Караван уходит в Чиру

Караван уходит в Чиру
Анатолий Шалагин

В центре повествования – российская военно-политическая разведка в среднеазиатском регионе. Книга адресована всем, кто интересуется отечественной историей. В оформлении книги использованы рисунки Ч. Валиханова, Н. Каразина и Ш. Делора.

Караван уходит в Чиру

Анатолий Шалагин

Все имеет свой закат. И только ночь

заканчивается рассветом

Восточная мудрость

© Анатолий Шалагин, 2019

ISBN 978-5-4496-0862-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

…Белое солнце нещадным жаром испепеляет все в округе. Дрожащие столбы раскаленного воздуха простираются до самого горизонта. И видится там то лазурно-серое море, то вздыбленные к небу горы, покрытые снежными шапками. Иссушенная зноем земля уже давно покрылась растрескавшейся корявой коркой, которая громко хрустит под ногами. И в этих звуках невольно слышится, как будто какое-то чудище с яростью пережевывает сочную траву. Но травы нигде нет. Никакой. Из земной коросты торчат редкие клочки соломы, не способной даже шуршать под дуновением суховея. Кругом царствуют нестерпимая жажда и смерть.

А ведь еще недавно тут все было по-иному: ровные изумрудные поля, окаймленные журчащими арыками, дехкане с кетменями, терпеливо и благоговейно возделывающие каждый клочок земли… Теперь всего этого не стало. И виной тому не только яростный зной, но и враз иссушенные арыки. Вода перестала поступать сюда во вторую ночь месяца Рамадан. И трех недель безводья хватило, чтобы тут все умерло…

«…Второй он сотворил воду из вещества неба … – вдруг всплыло в его памяти – И в помощь ей произвел он туман, дождь и снег. Покровителем воды стал Хурватат – человек остановился, чтобы перевести дух и припомнить, что же было дальше в той прочитанной им когда-то книге – … Четвертыми он сотворил растения, Сначала они выросли на высоту ступни… А в помощь растениям он дал огонь и воду, благодаря их силе они выросли. Покровителем их стал Амертат…»[1 - Из священной книги «Бундахишн».]

Его воспоминания прервал протяжный, чуть с хрипотцой, свист. Он поднял голову к небу. Там на высоте танаба[2 - Единица длины в Средней Азии: 1 танаб = 39,9 м.] парила пара желтоголовых стервятников. Птицы стремились к цели, лежавшей где-то за каменистым холмом, возвышавшимся неподалеку.

«Здесь падальщикам сейчас раздолье – человек, постояв еще немного, направился в сторону холма – Куда ж вы делись, Хурватат и Амертат? Зачем покинули этот край?»

Не без труда преодолев довольно крутой, порою осыпавшийся, склон, путник поднялся на вершину. Отсюда вся долина была как на ладони. Внизу он увидел старый, но еще не потерявший своего былого величия мазар[3 - Место, почитаемое мусульманами как святое; обычно гробница с возведенным над нею сооружением.], увенчанный облупившимся куполом. Практически по всему карнизу сооружения восседали стервятники. Они переминались на своих когтистых лапах и время от времени взмахивали большими крыльями. Видимо, сидели они тут давно. А та пара, которую он видел недавно парящей над головой, расхаживала у ступеней мазара, с любопытством и нетерпением поглядывая на лежавшее рядом тело. Стервятники ждали: слабых, но еще живых людей они не трогают. Приступить к заветной трапезе падальщикам мешало еще одно существо. Худенькая, лет десяти девочка, сама еле передвигавшая ноги, пыталась палкой отогнать нетерпеливых птиц от того, кто лежал на земле. Сил обороняться у нее оставалось немного. Совсем скоро и она упадет, потеряв сознание. Тогда ничто не помешает кровавому пиру.

Он начал спускаться… Первыми его заметили стервятники. Те, что сидели на карнизе хором засвистели, но не сдвинулись с места. А пытавшиеся урвать кусок плоти раньше времени, взмахнув крыльями, взмыли вверх и вскоре опустились на свободные места на крыше мазара. Вся стая уставилась на того, кто спускался с холма.

Потом его заметила и девочка. Она обернулась. В ее глазах было что-то животное: страх и ненависть, надежда и отчаяние. Чем ближе он подходил к ней, тем яростней становилось выражение ее чумазого лица. Ноздри слегка подрагивали, тесно сжатые губы скривились в решительной гримасе.

– Уходи! – с надрывом в голосе крикнула она, подняв выше свою сучковатую палку…

Он остановился, опустил на землю заплечный мешок, а потом сел на него. Не торопясь мужчина опустил край куфии[4 - Мужской головной платок в странах Востока.], прикрывавшей нижнюю часть лица, и устало произнес:

– Не бойся меня. Я не сделаю тебе ничего плохого…

…Костер горел ровным белесоватым пламенем. Он был почти беззвучным. Саксаула всегда горит тихо: ни искр, ни треска, ни едкого дыма. «Как свечи в церкви» – подумал странник. Он закрыл глаза, пытаясь представить себе церковное паникадило с горящими свечами. Ему даже показалось, что он слышит хор на клиросе:

«Блаженны нищие духом, яко тех есть царство небесное.
Блаженны плачущие, яко ты утешатся.
Блаженны кроткие, яко ты наследят землю.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, яко ты насытятся.
Блаженны милостивые, яко ты помилованы будут…»

Он открыл глаза и посмотрел на спящую рядом девочку. Она спала совсем еще по-детски, подложив ладошки под голову и поджав коленки к животу. Из уголка полуоткрытого рта стекала слюнка, поблескивающая в отсветах костра. Время от времени по лицу ребенка пробегала волна какого-то беспокойства. Бровки начинали хмуриться. Но потом все это исчезало, сменяясь безмятежностью.

«Что ей видится во сне? – спрашивал он неизвестно кого, разглядывая ее лицо – Уж точно ничего хорошего. После пережитого не скоро будет ей сниться радость…»

Ее имя – Бахмал. Она родом из деревни Махаллаи-Боло. Ее отец был земледельцем, мать промышляла перешивкой старой одежды односельчанам. Достатка семьи хватало лишь на то, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Зачастую это не получалось: после уплаты обязательных податей не хватало денег на еду. Поэтому Бахмал частенько ложилась спать голодной. Всю зиму она вместе с матерью теребила хлопок, выбирая из его пушистого нутра семена. Потом хлопок сдавался перекупщикам. Но и это не приносило большого достатка. Год назад ее отец Юсуф Шавкат-заде умер от какой-то быстротечной лихорадки. И мать вместе с дочкой были вынуждены скитаться по окрестным деревням в поисках средств к существованию. Где-то им удавалось подработать на байских полях, где-то им подавали милостыню. Бывало, Бахмал приходилось танцевать на деревенских площадях, чтобы выпросить хотя бы кусок пресной лепешки. Не раз и не два к Адолат, так звали мать девочки, подходили байские прислужники с предложениями продать юную Бахмал на забаву своим бекам-сластолюбцам. Женщина отмахивалась от назойливых предложений, выслушивая ругательства в свой адрес. А когда здесь не стало воды, жизнь нищих людей превратилась в ад. Они бродили от деревни к деревне, но никто им уже ничего не подавал. И на полях работы не стало. Два дня назад прямо на пороге старого мазара, где они хотели укрыться от жары, Адолат неожиданно упала. Ее тело стали сводить судороги, и, не приходя в сознание, она вскоре испустила дух. Бахмал осталась одна. Вначале она надеялась, что мама вот-вот откроет глаза и улыбнется ей. Проходили минуты и часы, но мать так и лежала бездыханной. В первую ночь сюда приходили шакалы, и девочке приходилось громким криком их отпугивать. А вчера начали слетаться большие птицы с желтыми головами, которые все норовили клюнуть безжизненное тело…

Все это ему рассказала сама девочка, когда они закончили погребение Адолат у восточной стены мазара. Он прочитал суру[5 - Глава Корана] над могилой и отошел в сторону. А Бахмал еще долго сидела у могильного холмика и молчала. Она не плакала, а смотрела вдаль – туда, куда скатывалось изнывающее жаром светило.

…Путник повернулся к мазару. Там в свете угасающего костра он прочитал высеченную на камне надпись: «Сказал Пророк – да благословит его Бог и да приветствует: «Когда вы будете смущены обстоятельствами жизни, ищите помощи у лежащих в могилах»…

Глава 1

Минул век с того дня, когда в урочище Майтобе на реке Иргиз правитель Младшей орды присягнул на верность русскому престолу. К этому историческому шагу, определившему будущее бескрайней степи, хана Абулхаира подталкивало многое. Но главным было стремление найти защиту своим владениям от воинствующих джунгар, ханство которых современники зачатую называли не иначе как свирепым и бешенным. Защита более сильного государства могла спасти от неминуемой гибели тысячи людей.

Вскоре примеру Абулхаира последовали и правители Среднего жуза, испытывающего еще большие притеснения и страдания от жаждущих насилия, крови и грабежа соседей. Русский престол взял покровительство над громадной территорией и племенами, живущими там.

Формально Россия прирастала обширным краем, тянувшимся от предгорий Тянь-Шаня до берегов Каспия. С севера на юг вновь приобретенные земли простирались от Урала и Иртыша до Сыр-Дарьи.

Российская империя стала дородной, как дебелая корова, перекинувшись своей ширью через Тихий океан. Но в южном ее подбрюшье даже под русским протекторатом было неспокойно и кроваво. Спасшись от гонений джунгар, киргизские роды сцепились в междоусобной схватке, проливая кровь собратьев. С юга степь тиранили среднеазиатские властелины, обложив степняков закятом[6 - Обязательный ежегодный налог (https://ru.wikipedia.org/wiki/%252525D0%2525259D%252525D0%252525B0%252525D0%252525BB%252525D0%252525BE%252525D0%252525B3) в исламском праве (https://ru.wikipedia.org/wiki/%252525D0%252525A4%252525D0%252525B8%252525D0%252525BA%252525D1%25252585), выплачиваемый мусульманами в пользу нуждающихся единоверцев.], походившим больше на грабеж и приводившим к разорению тысяч киргизских семей. На тлеющих углях тянувшегося десятки лет противостояния грела свои алчные руки Великобритания, опасавшаяся роста русского влияния не только в степи, но и в пределах стран, опоясывающих бесценную для английской короны драгоценность – Индию. Вот и влезали англичане во все конфликты, разгоравшиеся за тридевять земель от Букингемского дворца.

Все это требовало от России, занятой долгое время большими делами в Европе, решительных действий и тут. Но не всегда на это хватало времени и сил, не всегда удача была на стороне русских. Нередко от степи и ее проблем отвлекали куда более срочные, по мнению царедворцев, дела и заботы. Но в Петербурге за происходившим в степном крае и его окрестностях ревностно следили всегда.

Предпринимаемые русским правительством административные, дипломатические и военные меры, проводимые зачастую без должной координации мыслей и действий, пусть медленно, но остужали степь. Построенные там укрепления и редуты, успешные боевые «предприятия» против противников новых устоев в немалой степени утихомиривали и среднеазиатские ханства, оказавшиеся теперь между интересами сразу двух престолов – российского и британского.

Но до полного успокоения была еще далеко. И это прекрасно осознавали в российской столице. Министр иностранных дел империи Горчаков информировал государя:

«С распространением наших владений мы вошли в ближайшее соприкосновение с среднеазиатскими ханствами: Хивой и Коканом, считавшими киргиз в числе своих подданных. Пользуясь слабостью наших пограничных Оренбургской и Сибирской линий, […] хивинцы и коканцы беспрерывно вторгались в наши пределы для грабежа подвластных нам киргиз. С целью прекращения подобных вторжений мы в свою очередь предпринимали экспедиции и разоряли ближайшие к нашим границам укрепления, служившие сборными пунктами коканских скопищ. Таким образом, последовательно взяты Ак-Мечеть, Джулек, Яны и Динь-Курган на Сыр-Дарье, Токмак и Пишпек за р. Чу. Но все подобные временные экспедиции, несмотря на сопряженные с ними громадные расходы, были недостаточны для прочного охранения края […] В виду необъятного пространства киргизской степи увлекаешься мыслью, что в поступательном движении России к юго-востоку есть определенный закон, не подчиняющийся человеческим соображениям, и что, занимая среднюю и нижнюю части Сыр-Дарьи, мы неминуемо рано или поздно должны будем занять его верховья, т.е. все Коканское ханство […] Русские владения в Средней Азии получили бы тогда естественные рубежи, а именно Тиан-Шаньский хребет, отрог его Кашгар-Даван […] и Кызыл-Кумские пески. […] Но не делая заключений о том, что предстоит нам в будущем, необходимо теперь же решить вопрос: на чем должны мы остановиться в настоящее время в Средней Азии, дабы, согласно решению, которое будет принято, наши пограничные начальники могли действовать на основании точных инструкций, систематически направляя все усилия к достижению определенной цели»[7 - Из книги «Казахско-русские отношения в ХVIII-ХIХ веках: Сборник документов и материалов». – Алма-Ата: Наука, 1964. – С. 518—521.].

Форпостами выстраивания военно-административных отношений между Россией и прислонившейся к ней в поисках защиты степи, равно как и плацдармами для продвижения русской торговли в орду и за ее пределы, служили земли Оренбургского и Сибирского казачьих войск. Именно отсюда уходили в степь негоциантские караваны, груженные сибирским лесом и уральской медью, рязанской пенькой и ивановской мануфактурой… Из Оренбурга и Омска для защиты подданных русского престола и в назидание противников России продвигались в степь русские линейные батальоны и казачьи полки. Поначалу это походило на тоненькие ручейки, зачастую пресекаемые дерзкими нападениями алчущих легкой наживы непокорных племен. Но с каждым годом струйки эти, набирая мощь, постепенно превращались в речушки и реки. И стали они теперь полноводными потоками, бережно охватывающими бескрайнюю степь от Каспийского моря до Тянь-Шаня…

***

В Голубой гостиной в восточном крыле Главного штаба у окна, выходившего на Дворцовую площадь, стоял стройный для своего степенного возраста мужчина в обычном сером сюртуке. Его лицо нельзя было назвать примечательным – ничего из того, что могло бы отложиться в памяти, в этом лице не было. Пожалуй, единственной особенностью были очки. В определенной степени они добавляли мужчине безликости. И совсем неслучайно поэт Федор Иванович Тютчев позднее скажет о своем друге: «Его натура обладала гораздо большими внутренними достоинствами, чем наружными. У него сливки снизу, а молоко сверху».

Звали этого человека Александром Михайловичем Горчаковым. В будущем ему предстоит стать последним канцлером Российской империи, а сейчас он – министр иностранных дел России. Княжеский род Горчаковых был древним – он брал свое начало еще с Рюриковичей – поэтому на их родовом гербе помимо прочих атрибутов власти была и золотая корона, которую дозволялось иметь далеко не всем князьям. Однако родовитость не принесла Горчаковым сколько-нибудь значимого богатства. Причиной тому были врожденные несгибаемость, обостренное чувство справедливости и нежелание быть нечистоплотным в угоду корыстным интересам. Это не нравилось монархам и их фаворитам. Поэтому царских милостей по отношению к Горчаковым было немного.

Министром Александр Михайлович стал два года назад. Тогда, в марте 1856 года, сразу после подписания вынужденного Парижского трактата, подводившего черту под кровавыми итогами Крымской войны, недавно взошедший на российский престол император Александр II сказал Горчакову: «Я нуждаюсь в помощи, в хороших советниках. Помогите мне. Исполните мою просьбу».

В помощи самодержец действительно нуждался. В наследство ему досталась разоренная войной, отсталая в экономическом и политическом отношении крепостническая империя, оказавшаяся в изоляции по вине, в том числе и предшественника Горчакова на министерском посту графа Нессельроде. Отправленный после подписания Парижского договора в отставку он призывал императора… упразднить министерство иностранных дел за ненадобностью. Нет, не такие советники были нужны Александру Николаевичу.

…Он повернулся на звук открывающейся двери. Вошедший секретарь известил:

– Генерал Катенин, Ваше сиятельство.

– А… проси-проси, голубчик.

Вскоре перед Горчаковым предстал оренбургский и самарский генерал-губернатор Александр Андреевич Катенин, облаченный в парадный мундир с множеством орденов на груди.