Он берёт по канаве за голой посадкой вдоль дороги.
Едва сошёл с тверди, как откуда-то сзади покачало светом: по ухабам плыла с подвоем машина.
У Ивана душа оторвалась. Где стоял, там и повалился, вжался в канавную киселину.
Просвистев на дурной скорости, машина погнала ныряющие огни к городу.
Иван зверовато приподнялся и застыл.
Бобик!
Наверняка ментовоз. Кому ещё в этот ненастный глухой час гонять?
Не сводя сторожких глаз с уходящего света, присел на канавный бережок.
Куда бежать? От кого бежать? От беды? Ты сел – и беда с тобой села. Ты встал – и она встала. Ты пошёл – и она пошла. Ты сам – беда. Так куда от себя убежишь?
Он сидел на земле и вовсе не чувствовал ни сырости, ни холода. Он не знал, что предпринять.
Из вязкой выси чёрно валил забубённый, не последний ли перед снегами дождь.
«Катя… Жива ли?.. Я на всё пойду… Лишь бы ты жила… Мне от тебя не уйти…»
С каким-то лихим молодечеством выкатился он на середину большака и заторопился в Гнилушу.
Теперь он знал, что ему делать.
6
Вся Гнилуша пропаще спала.
Ярко и тревожно горели лишь два окна у самой дороги.
Это была операционная.
Иван вошёл в свет.
Серые выцветшие шторы будто нарочно, для дразнилки на палец не добегали до низа окна.
Иван припал, втаился в щёлку.
Он увидел пару мужских ног до колен. Мужчина был в красных туфлях на тупых высоких каблуках. Дальше – врастопырку пара женских ботов.
– Кто же это тебя так? А? – нарочито громко спросил Святцев.
Иван слил всё внимание в кулак, в струнку вытянул слух.
– В… Ва-а… – трудно выдохнула Катя.
Ни ответа, ни голоса Кати Иван не расслышал.
Легонько надавил на створки – створки пошли врозь.
С полминуты Катя копила силы, по слогам повторила ясней:
– Ва… ня…
Дрогнул Иван.
Жива Катя!
В её голосе ему послышался зов.
Не мешкая, кинулся в окно.
– Ох уж этот Ва…
Святцев обрезался.
Заслышав сопенье, выше надвинул на Катю простыню, что бугрилась у её ног, бросил выжидающий глаз на окно.
Качнулась штора, выступил Иван.
Мокрый, загвазданный; на пиджаке, на брюках размытые красные пятна, вся шея в крови.
– А это что ещё за явление из-за шторы Христа народу? – громким шёпотом выдавил из себя пораженный Святцев. – Что за бегунец?[271 - Бегунец – клоп.] Кто ты?
– Ваня я, – так же шёпотом ответил Иван.
– Какой ещё Ваня?! – свирепо раздул ноздри Святцев.
– А какой… – Движением головы Иван указал на Катю.
– А-а… Вон оно что, – сразу как-то мягче, покладистей заговорил Святцев, на всякий случай отшагнул от Ивана. – Понимаю… – На святцевском лице просеклось подобие улыбки. – Всякого влечёт своя страсть. Ты что же, явился до конца свести с нею счёты?
– Не тратьте время на дуристику.
– Я тоже так думаю, – строго рубнул Святцев и обратился к оторопевшей от ужаса сестре: – Мария Онуфриевна, проводите товарища в приёмный покой. Пускай ему перевяжут шею.
– Не суетитесь, доктор. В милиции мной и таким не побрезгуют.
– Тем не менее, – жёстко продолжал Святцев. Ему не нравился тон этого гаврика. – Это не танцплощадка! Посторонним здесь не место. Уходи.
– Никуда я от неё не пойду! – напористо пробормотал Иван.
Обидой легло на душу, что даже чужие люди гонят от Кати.
Иван видел, что простыня над её лицом стояла белым шалашиком.