Караван уходит в Чиру

– Твой брат, о, всемогущий и справедливейший владыка, встревожился видениями и убил сарбаза,[22 - Солдата] стоявшего на посту у его покоев…

Хан перевел дух. Ему лично ничего не угрожало. Он сел на тахту, выставив вперед правую ногу, что по дворцовому этикету позволяло чиновнику поцеловать туфлю монарха. Мехрем с подобострастием припал губами к ноге хана и замер в ожидании слов своего господина.

– Успокойте моего брата… Бережно – повелел хан – Иди.

Слуга, пятясь назад на коленях, по-прежнему не поднимая головы, привычно выполз из ханских покоев.

Опять кругом воцарилась тишина. Хан прилег на свою тахту. Но сон его покинул, кажется, окончательно…

Рахим… Любимый брат… Когда-то, еще мальчиками, они беззаботно бегали в этом саду. Их игры и шалости порою приводили в трепет многочисленную прислугу, не смевшую наказать проказников. Иногда к воспитанию принцев подключался отец. Уж он-то мог дать волю своим сильным рукам. И тогда были слезы, которых надо было стыдиться…

В какое время Рахим пристрастился к опию, никто во дворце не знал. Но когда пагубное пристрастие стало очевидным для всех, отец распорядился казнить тех, кто, по его мнению, был причастен к этому.

Поначалу брат как-то мог сдерживать свою тягу к дурману, но в последние два года, когда он так был нужен молодому хану, Рахим все чаще и чаще погружался в опийные грезы. Нередко это вызывало кровавые скандалы, подобные тому, что произошел сейчас. Но кто же будет жаловаться на брата самого владыки? Да, пока у Рухима официальный статус инака[23 - Ближайший помощник хана, дословно – младший брат.], его никто не тронет. А что потом?

Хан повернулся на своей мягкой тахте, которая сейчас ему показалась крайне неудобной, и опять погрузился в раздумья.

Как же нужны ему сейчас советы брата, его воля и поддержка! Из Оренбурга через купцов пришло сообщение, что московиты готовят караван с официальным послом русского царя. И с чем он прибудет? Саид Махаммад-хан прекрасно помнил, как вся Хива, от ханского дворца до лачуги самого бедного дервиша, была встревожена известием о продвижении многотысячного отряда урусов к границам ханства. Тогда только чудо спасло Хиву[24 - Хивинский поход 1839—1840гг. Отряд под командованием Оренбургского военного губернатора В.А.Перовского стал небоеспособным в результате сильнейших морозов и снежной бури]. Конечно, потом глашатаи на базарах объявляли простолюдинам, что полчища гяуров[25 - Неверных] разгромили отважные хивинские воины, вдохновляемые провидением Аллаха. Но Саид Махаммад-хан знал правду. Не случись тогда непогоды, ханства сейчас могло не быть.

Именно страх заставил хивинских правителей пересмотреть свое отношение к России. С ней надо жить в добрососедстве. В поисках мира в прошлом году Саид Махаммад-хан отправлял в Петербург специальное посольство, чтобы выразить свое сожалению в связи со смертью царя Николая и поздравить с коронацией нового российского самодержца Александра. Та миссия была обычным дипломатическим реверансом. И вот теперь урусы сами едут в Хиву…

Сейчас хана волновали не только русские послы. Они пока далеко. А вот что делать с йомудами[26 - Один и главных туркменских родов, с которым Хива вела многолетнюю борьбу] и джамшидами[27 - Народность, проживающая на севере Афганистана.]? Эти своего не упустят. Ослабела Хива, и эти стервятники тут как тут. Каждый хочет оторвать от ханства кусок пожирнее. «Ну, засыпал я канал, чтобы непокорные йомуды, оставшись без воды, присмирели – думал сейчас Саид Махаммад-хан – И что изменилось? Они стали еще кровожаднее. Угоняют скот и людей, грабят караваны, разоряют деревни и города. Шакалы…»

Еще большую тревогу хивинского правителя вызывали кокандцы и бухарцы. Родные по крови жалят больнее чужаков. Нет мира в узбекском доме. Брат убивает брата. И так на протяжении столетий… Неизвестно, как они поведут себя, когда гяуры придут сюда? «А если они – вдруг с ужасом подумал хан – сговорятся с русскими?!»

…В тот день Саид-Махаммад-хан так и не уснул.

***

В уютном бельведере дворца Оренбургского и Самарского генерал-губернатора за столом, уставленном богатой снедью и графинами с напитками, сидели трое: сам губернатор Александр Андреевич Катенин, начальник Оренбургской пограничной комиссии Василий Васильевич Григорьев и прибывший на днях в Оренбург из столицы полковник Николай Павлович Игнатьев.

Александр Андреевич, облаченный в парадный генеральский мундир, на правах хозяина потчевал столичного гостя:

– Осетринки нашей уральской отведайте, Николай Павлович. Поверьте, не пожалеете. Уральского осетра ни с каким другим на вкус невозможно спутать. Отменная у нас тут рыбалка…

Говоря это, генерал сделал широкий жест рукой в сторону окон, выходивших на реку. Вид отсюда открывался действительно чудесный: под лучами майского солнца полноводный Урал блистал лазурно-серебристыми искрами, а за рекой, куда только хватало глаз, раскинулась цветущая степь с редкими изумрудными кружевами перелесков. И эта красота плавно перетекала в уютный бельведер, украшенный золоченой лепниной, выгодно выделявшей развешенные по стенам картины, восточные ковры и азиатские кинжалы различных размеров и форм.

– Здешние места богаты не только рыбой – продолжал Катенин, поглаживая свои роскошные усы – Сей край богатейший не в пример старушке Европе…

Про Европу губернатор сказал неслучайно. Он, впрочем, как и сидевший рядом Григорьев, знал, Игнатьев недавно вернулся из Лондона, где исправлял обязанности военного атташе. И исправлял, наверное, недурно. Не зря же император наградил его орденом Святого Владимира четвертой степени. А ведь ему всего-то двадцать шесть… Не каждому такое дано…

– Да уж, господа, Европа сама по себе бедна – Игнатьев промокнул губы накрахмаленной салфеткой – Но живет она и богатеет за счет колоний своих и монопольной торговли. Наших купцов там не ждут. Да, русское они любят, но лишь в виде сырья для своих фабрик и заводов… Ну, не пускают нас на запад, пойдем на восток.

Разговор постепенно перешел к главной теме – русскому посольству в среднеазиатские ханства. Решение о его необходимости император с подачи Горчакова принял еще осенью. Все это время велась тщательная подготовка сложного во всех отношениях мероприятия. Разрабатывался маршрут далекого путешествия, в правительственных кабинетах согласовывались кандидатуры тех, кто должен был войти в состав посольства.

Караван, которому предстояло отправиться через степь в Хиву и Бухару, формировался и комплектовался в Оренбурге. И генерал-губернатор держал этот вопрос под личным контролем. На пограничную комиссию возлагались снабжение посольства оперативной информацией, разработка и проведение специальных мероприятий в степи, которые могли обезопасить посольство и сделать его успешным.

Кандидатуру посла утвердил лично Александр II. Игнатьеву он симпатизировал. И эта симпатия сохранится на долгие годы…[28 - В 1864—1877 гг. Н. П. Игнатьев служил российским послом в Константинополе. Его деятельность на этом посту была весьма плодотворной. Про него и его супругу английский посол в Турции писал: «Эта пара Игнатьевых стоит больше нескольких броненосцев».]

– Не Россия торгует с Внутренней Азией – подключился к разговору молчавший до этого Григорьев – а Внутренняя Азия торгует с Россией, ибо покупают и продают товары и в Азии, и в России, как правило, азиатские торговцы. И им почти без раздела достаются все купеческие барыши от этой торговли. Виной тому препятствия, противопоставляемые торговле русских купцов общеизвестным неустройством и еще более правительствами среднеазиатских владений, тогда как наше правительство покровительствует торговле азиатцев в России.

Василий Васильевич, как ученый, формулировал проблемы немного академично. Так, как делает профессор перед студентами. Но, не смотря на многословие, он обрисовал ситуацию весьма рельефно. Игнатьеву припомнилась справка, с которой его ознакомили перед поездкой в министерстве иностранных дел. Автором справки был сидевший сейчас перед послом Григорьев. В документе том говорилось:

«…Торговля со Средней Азией может расти и при данном общественно-политическом положении в ханствах, но пока над Внутренней Азией будут тяготеть теперешние там беспорядок и варварская дикость, естественно порождающие бедность и апатию, – значительное развитие торговли с ней положительно невозможно. Чтобы покупать и потреблять, надо иметь чем платить за покупаемое, а для этого надо производить. Внутренняя Азия могла бы производить весьма много, но кто же станет заботиться об усилении производства, о разработке естественных богатств, об улучшении путей и средств сообщения, когда не только богатство, но даже достаток влекут за собой для обладателя их притеснения и насильственную смерть, а бедность представляется единственным условием сохранения жизни гражданина в некоторой безопасности. Внутриполитическое положение в ханствах мешает и транзитной торговле. Выходом для Внутренней Азии мог бы стать переход под владычество какой-либо христианской державы, которая бы, водворив там порядок и безопасность, внушила обитателям Аму и Сыра желание воспользоваться их естественными средствами к улучшению собственного благосостояния. Тогда может прийти речь и о торговле России со странами к юго-востоку от Внутренней Азии. До тех пор, пока эта последняя будет оставаться тем же, что она есть сейчас, – всякое рассуждение об этом будет праздной, совершенно бесплодной болтовней».[29 - АВПРИ. Ф. СПб. Главный архив. 1—7. Оп. 6. 1863—1864 гг. Д. 2. Л. 15—18.]

– Абсолютно с Вами согласен, любезный Василий Васильевич – ответил Игнатьев – Азия сейчас единственное поприще, оставленное для нашей торговой деятельности и развития нашей промышленности, слишком слабых, чтобы войти в успешное состязание с Англией, Францией, Бельгией, Америкой и другими государствами. Утверждение нашего влияния там и уменьшение английского соответствуют естественным пользам России.