Ходина ищем. Дело у нас к нему.

– Ого! – крышка открылась шире, и стало видно сморщенного старика-вогула, удобно в гробу расположившегося, и посасывающего трубку. – А что именно Паню?

– Хотим про нефтяное сердце у него узнать.

– Ооо, – глаза старика, и без того мертвые, сразу потухли, – нефть ос газ киснэ разведка[17 - Нефть ос газ киснэ разведка (мансийск.) – разведка нефти и газа]… Вы, русь, и после смерти никак не успокоитесь? Не надоело вам? Уходите, не хочу с вами говорить. Чичикова ищите, Павла Ивановича.

Крышка захлопнулась, и пионеры услышали: Положи слезы мои в сосуд у Тебя, не в Книге ли они Твоей?[18 - Псалом 55]

– Вот и поговорили… – сказал Кока. – Чичиков… разве что это тот, про которого я думаю…

– А про которого ты думаешь?

– Павел Иванович Чичиков, миссионер Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, прибыл в Юдольский острог в 1831 году крестить в мормонизм души умерших остяков и вогулов, у мормонов это разрешается. А у остяков и вогулов по нескольку душ у каждого, у женщин 4-6, у мужчин 5-7, очень удобно.

– Так это когда было!

– Говорят, что он до сих пор здесь. Или его потомки, не знаю. Итак, нам нужно найти троих: Ходина, Чичикова и Гугеля. Что-то мне подсказывает, что Гугеля мы найдем проще всего, да и покойный Ятыргин про него говорил. Пойдем, чем-нибудь перекусим? С утра ничего не ел.

Мотя и Кока поднялись от реки в город, подошли к первому попавшемуся киоску-чуму, и купили у нарядной вогулки шаурму-норд – в лаваш заворачивался мелко порезанный лук, квашеная капуста с брусникой, маринованные рядовки и строганина из оленины или муксуна. Все это не обжаривалось, а наоборот, немного подмораживалось. От ста граммов водки, полагавшихся бесплатно за две купленных шаурмы, они отказались. Справа от окошечка висело меню, где для гурманов предлагались прессованный с бычьей кровью плиточный чай, шаурма-норд-люкс с копальхемом и распаренными сушеными мухоморами, и джем из зимнелики, а над меню лозунг – Нифльхейм ждет тебя!

– Ого, – сказала Мотя, кивая на лозунг, – зачетно. Бар "Вальхалла", мастерская ногтевого сервиса "Нагльфар"…

– Дом культуры "Глядсхейм", дворец пионеров "Хвералунд", – продолжил Кока.

Вогулка в чуме улыбнулась, что-то покрутила, и из динамиков, закрепленных над окошечком, загремело:

Der H?lle Rache kocht in meinem Herzen,

Tod und Vezzweiflung, Tod und Vezzweiflung

flammet um mich her!

Мотя кивнула ей и показала большой палец: здорово! Вогулка улыбнулась еще шире. Тогда Мотя поднялась на скамеечку, стоявшую перед киоском, и почти по плечи влезла в окошечко: а не скажете, где нам Гугеля найти? Академик такой.

Вогулка закивала и, указывая за спину Моти, сказала: Маргите.

– Спасибо! – поблагодарила Мотя и спрыгнула со скамеечки.

– Что она сказала? – спросил Кока.

– Не знаю, – пожала плечами Мотя. – Какое-то Маргите.

– А, ну это улица такая. Улица Маргите, центральная, в честь партизанки.

– Обычно же центральная – это Ленина, – удивилась Мотя.