Ему вдруг наперекор всему и всем захотелось подойти, поднять белый шалашик и хоть раз в жизни поцеловать Катю.
«Столько встречались, а и разу не поцеловал», – пропаще подумал он и твёрдо побрёл к столу.
– Ради всего святого, не подходите! – с блёстками слёз на глазах бросилась к нему сестра. – Я вас прошу… Совсем её погубите…
Мольба сестры отрезвила его.
Попятился он назад к окну.
– Нет, нет, – упрямился Святцев. – Попрошу вообще из операционной!
– Разве я вам мешаю? – набычился Иван.
– Что это ещё за митинг? – Святцев гневно выпрямил спину. – Молодой человек! Безумствуйте там, где это уместно. Не уйдёте сами – позову милицию!
– Напугали шоколадной ментовнёй…[272 - Шоколадная ментовня – милиционеры, сотрудники правоохранительных органов, берущие взятки.] Я сам туда пойду… Отвечу за своё… Лет на десять наработал… Я уже заштриховал в клеточку свой червонец, никто его у меня не отымет… А вы, доктор… Что же вы теряете время? Сейчас время – жизнь! Не только её, – кинул руку в сторону Кати, – но и – ваша. Учтите! Умрёт – платите головой. И плата на месте. Если не хотите сегодня нырнуть в гроб…[273 - Нырнуть в гроб – умереть.] Так что работайте… До упора! Без помарок!
В знак того, что разговор окончен и что больше Иван ничем не намерен мешать, он вернулся за штору, к чёрному окну.
7
Мучительно уходили минуты.
В кровь искусал Иван губы, слыша Катин стон.
– Ва… ня… Ва… ня… – звала в бреду. – Разве я виновата, что ты такой маленький, и я не вижу тебя за…
– За кем? – невольно выпало у Ивана.
Иван было шагнул к Кате.
Опустив окровавленный тампон в лоток, Святцев жестом запретил приближаться.
Сам подошёл к Ивану:
– Человек вне сознания. И чего лезть с выяснениями?
Минутой позже Катя просила:
– Не говорите… маме… Мама… этого не…
Каждый её стон гвоздём вбивался Ивану в душу.
Не выдержал Иван, тихо заплакал, когда Катя, поймав блуждающими руками докторову руку, целуя её и плача, стала горячечно умолять:
– Гле-е-е… Гле-е-е-еб… Никит Михал… Родненький!.. Спасите… Я хочу жи-ить!..
Слепляя с запястья цепкие пальцы, высвобождая руку из слёз, Святцев с плохо скрываемой раздражительностью назидательно бормотал:
– Я не Никита Михалыч… Александр Александрович я… Святцев…
Иван насторожился.
Почему Катя зовёт человека, которого здесь вовсе и нет? Не Никита ли этот Михалыч заслонил его перед Катей?
Иван спросил сестру:
– Кто такой Никита Михалыч?
– Старый, видалый хирург.
Иван приподнял бровь, узнав, что Никита Михалыч сам лежит в четвёртой палате. Видалый и – болен! Лежит в больнице!
Вот тебе на…
Каждый в округе ловчил угадать к Никите Михалычу. По кусочкам ведь склеивал. Живут! А вчера самого прищемило сердчишко в этой же операционной. Чуть не слетел на пол со скальпелем.
– Гле-е-е… Никит Михал… жи-ить!.. Ники Ми… жи-ить!.. Ни…
Иван нетвёрдо подшагнул к Святцеву.
– Доктор! Несчастный вы помощничек смерти! А вам не кажется, раз больная зовёт Никиту Михалыча, то вам она не доверяет?
– Не хотите ли вы сказать, что она доверяет только вам? – с ядом резнул Святцев.
– Я в положении вне игры. Но если она зовёт Никиту Михалыча, так и со сна подавайте его сюда. Не забывайте, товарищ мясник в глаженом халатике, условие прежнее.
Из глубины коридора донеслось слабое постукивание.
Мария Онуфриевна выглянула за дверь.
– Никита Михалыч! Про вас речь, а вы навстречь!
– Только навстречу, Машенька, только навстречу! – страдающе просиял Никита Михалыч, робко радуясь тому, что вот встал и с палочкой, по стеночке, волоча ноги, а сумел-таки самостоятельно докулюкать. – Нипочём не усну… Слышу: машина, голоса… Беду привезли… Думаю, надо пойти посмотреть. Может, чем буду в пользу.
Однако старый хирург уже ничем не мог помочь.
Катя умерла, не приходя в себя, умерла с тихим последним вопросом:
– Так… никто… и не сбросит… снег с хризантем?..
Иван закрыл Кате глаза, ждущие ответа, в первый раз поцеловал.
Только тут Ивана заметил Никита Михалыч.
Помрачнел.
– Молодой человек! Вы-то что здесь потеряли?